Блажен, кто верует в любовь. Весь роман

«Блажен, кто верует в любовь». Весь роман


ISBN:978-5-00073-584-8

(Поэтический роман)

Аннотация

Бывают такие ситуации, когда всё, что остаётся человеку, – это надежда. Её смутный огонёк мерцает в кромешной тьме пугающей повседневности и не даёт сойти с ума под гнётом обстоятельств. Зачастую надежду дарит любовь, которая теплится в сердце, как угольки, разгоняющие мрак ночи. Она дарует силы, чтобы протянуть ещё один час, ещё один день, ещё один месяц. В такой ситуации оказалась героиня книги Нины Каменцевой, номинанта на премию «Писатель года 2017», «Блажен, кто верует в любовь». Юная девушка, парившая на крыльях первой любви и уповавшая на счастье, однажды ночью попала в руки садиста-педофила. Оторванная от родных и близких, разлученная с тем, о ком рыдала душа, запертая в клетку, словно дикий зверь, вместе с другими несчастными, она должна была найти путь к спасению...



1. Любовь, как малое зерно…

 Блажен, кто верует в любовь. Во всём увидеть торжество – безумства чувств, но ты держись его. Любовь, как малое зерно, рассыпал – взойдёт оно. Разбил на малые куски – останется лишь только вспоминать... и нечего будет взять, когда он любит не тебя – её, а ты, в любви сгорая, плачешь – может, он вернётся вновь? Обретёшь спокойствие своё, но не такой ценой. Какой он был – простишь, а вернёшь – он властен, груб, наверно, и в другую он влюблён. Но как же наговор, что ты прожить всю жизнь должна с ним?! Откуда знать могла, что начертала мне судьбу тогда, когда однажды я увидела его...

Влюбилась, хотя маленькая была и по пятам его сама ходила, а он соседом был. Однажды всё же по-соседски в кино меня он пригласил. А почему бы не пойти?  Ведь я любила, души не чаяла я в нём.  И так желанный каждый раз стучит и приглашает на сеанс. «Фильм хороший!» –  говорит. Одно кино, второе, третье! Он был взрослей меня на пару лет, силён. К себе меня он приручал, словно маленького щенка!  А я ж совсем  жить без него не могла, думая о нём.  Всё снился он мне по ночам. И сон ночной в любви ласкал. А он хоть бы хны, намёка не даёт. И только с виду для всех был суров. На самом деле пластилин, когда со мной! Он дружен, ласков, и лучше нет его. Когда войдёт к нам домой, со всеми поздоровается, настолько вежлив был, что о нём заговорил почти весь дом. И называли нас мальчишки со двора «Жених и невеста, тили-тили-тесто». И не обижался он на них. Петушиться стал, когда выходим из подъезда, возьмёт под ручку он при всех. Но рядом со мной немел и вымолвить словечко не хотел, ни малейшего намёка на любовь не давал. И я, всё надеясь, жду финал.

Когда под ручку нежно брал, тепло своё мне передавал. И дрожь по телу взаперти  напрямую в грудь вонзалась. Колышется, болит, наверно, женский-девичий тот скрип, когда желания свои – хороший повод, чтобы освободить, она ж в себе хранит. И, как назло, фильм идёт, как будто бы без звука, всё про любовь, где страстный поцелуй. Я же не чувствую, не осознаю, но что-то жмёт душа, выходит пар из тела. И дрожь, стучит сердечко.
Однажды он нагнулся к уху, спросить что-то, как будто поцелуем коснулся... и этот пар из уст открыл соблазн к сближению. Повернулась к нему услышать, не помню, а может быть, специально. И он, не растерявшись, успел поцеловать. Но, видя, что молчу, опять, опять, опять! Обняв, к себе меня придвинул. И это был мой первый поцелуй! Хорошо, в конце зала, последний ряд! А может, он специально покупал сюда билет? Не знаю точно, но в те минуты не хотелось знать. Размякла, словно сахарный песок, по каплям страстью обтекая.
Но это же было и не всё. Обычно подходим к дому и прощаемся. Сейчас он по закоулкам всё ведёт, обняв меня. И вот и детская площадка в соседнем дворе, скамейка в тени, где нет фонаря. И поздний час, ни души. Все спят вокруг, лишь изредка сверкает звезда, облачно, и луны нет… В окнах  везде потушен свет. И не боимся прохожих. Я понимаю, что сюда привёл специально целовать. И этот поцелуй «серьёзный». Уже не тот, какой был в кино. Что чувствуют впервые девушки во время первого поцелуя? Наверно, то, что можно было этот барьер раньше взять. А может: «Так он сладок, первый поцелуй, забудешь обо всём!»
Он знал, как себя подать, силён и властен, посадил на колени, чтобы обнять, как будто бы заметив дрожь прохлады. И  с каждым поцелуем во мне  стал умирать страх, хотя мне мама говорила: с парнями до свадьбы целоваться скверно. Мне два года ещё учиться, ему же через год в город поступать! Забудет он меня, найдёт, где закружиться, останусь я здесь горевать. А он расстёгивает блузу... и тихий шорох ткани слышу, поднял её. Что будет? Неужто здесь он хочет обладать мной? Но нет, лишь пробирался к груди... и этот поцелуй заставит и тебя визжать.
Он понимает, что я готова и тихо говорит: «Пойдём!» Куда ведёт, зачем, согласна ли, неужто в первый день решил всё взять? Но он доводит меня до моих дверей: «Тебе пора, наверно, спать?» От неожиданности я посмотрела на него. Мне  не хотелось спать, но всё ж открыла я своим ключом дверь. Я знала, мама на работе и в доме нету никого. И это знал и он. Вхожу, и он за мной. «Алексей, оставь, постой!» А он уже снимает всё и уложил меня на постель. Под страхом крика поцелуй и страсть, сдалась я. Потом он в душевую, затем опять ко мне, и так любовь поймала нас врасплох, «задушит» в ночь.
Под утро только он ушёл и на прощание сказал: «Спасибо, Таечка моя! Что ты девица – это знал». И он ушёл, осталась я. И ни жена, и ни невеста ведь пока. А как же быть?  Наплыв любви надо застирать, пока с работы не вернулась мать. Собрала всё и бросила стирать. Сама же в ванную комнату, невинность обмывать. И всё-таки люблю его, иначе не случилось бы. Ведь так?  А может, буду я жалеть, с годами лишь поймёшь. Ведь он закончит школу, и конец.

Встречались утром, как обычно. В школу шли, и однажды он ответил на мой вопрос, который я так и не задала:
– Ну кто с первого раза идёт под венец? Надо привыкнуть, моя Таечка?
– А что, не привыкли друг к другу, уж второй год как пошёл.
– То было не в счёт, сейчас начни считать, и нужен год.
Мы встречались почти каждый день. Я не знала, никто и не предупреждал, что можно  залететь…  А может быть, он знал, но не хотел ничего использовать? А на лекарство мне? Не буду же у матери денег брать. Но Бог помог, наверно, не созрела я ещё.
И очень быстро промчался год,  заканчивает школу он,  собирается в Новосибирск, в медицинский поступать. Его родители – врачи, все карты в руки. Я ожидаю этот день, когда невестой назовёт! За последний год закончен был в кино поход. И не только туда.  Лишь в этот день, когда в ночную уходила мать, встречались мы втихаря у меня.  Он является ко мне на ночь опять. И что сказать – привыкла я к нему, желаю чувствовать тепло всю жизнь, когда проснусь. Но он молчит, забыв и уговор, что через год объявит он невестою своей. Последний был звонок и аттестат в руках, покупает билет в Новосибирск, чтобы в институт поступать...
И на перроне стою я одна среди его друзей, как все прощающиеся с ним. Машу рукой, он смотрит из окна и  всем посылает воздушный поцелуй. «Осталась здесь, один мне год, и я поеду ни в Москву, туда, где он». Так думала, смотря под стук колёс на отошедший поезд. Все разошлись, и родители его, друзья. Одна лишь я, и салют из глаз. Он слово дал вернуться и забрать. Поверить мне? Ведь он не решился матери о нас сказать.

2. С надеждой живёшь

И ждёшь, и ждёшь, но нет письма от любимого. Уже  бегаю и на его этаж, звоню, причины разные нахожу, хотя бы узнать, доехал ли он, жив ли, здоров? И недовольна его мать была. Она понимает, что я не пара ему, но всё же говорит мне тепло, по-соседски, что нет ответа от него. Может, врёт, но как докажешь, и он хорош, не пишет мне.
Шли месяцы, а сколько можно ждать его? Не думала ему я изменять. Хотя уже заглядываются на меня одноклассники мои. И я лишь, чтобы не скучать по субботам, хожу в кино, но так далеко кинотеатр. Пешочком, по возвращении домой и страх возникает, и пьяницы под сосной, пугает каждый шорох.
Однажды, холодно, ближе к ноябрю, бегу домой по тротуарной полосе, а сзади машина фарами всё светит. «Неужто на тротуар она заехала, задавит же», – такая мысль меня, конечно, испугала. Прижалась я к забору спиной и стою, не шевельнусь с места.
И правда, машина вплотную движется на меня. Одно мгновенье, остановил впритык, и я у него уже в машине сижу. Руками сильными, цепкими
за горло он схватил, но не пугает, а говорит: «Чего ты под колёса лезешь?» Подвезти обещал, соседом он моим назвался. Мужик лет пятидесяти, в несвежей фуфайке, вся в мазуте, пропахла бензином, но что мне его бояться? «Он же старый», – так подумала я. Хотя отца не видала никогда, что-то мельком помню из детства, может, сгинул где? А может быть, меня и нагуляла мать? Не спрашивала и не спрошу, пускай как будет, а может, когда-то и расскажет мне. Так в мыслях у меня крутилось разное. А он с улыбкой всё ко мне:
– Чего ты бегаешь ночами, тебе не страшно?.. Уже который день слежу за тобой, одна и всё одна, бедолага, и нет с тобой подруг и парня.
Ему же не понять, что я люблю и ожидаю любовь свою, не спится, и лишь кино моё время разбавляет.
– А как звать-то тебя?!
– Таисия, мама кличет Таей!
– И что, и парень есть?!
– Есть, он учится в городе.
И тут он предлагает мне согреться:
– Выпей чуток, теплее станет.
– Не пью я водки.
– Тогда горячего чаю. – И подаёт мне, с термоса налив.
Не знала, что в нём моя погибель. Видно, намешан был там клофелин (Clophelin). Заранее готовился, поймать меня врасплох, а может, ещё кого-нибудь.

Очнулась я, заметила, далеко от нашего посёлка, не то деревня, не то заброшенный хутор. Руки связаны, лежала на постели лицом к подушке, а он надо мною издевался. Кричать стала,  он же взял хворостину. Ударил розгами по попе:
– Получила? – приговаривал. – Напрасно кричишь, пустое место здесь, нет ни души, кричи не кричи, никто не услышит.
Поиздевавшись надо мной, не покормил. Завязал глаза, я чувствовала, что иду по полю. Наверно, полчаса, затем открыл он дверь, столкнул, как я поняла, меня в погреб. Не знаю, сколько ступеней вниз?.. Была каменной лестница, и боль, досада у меня, что ослушалась мать, чтобы не шастала в потёмках одна. Но если бы только было это всё?
Спустился он сюда, снял повязку с глаз, смотрю, все полки заставлены с правой стороны. И  он спускает с них закупоренные банки с вареньем и разными маринадами. Даже подумала: «Неужели это всё он делает?» А там, за ними, ещё дверь, потайная, не скажешь, что она здесь есть. Опять меня втолкнул туда. Там одним взглядом заметила узкую солдатскую кровать, чайник электрический, чашку, тарелку и маленькую кастрюлю. Я поняла, не  я первая, не я последняя была здесь у него. И что же делал он со своими жертвами потом? Неужто убивал и здесь же хоронил на поле, а может, это и его участок огорода? Я машинально посмотрела в угол: мешок с картошкой, лук и всё. Он бросил меня на кровать:
– Будешь себя вести хорошо, буду баловать иногда: мясом, шоколадом. Но осенью станешь здесь пахать на поле, я тунеядство не потерплю.
Он захлопнул дверь, и слышно было, как поднимается наверх. Звук защёлки, значит, закрыл и дверь. Как мне поступить? Такая доля выпала мне. Я долго осматривала все углы, а про себя думала: «Значит, что у меня есть?
Только миска и кастрюлька, один мешок картофеля, маленький кипятильник, чтобы заваривать стакан чая. Нужно сдвинуть мешок...» И я заметила, что угол не очень хорошо зацементирован, значит, есть возможность бежать?! Но как?.. Я же не крот, чтобы рыть себе проход наверх и метров  шесть, а то и больше, и куда мне девать потом эту землю? Надо что-то другое найти, а как? 
В этом году я должна была окончить школу, но какая там школа! Училась на отлично, хотела поехать за своим возлюбленным. Но сейчас думаю, хотя бы живой выйти отсюда. В таких размышлениях уснула, но, видно, ненадолго, проснулась от холода, не было там тёплого одеяла, может, он не успел ещё бросить сюда?
Так я остаток ночи не спала, зубы стучали от озноба, я опустила в чашку маленький кипятильник, заметив в углу два ведра, одно полное с водой, другое – для параши. Немного согрелась горячим кипятком, бросив туда висевшие веником, засушенные ромашки. Приблизительно, через час он затрещал наверху ключами и, вижу, бросил мне через маленькую форточку буханку круглую чёрного чёрствого хлеба и сказал:
– Вернусь нескоро, что ещё хочешь?
Я подумала, его нельзя злить и сказала наивно:
– Мне бы ручку и тетрадь толстую, должна же я готовиться к экзаменам, и одеяло, холодно было ночью.
– Так что же, тебе нет и восемнадцати?
– Нет, только семнадцать исполнилось.
– И когда это ты успела, не девка же была?
Он расплевался, выругался и закрыл дверь, но через полчаса всё же бросил мне тетрадь, ручку и старое ватное одеяло, а затем ушёл надолго. Я прикрылась одеялом, мне стало немного теплее.

День был трудный, несмотря на то, что голод я не чувствовала, свет давала лишь одна лампочка. Я сварила картофель в кастрюльке, забросив внутрь её маленький кипятильник. И всё съела с луком и с хлебом, еле- еле разорвав его на части, ковыряя ложкой, ножа здесь не было. Открыла тетрадь, и перед глазами как будто бы прошло воспоминания: моя первая любовь, моё детство, очень помнится первый поцелуй. Я не думала уже об учёбе, я хотела что-то писать, чтобы мои мысли были заняты чем-то в эти трудные минуты, и первое, что я написала одной строчкой, – это «Блажен, кто верует в любовь». Да, я так и назову мою жизнь,
судьбу неординарную. Не знаю, когда я отсюда выберусь, но всё же она мне поможет выжить в тех условиях, в которых я сейчас нахожусь в подземелье.

Не знаю, который сейчас час. Дневной свет сюда не доходил, только труба небольшая в потолке давала дышать кислородом, который был так необходим молодому организму. И видно было, что он пришёл. Он с шумом сапог своих спускался вниз. Я даже не заметила вчера  важного: передо мной стоял сильный мужчина, такого сразу не оглоушишь, если даже и захочешь... тут же отпало желание бежать. Он мне сказал:
– Подойди ближе.
Если даже не хочу повиноваться, то знаю, получу розгами, нужно быть более податливой, что ли. Я подошла, он взял меня за руку и потащил обратно через поле к нему в дом. Там на столе была закуска: селёдка, водка, свежая буханка белого хлеба и пачка сигарет. Он спросил:
– Ты куришь?
– Нет.
– Научишься. Ну, возьми пачку, тебе понадобится.
Потом обвязал меня верёвкой за пояс, а второй конец сам себе закрутил за руку выше локтя и усадил за стол, наливая водки в два стакана:
– Ешь, а то будешь голодная завтра.
Я посмотрела на свежую буханку хлеба белого.
Он, видно, это заметил и отрезал горбушку, затем выщипал серединку, бросил собаке мякоть, положил в горбушку селёдку, очистив от костей, лук и дал в руку. Я посмотрела на него.
– Чего ты так всё смотришь?
– Просто так, мне мама тоже иногда так делала. Просто вы напомнили мне маму.
– А как звать твою маму?
– Евдокия Николаевна.
Он заметил, что я с удовольствием всё съела, и отрезал ещё горбушку и сделал то же самое, пока не начал сам есть. Потом сделал себе так же, и вскоре большая круглая буханка хлеба оказалась без горбушек, всё было съедено, и большая охотничья собака, он называл её Джульбарс, исподлобья озиралась на меня, рыча, подбирала мякоть, относя её каждый раз на маленький вязаный коврик у дверей.
– А сейчас в спальню, брысь!
Я встала, и он за мной на верёвочке до кровати. Я понимала, что попала, и понимала, что единственное моё спасение – это терпение.
Ну что же, я отпила водки. Может, насильно сто грамм, остальное выдул он, и терпи его. Как ржавая пила, работал долго, затем поднял и вывел опять на ночь к погребу, столкнул вниз, сам еле-еле спустился за мной и затолкнул меня обратно в мою конуру.

3. Живёшь, чтобы выжить…

«Живёшь, чтобы выжить...» – так я думала, пока шли до погреба. Он всё время надевал на мои глаза повязку, чтобы я не запомнила дороги обратной, наверно, но в этот раз повязка сползла, оказалась открыта немного, и я заметила, что погреб находился на лесной полосе, а не на участке. Он
постоянно привязывал к цепи мою правую ногу, а также  свою, чтобы я не убежала. Она до крови натёрла мне тело около запястья, в этот раз он перевесил цепь на другую, увидев проблему. И поэтому я шла позади него, назад успела оглянуться, ничего не видно. Одинокая луна не смогла осветить ничего жилого. Даже его дом был не виден, оттуда издалека светилось лишь одно окно. И медленно, как бы раздвигая небосвод, выходил пар из трубы русской печи.

К его издевательствам я стала привыкать и смирилась, лишь бы сохранил жизнь, даже к его насильственным издёвкам привыкла. Я его не понимала, почему он всё время отводил меня обратно?  Даже не давая отогреться. И в зиму, и в холод, и в снег, и в метель тащил назад, не ленясь, какой бы он пьяный ни был.
Меня это настораживало, значит, кто-то приходил днём, мог бы меня заметить.
Сколько я здесь? Не знаю, только делаю отметки на стене, царапая палочки единственной ложкой, но уже полстены занято, значит, больше года, по моим подсчётам.
Я не заметила, что пропала у меня менструация и животик стал расти. «Неужели здесь буду рожать, в подземелье?» – так думала в страхе за будущего ребёнка. И что будет с моим дитём? Кто родится, мальчик или девочка? Сколько вопросов, но нет пока ответа. Однажды, когда он заметил живот, то грубо сказал:
– Мне только этого не хватало, сейчас нужно искать замену.
Я даже не думала, что он мог бы так поступить.

В один зимний день, когда мой живот совсем выпирал, он столкнул сюда же ещё двух подростков. Девчонки совсем, одна была лет десяти, а другая – лет пятнадцати. Я расстроилась. «Наверно, расправится скоро со мной», – так подумала. Но этого не произошло.
И так как была одна кровать, а нас было уже трое, он говорил: «Как-нибудь обойдётесь».
Я попросила прочную верёвку, чтобы хотя бы сделать ещё гамак для одной, а со второй мы будем спать валетом. Он бросил верёвку, одеяло и узкий окровавленный матрас, буханку хлеба и два дня не показывался.
Девчонки истерически плакали. Как и чем я могла бы их успокоить? Когда сама в таком же положении и не первый год, но смирилась с надеждой на побег. А может, я ещё в худшей ситуации? Ожидала, что он меня и похоронит здесь, где-нибудь в лесной полосе. «Ой, мамочка, не найдёшь ты меня», – всегда думала я.
Девчонки оказались из соседнего посёлка и тоже выходили из клуба, куда завезли новый фильм, шли по дороге домой одни, он же и решил их довезти. Видно, тоже следил за ними.
Мы познакомились, они всё рассказали о себе  и обо всех последних новостях и назвали себя; одна – Светлана, меньшая, вторая – Катенька, постарше.
«От этого педофила что угодно можно ожидать», – так думала я, и мы все в страхе мастерили вторую кровать. Гамак не получился, и мы всё заново развязали, потом сообразили из одной кровати сделать две. Обвязали стенки
железной койки несколько раз, продевая через неё  параллельно, а затем прямо перевивая за каждую верёвку, и у нас получился как бы второй ярус, правда, очень низкий. Положили сверху матрас, и Светлана,  меньшая и по возрасту, и по весу, худенькая, стройная, залезла спать в ночь, но всё равно под её тяжестью, сделанная верёвчатая сетка изогнулась, и она была почти у наших тел, зато вторую ночь мы выспались.
Только на следующий вечер услышали мы звон ключей и твёрдую походку его ног в кирзовых сапогах, которые он носил круглогодично. Он даже ничего не принёс поесть, открыл форточку и скомандовал:
– Подсобите, пускай сюда лезет Светлана, она вам принесёт еды.
Я-то понимала, зачем он её зовёт, а Катенька обрадовалась и придвинула единственный стул  к форточке:
– Полезай туда и принеси пожрать.
Я же ничего не сказала. И что должна была сказать? Я понимала, как будет трудно ей отработать это «пожрать». И пока она не вернулась, я не смогла сомкнуть глаз.
Опять шаги, и форточка открылась, Светлану он сбросил как вещевой мешок. Хорошо, я подложила одеяло, зная его натуру жестокого человека. Потом он кинул нам одну буханку белого хлеба и кусковой сахар, наверно, килограмм и граммов триста колбасы ливерной. Я посмотрела на закуску и на Светлану, которая была, видно, хорошо бита.
Она ничего не сказала, но, кряхтя от боли, полезла наверх. Я же подумала: «Бедная девчонка, наверно, поиздевался здорово».

Он же сюда зачастил, меня обходил стороной, то и дело забирал девчонок, пока несколько дней только Светлану, а потом уже чередовал каждый вечер. В первый день Катеньку вообще нельзя было узнать, бил её по лицу, вся в синяках она пришла с разорванной губой.
А что же было у меня? Ничего, только эта тетрадь, ручка и кислород, которого уже не хватало на троих. И ведро параши, вонь, что выливалась лишь в неделю раз.
Как-то, вернувшись, Светлана сказала:
– Его звать Егор Павлович.
Я посадила её на единственный стул, сами же мы сели на кровать и начали расспрашивать.
И она рассказала, откуда узнала:
– Когда находилась в спальне и, как обычно, уже лежала в его кровати, кто-то постучался, он крикнул, что сейчас, зашёл ко мне и сунул полотенце глубоко в рот, чуть-чуть не задохнулась, а руку пристегнул с наручниками к кровати, как делал всегда.
Я подумала: «При мне наручников не было, видно, разжился?»
– Он вышел, и я слышала, как кто-то с ним разговаривал, просил одолжить сани и назвал его Егор Павлович.
– Женский голос был или мужской?
– Мне кажется, женский, хриплый, может, старческий.
– И долго они разговаривали?
– Нет, она спешила, сказала, что к сыну едет в город, на последнем автобусе, а сани бросит у автобусной остановки, чтобы он забрал поутру. Она их спрячет в посадке. Он заметит на условном месте.
– А что, у него есть сани на бензине?
– Не знаю, она говорила «те, которые ты сделал сам».
– Он, видно, на все руки мастер, и ему море по колено, держать нас здесь будет всю жизнь. Нас сейчас трое, и мы должны держаться вместе, чтобы разработать план, как отсюда сбежать.

Но, как бы мы ни строили наш план, ничего у нас не получалось, единственное, что мы узнали: где-то рядом автобусная остановка, у него где-то в сарае есть сани, а звать его Егор Павлович, хотя между нами мы его называли мужик-насильник.
По моим подсчётам, мне уже приходил срок скоро рожать, а я же несколько месяцев белого света не вижу. Однажды он через форточку сбросил белое бельё и всё для новорождённого и сказал:
– Будешь рожать здесь же.
– Как в таких условиях рожать?
– У вас есть вода, есть чайник электрический,  не маленькие, если можете ноги раздвигать. – И он сбросил ещё таз и грубо добавил: – Хотя бы подмывайтесь, от вас несёт, как от доярок.
Это меня насторожило: может, здесь поблизости колхоз или же совхоз животноводческий и он там работает?

Однажды в ночь у меня начались схватки. Светланы нет, одна Катенька, каморка три на три метра, хожу из свободного угла туда-сюда. Боль не прекращается, разбудила Екатерину, та спросила:
– Что, началось?
– Да, включи чайник.
– И воды нет достаточно.
– Уже в;ды отошли, сейчас рожать буду.
Слышим, спускаются оба, значит, есть и помощь, кричу уже во всё горло: «Помогите! Помогите!» За сколько дней, наверно, полгода дверь со стеллажами не открывалась, он доставал их, девочек молоденьких, как котят из норки, а тут он всё же открыл, может, сжалился надо мной.

4. Новая ли жизнь, что она принесёт?

        Наверно, если бы они не появились, так я здесь бы умерла. Он быстро уложил меня на пол, заранее сбросив тот окровавленный матрас, который лежал на второй полке кровати, и с большой силой стал давить вверху живота, а через несколько минут выскочил ребёнок. Это было не всё, он ещё давил и давил, видно, знал, что делает. Ковырялся внутри своими вечно грязными руками. И я услышала, как хлюпнуло ещё что-то. В одно мгновенье подумала: «Это ребёнок, второй?» Но он собрал всё это в ведро от параши.
А ребёночка уже держала в руках Катенька, заворачивая его в белоснежные простыни, что он для него сбросил раньше. Да, это был мальчик, сын, который уже кричал, может, от голода. Потом наш мужик-насильник взял ведро с парашей и, закрывая дверь, сказал: «Скоро вернусь», но пропал на несколько часов.
Опять звон ключей, ближе к ночи отворилась форточка, и впервые он подал бидон с молоком.
– Это только тебе, Тая. Чтобы никто не пил – ей же вскармливать малыша. – В его глазах чувствовалась радость, но в то же самое время злость не сходила с его тонких уст.
Он закрыл опять нас и ушёл. Что будет дальше –  не знаю, про себя думаю: «Утро  вечера мудренее».
Но утро для меня было шоком: когда мы открыли ребёнка, чтобы перепеленать, сразу стало заметно, что он нездоровый, неполноценный, я как-то слышала о болезни Дауна, однако подробности не знала. Голова была слишком большая, плоское лицо с таким же плоским носом, выпуклые голубые глаза, одиночная складка на ладони напоминала мне нашу обезьянку, которая с нами жила два года, пока мама не отнесла её в зоопарк.
Я целый день проплакала, а вечером, когда он открыл форточку, сказала ему об этом. Он же спокойно отнёсся к новости, как будто бы знал уже раньше, может, он сразу же заметил, он всё же взрослый.
– Полезай сегодня, Катенька, а завтра утром приду и сам посмотрю.
Девочки, боясь его жестокости, выполняли все его шалости. Он её привёл обратно через час с едой на целый день, но молока больше никогда не посылал.
Я уже кормила ребёнка грудью, но грудного молока у меня было мало и откуда оно возьмётся, когда сплошное было недоедание, никогда он не предлагал варенья, которого было уйма на стеллажах.
Утром он посмотрел на ребёнка в упор, потом на меня, лишь спросил мою фамилию.
– Подорожная я, а что?
Он опять в упор посмотрел мне в глаза, ничего не добавив, а через несколько дней утром подошёл к форточке и заставил подать ребёнка, сказав:
– Отнесу-ка его, покажу врачу.
Так я и не увидела моего сына Владимира больше, но  успела всё-таки назвать его. Возвратившись вечером, он сказал:
– Узнал, что это болезнь Дауна и что ему не место здесь, без воздуха и без надлежащего ухода, отвёз потом в город и подбросил младенца в родильный дом, там есть бокс тёплый для новорожденных. Найдёшь, если захочешь, когда-нибудь.
Он это сделал или же похоронил ребёнка живьём здесь же, на лесной полосе, не знаю, но больше он меня к себе не выводил никогда. Я сидела тут, в темнице, в этих метрах в духоте с недостаточным кислородом, который поступал через дырку трубы. Девчонки, хоть успевали надышаться, когда он их выводил на цепях.
Но всё же единственная надежда на спасение у нас была. Когда родился ребёнок, он бросил через форточку старое верблюжье одеяло и рассказал, как нам сделать люльку, чтобы ребёнка ночью не задавить под матерью. Подвесить над картошкой в углу с двух сторон стенок. Для этого он бросил нам два крюка и молоток. Мы подвесили верёвку и продели одеяло, получилась люлька. О молотке он забыл, и у нас уже в руках было орудие преступления или же средство, которым было совершено преступление, о котором мы все знали, но вслух не говорили, ведь мы не хотели же его убить. Но, когда я забивала второй крюк в стенку, то почувствовала, что она не бетонная, а деревянная, как раз там, где стеллажи и форточка  с его стороны.
У нас появилась возможность выломать стену именно здесь и вылезти, а там уже окажемся в погребе, и лишь одна деревянная дверь, как-то справимся, думали мы.
  И так, когда он забирал одну из девочек, мы ломали эту стену на мелкие куски, размером с картофель, и всё складывали в мешок, где была картошка, а её вы;сыпали далеко под кровать, чтобы он не заметил. День за днём наша форточка внизу становилась больше, уже мы чувствовали, что небольшой удар, и мы у цели.
Он  же, видно, был к Светлане неравнодушен и постоянно, почти уже вторую неделю, брал только её. Иногда она была у него почти всю ночь, и только приводил её незадолго до рассвета. За это время мы полностью добрались до погреба, я уже шмыгнула туда. Прикрыла дырку деревянной крышкой от большой кадушки из-под капусты, а сама залезла через форточку. Было лето, бежать будет легко, но нужно, чтобы он не заметил. И поэтому, когда возвратилась Светлана с едой, мы рассказали ей о нашем плане, что всё готово, нужна ночь, и всё, мы на свободе.
Её же попросили, чтобы она постаралась как-нибудь подольше остаться с ним в эту ночь. Чтобы сбежала только одна из нас, наверно, это будет Катенька, иначе он догадается и здесь же всех похоронит.
Так и было, еду мы всю не съели, Светлана даже к ней не притронулась, видно, хорошо её вскармливал у себя и поил, вечно приводил пьяную. Вечером, как обычно, он зовёт Светлану через форточку. Она поднялась на стул, и он одним махом схватил её и захлопнул форточку. Я даже подумала: «Хорошо, что не заметил, что она была не закрыта на задвижку». Стук сапог по лестнице удалялся, и приблизительно через полчаса я сказала:
– Ну, Катенька, тебе пора бежать, твой посёлок близко, и ты знаешь эти края лучше, чем я, так что беги вдоль леса, влево, раз она говорила, что там есть автобусная остановка. Вот тебе узелок с хлебом, не знаю, сколько тебе бежать и дойдёшь ли? Здесь есть волки или нет, тоже не знаю. Также оберегайся собак, они тоже голодные, бросаются на людей. Оберегайся ребят, машин. Не садись, если даже остановят. Ты должна сесть только на автобус, доехать до вашего посёлка, как ты его называла, Медвежьего, а если центр будет ближе, иди прямо в полицию и расскажи всё.
Она помогла мне поднять тяжёлый мешок на постель, якобы там спит, на всякий случай, если он придёт и спросит, где она. Сверху мы его накрыли одеялом верблюжьим, так оно и осталось у нас от моего сыночка.
Я провела её до дверей погреба, которая была не заперта, на наше счастье. Он закрывал тогда, когда возвращал «жертву» назад. Мы с ней попрощались, и она ушла, я же залезла обратно, так же через его форточку, хорошо замаскировав нашу новую дыру крышкой, и подставила пару банок, чтобы случайно не грохнулась.
Слышу, шум, возвращает Светлану, она уже лезет через форточку, и в руках свёрток с едой. Он посмотрел, но я даже не повернулась, сама спала на верхнем ярусе и даже руку специально свесила и ногу, чтобы он не заподозрил ничего.
Он удалился, слышу, захлопнул затвор на двери и звон ключей. Я подробно рассказала, что Катенька ушла и спросила, как мы будем дальше жить здесь. Если он узнает, то может и с нами разделаться. Катенька найдёт ли дорогу? Не встретится ли ей на пути ещё хуже маньяк какой-нибудь? Столько вопросов крутилось у меня в голове. Подождём до завтрашнего вечера, а там придумаем, что делать дальше. Хоть бы она дошла, стали мы молиться Богу, но не одной молитвы не знали до конца. Только стояли на
коленях и прощения просили за все наши грехи, лишь бы сжалился над нами Господь и освободил из подземелья, избавил от страшного человека-педофила.
Ночь, а мне сон такой хороший приснился, что не хотелось и глаза открывать. Будто я на сеновале вместе со своим любимым, сено пахло ароматом скошенной травы, а любовь моя, словно сам рассвет сиреневый, свет который год не видала сама. И пахнет воздух утренней росою, прохлада, с озера тянется туман, какая тишина, там птичье пенье, укус комара и любви мгновенья.

5. Под гнётом страха...

Под гнётом страха пробиваем путь к освобождению. После того, как я родила, мой организм и я сама, чувствую, полностью поменялись. Только сейчас стала понимать, в какую беду мы попали. И все  дальнейшие действия к освобождению я брала на себя, так как была и старшей.
Он давно меня к себе не звал, уже как год его обслуживали совсем юные девчонки Катенька и Светлана. Обещание работать в огороде: сажать и
собирать картофель, ушло на задний план. Он не давал возможности появиться на участке даже утром, и мы всё без солнечного света находились в подземелье. А то хотя бы воздуха наглотались.
Я же в этом подземелье безвылазно, и надежда на посланную Катерину сходит на нет. Или она не сообщила, куда следовало, или же потерялась в дороге? А может, и сгинула в пути. Я понимала, что мне нужно собираться в дорогу, но мне было страшно за Светлану. По вечерам он уж который день вытаскивал лишь её, и она отдувается за всех. Но в эту ночь, когда они пили за столом, он спросил:
– А что это Катерина всегда спит, не приболела ли?
Значит, мне нужно бежать в следующую ночь, и я об этом сказала Светлане. Даже попросила, чтобы она подыграла мне вечером, когда он придёт за ней, разделась, когда будет спускаться и крутилась бы перед нами голышом, спиной к форточке. Может, он возбудится и забудет о Катерине. К тому же мы составили план, что когда он её будет поднимать через форточку, чтобы она так же и шла без одежды, а потом якобы вспомнила бы о платье и сказала: «Ночные комары загрызут», открыла бы форточку, а я подала бы ей
одежду, но не закрывала обратно, на тот случай, если выйду из запасного нашего хода. «Он заметит и тебе тогда несдобровать, – сказала она. – А сам может и сбежать». «Таких, как он, нужно сажать и надолго», – ответила я.
Наш план сработал: он заметил, что Светлана крутится перед «нами», а она, крутясь, постоянно прикрывала то место, где должна была находиться голова Катеньки. Когда он впервые увидел такое зрелище, сразу закричал:
– Что вы, лесбиянки, делаете?! А ну, брысь, Светлана, к форточке!
Она встала на стул, и он мгновенно схватил её, а дальше всё было по плану, она спросила про одежду, я подала платье, а она не закрыла защёлку, лишь ударила по ней рукой. Он же в это время нагнулся, надевая цепь на ногу и звеня, слышно было, как они удалялись.
И через несколько минут я положила на своё место тоже мешок с остатками мусора и накрыла его одеялом, якобы мы спим. Потом вышла за ними, они уже тарахтели цепью где-то впереди, я же повернула налево и вдоль лесной полосы быстрым шагом зашагала всё дальше и дальше.
Стояла безоблачная, светлая, звёздная, с полной луной ночь. Я спешила, не знаю, сколько прошла, как вдруг слышу стон и медленные вскрики:
«Помогите, помогите!» И голос знакомый! Да это наша Катенька! А где же она? Я тоже начала окликать её, и вдруг она сильно крикнула:
– Остановись!
Я остановилась и услышала, как она мне говорит:
– Нахожусь в большой яме, осторожно, чтобы и ты  туда не попала.
Я пригнулась, на карачках стала медленно передвигаться вперёд. Мои коленки то и дело натыкались на суки сухих старых деревьев. Было больно, лилась кровь, но всё же я передвигалась дальше, и наконец моя правая рука едва не провалилась в яму.
Я заметила: что-то там копошится, окликнула, она ответила. Значит, она не дошла и никто ещё о нас не знает, первое, что я подумала. Хорошо, что я пошла следом. Надо поспешить, потому что Светлану он приведёт обратно ночью, может, и не заметит, что нас там нет. Я попросила, чтобы она хорошо напоила его и развеселила в эту ночь. Сделает ли Светлана это или нет? И у неё должен быть побег в это же утро, как только он уйдёт со двора, видно, работал. Днём никогда не показывался. Там, на табуретке, я оставила молоток на всякий случай и объяснила: «Если что, кидай в него. Не ты, так он тебя убьёт. Может быть, успею возвратиться с полицией. И тогда всё обойдётся».
Хорошо, что я прихватила канат от люльки на всякий случай. И это было спасением нашей Катерины, она была лёгкая, но слабенькая. С трудом всё же  сумела я её поднять. Сунула ей в руки краюху хлеба и воду.
Не останавливаясь, быстрым темпом по лесной полосе мы пошли вперёд. Вот и она закончилась, и мы заметили трассу, а вдалеке автобусную остановку. Только сейчас я обернулась назад и увидела, что Катенька вся искусанная. Надела на неё свою куртку, времени не было говорить по дороге.
Когда мы добрались до остановки, там сидела только одна бабка с несколькими корзинами яблок, видно, довезли сюда и оставили её. Везёт в районный центр на продажу, так подумала я о ней. Мы спросили:
– Бабушка, а какая эта остановка, что-то мы не там вышли?
– Дубрава, детки.
Наконец автобус, помогли бабушке занести корзины и сели подле неё. Автобус не был сильно набитым, но постепенно на каждой остановке в салон поднимались люди. Водитель постоянно спрашивал у нас деньги за проезд:

– Ну, чего привязался к девчатам? Что не видишь, больны они, сама заплачу, когда буду выходить, – сказала бабка и сунула нам в руки по яблоку, вытирая их своим не совсем чистым передником.
Мы поблагодарили её. Подъехали к районному центру Скворечному, и все стали выходить из автобуса, мы же опять помогли бабке вынести корзины, и она оплатила наш проезд. Спросила нас:
– Куда вы теперь, бездомные?
Видно, заметила нашу истрёпанную одежду.
– Да мы здешние, бабушка, из посёлка Медвежье.
– Да, слыхала, девчата, ну, с Богом.
Катенька, сказала мне:
– По трассе до посёлка два километра, но напрямик от силы один.
И мы решили идти напрямик, тем более она сказала:
– Здесь я всех почти знаю, что ни хата, то родня.
Мы прошли достаточно много, может быть, так показалось, ведь были уставшие от ночной ходьбы, но вскоре она вскрикнула:
– Да вон же и мой отец!
Я посмотрела и никого не заметила. А потом она показала на комбайн и сказала:
– Мой отец – комбайнёр, и только на его комбайне вымпел передовика.
Отец тоже, видно, заметил Катеньку и уже ехал прямо на нас. Встреча была в слезах и в радости. Усадил он нас в свой комбайн, и по дороге мы всё ему рассказали. Он недолго думая развернулся и направился обратно в районное отделение полиции.
Там мы всё рассказали, и я сказала, что ещё там одна наша девочка, Светлана, в опасности и что мы видели яму, где много трупов и черепов, показали укусы на теле Катеньки трупными червями. Тут же был вызван ОМОН (Отряд милиции особого назначения), и все вместе с нами направились к посёлку, заброшенному у автобусной станции Дубрава.
Оцеплен был весь двор и дом, мы показали, где погреб, и все ринулись туда, а мы только сидели в машине. Они выводили из погреба мужика-насильника с окровавленной головой и вынесли орудие преступления – молоток. Там на нём потом нашли все наши отпечатки пальцев. Светланы там не было, то ли она где-то спряталась, то ли не заметила яму и попала тоже
туда. Мы об этом рассказали полицейскому, и вскоре наша машина «бобик» остановилась уже около ямы, но Светланы и там не было.
Нас увезли обратно в полицейский участок районного центра, брали показания наши и его.
Потом приехал отец Катеньки и забрал нас к себе домой. Нас помыли, накормили, спать уложили, а наутро отвезли меня в мой посёлок Радостный. Оказалось, он не так и близок. Мама уже и не надеялась, что сможет меня увидеть живой.
Но нам нужно было обратиться, как говорили, к бесплатному психологу, где я рассказала, что хочу найти своего сыночка. Хотя я об этом писала в своих показаниях.

Светлана появилась аж на третий день и стала рассказывать, что она его убила, молотком по голове тяпнула и поэтому боялась показываться. И рассказала, как это произошло:
– Мы возвратились, а он говорит: «Что это вы развалились, как в санатории, а ну-ка, Катька, полезай сюда». И он сунул голову в форточку, чтобы её забрать, я же заметила молоток на табуретке и дала ему по виску.
– Не переживай, Светлана, жив он, сейчас занимаются им, посадят, сколько девок он там захоронил.
– Я же два дня пряталась в лесу, чтобы меня не посадили, – опять стала она плакать. – Но я не хотела его убивать. А когда он упал, вылезла из нашей дыры, он так и остался висеть в форточке мёртвый, и выбежала влево, как ты меня учила. – Она чуть не расплакалась.

6. Вот и всё. Счастливая встреча

Мне ещё долго пришлось до суда ездить к следователю. Как я узнала, педофил имел много таких погребальных ям на его территории и вдоль лесной полосы. Удивительно, неужели никто не замечал этого раньше? Пока, видно, не наполнится, не зарывал их. Как он рассказывал во время следствия
следователю: «Вначале каждую отдельно хоронил, но затем решил всех гурьбой, чего лишний раз себе создавать работу?»

Вот и день суда. На суде мы присутствовали все, моей матери там стало плохо, она узнала в нём моего отца, и поэтому опять суд отложили, но ненадолго, открылись новые обстоятельства. ДНК потом доказало, что он мой отец,  может, и он это понял, потому после родов не трогал меня больше.
Насчёт ребёнка, он сказал правду, что оставил его в родильном доме в районной больнице, но я дальше не могла слушать его откровения и, как и мама, потеряла сознание.
После суда мне сказали, что ребёнка приютила одна семья и он живой и невредимый, если захочу, смогу отстоять свои права.
Я поехала и посмотрела, как устроился мой уже четырёхлетний сынок, Владимир. Он так и остался с этим именем, видно, всё же он положил в пелёнку записку с именем. Конечно, я не смогла бы ему дать то, что они, только издалека наблюдала и плакала.
 Как мы узнали на суде, он тоже под фамилией Подорожный, как и я, и мне разрешено было взять фамилию матери – Славная. Его посадили на двадцать лет, разве он не был достоин расстрела? Сколько нашли юных жертв, девочек, среди них были и маленькие пацаны.
Мама много мне рассказывала, что его терпела в молодости, а когда заподозрила неладное, что он может и ко мне подобраться, то выгнала его из дому. Значит, судьба такая, не подобрался в детстве, подобрался, когда я стала девушкой. Но только я смогла справиться с ним и оказаться на воле, за собой уводя ещё двух малолеток.
Светлана покинула эти края, говорят, уехала на юг сразу же после суда. С Катенькой мы до сих пор общаемся, но никогда не вспоминаем наши вычеркнутые годы в подземелье.
К сыночку своему Владимиру я зачастила, но не открылась перед новыми родителями. Может, тянет материнская привязанность?
Моя любовь первая была сильной, оказался он достойным молодым человеком. Алексей не смог смириться с тем, что я пропала, бросил институт и возвратился домой, помогал в моих поисках, пока не забрали его в армию. Он
 уже дома, и мы налаживаем с ним опять дружбу. Любовь полностью не растаяла. Пока не сблизились, он даёт возможность подумать, обещал не обижать всю жизнь. Я же, помня о розгах насильника, почему-то не решалась дать согласие, вспоминая из детства, как мать была бита им сурово.

Прошло полгода, получила я письмо из тюрьмы, где сидел отец-насильник, он извинялся и понял, что сделал большую ошибку, изуродовав свою жизнь. Но мне кажется, он был больным на голову, и таких не прощают. А может, он хотел, чтобы мы ему и материально помогали? Я даже не ответила.

Однажды к нам пришли в гости Алексей с матерью Галиной Николаевной и просили, чтобы я не отказывалась и вышла замуж за Алексея. Я изменилась в лице, вспоминая, как она ко мне плохо отнеслась и не дала его адрес. Может быть, и не случилось бы со мной такое. В переписках я бы думала о нём и не вышла бы из дому в тот злополучный день. Но что случилось, то случилось, нужно начинать новую жизнь, мне уже 22 года, я заканчиваю техникум, и вместе с Алексеем мы уезжаем всё же в город, поступать в институт. Детьми пока не хотели обзаводиться, но, когда закончили, выбрали самую дальнюю точку России по распределению после института и уехали, чтобы не видеть, не слышать ничего больше о тех насильственных днях каторги в подземелье.

Катенька пока переписывалась со мной, но тоже не смогла там прижиться, всё ей напоминало о прошлом, сейчас она живёт в Волгограде и говорит, что хорошо пристроилась.

Не знаю, это случайность или нет, после шести лет нахождения отца-насильника в Сибири на лесоповале его убили, а убийцу не нашли. Мне кажется, сами там его и порешили за  педофилию. С тех пор я уже успокоилась, не вспоминаю. А то у меня всегда было чувство, что он возвратится, найдёт нас и расправится с нами.
У нас пошли дети, один за другим, и я вызвала мать свою на помощь. И когда детям не хватало там солнечного тепла, мы решили переселиться на юг. Выбрали Краснодарский край, купили участок, и Алексей сам поднял большой
дом. За всё время он ни разу не попрекнул меня ни в чём, и мы жили счастливой семьёй.
Я всегда думаю о тех девочках, малолетках, которые только вылетели из гнезда, чувствуют себя самостоятельными, обижают родителей, ведь они же всё-таки правильно оберегают своих детей. Понимаю, что молодёжь сейчас очень развита, и сама без греха отдала свою девственность  Алексею малолеткой, а сейчас это сплошь и рядом. Скоро сотрётся из подсознания слово «любовь», мне так казалось. Любят, а может, это не любовь? Распущенных, самодовольных, любящих алкоголь, а то и больше. И никому до них дела нет. Если в городах есть ещё секции спортивные, здесь же, на селе и в районных центрах, даже в клуб до сих пор завозят старые фильмы.
Я решила окончить ещё полицейскую академию и вскоре стала работать вплотную с детьми. Появлялась как непрошеная гостья в школах и проводила мероприятия и собрания, на которых объясняла, как нужно вести себя подростку, в особенности девочкам. Но мир меняется, с каждым годом труднее обуздать детей, и я, когда закончила свою книгу, всё же стала им читать её. Может, это не роман, а рассказ о сегодняшней действительности молодёжи,главное, когда читала, всегда у меня набегали слёзы на глаза и я смотрела на детей, которые слышали нашу историю, понимая, что это моя жизнь, но никогда они мне об этом не говорили.
«Блажен, кто верует в любовь. Ведь ждать умеет тот, кто истинно влюблён», – этими словами я заканчивала свой рассказ, в котором много говорила о любви, как о светлом чувстве человечества. Всегда о новых приключениях, которые уже стали долетать до меня из следственных изоляторов, о которых я должна писать, и достучаться до вас, моя молодёжь.
Любите себя, любите, любите, и только любовь сохранит ваш путь  к надежде на выживание!

Конец


Все имена и места действия вымышленные, любое совпадение случайно и не имеет места в действительности.
Не отождествляйте автора с персонажами его произведений.

Блажен, кто верует в любовь
Мини-роман

Каждый способен хорошо творить только то, к чему его вдохновляет муза.
(Платон )


Книга Каменцева Нина Флипповна

Блажен, кто верует в любовь сборник 23
Роман


УДК 82-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44

К18 Блажен, кто верует в любовь: 23 Сборник романов /
Н. Ф. Каменцева. — Новокузнецк: Союз писателей, 2020. — 252 с.
ISBN 978-5-00143-248-7

Аннотация:

    Бывают такие ситуации, когда всё, что остаётся человеку, — это надежда. В такой ситуации оказалась героиня романа книги Нины Каменцевой «Блажен, кто верует в любовь». Юная девушка, парившая на крыльях первой любви и уповавшая на счастье, однажды ночью попала в руки садиста-педофила. Оторванная от родных и близких, разлучённая с тем, о ком рыдала душа, запертая в клетку словно дикий зверь, вместе с другими несчастными она должна была найти путь к спасению...
    Революция... Это слово болью отзывается в душах тысяч потомков людей, сто лет назад потерявших всё — дом, семью и даже собственное имя. Какие испытания приготовила для главного героя судьба? Сумеет ли он преодолеть все препятствия, пройти сквозь ужасы революции, кровавой Второй мировой войны, узнать самые тёмные и низменные стороны бытия и остаться собой? Где найдёт он веру, надежду и любовь? Ищите ответы на эти интригующие вопросы в книге Нины Каменцевой «Одиозная личность».
    Настоящая любовь всегда находит человека, чистого сердцем. Даже когда мы совершаем ошибку, а может быть, просто проявляем нерешительность, ненароком сворачивая со своего истинного пути, таинственные тропы Судьбы всё равно рано или поздно выводят нас обратно, предоставляя второй шанс обрести то, что принадлежит нам по праву. Мини-роман Нины Каменцевой «Среди ясного неба» — о необычном пути главного героя к своей любви.
    Семья — главная ценность в жизни человека. Именно о ней пойдёт речь в мини-романе Нины Каменцевой «Забрезжил рассвет. Воспрянуть вновь!».
Добрые качества, такие как ответственность за близких, нежелание огорчать их, порядочность, помогают герою мини-романа «Троянский конь» выстроить свою жизнь и наладить быт семьи таким образом, чтобы сохранить мир между всеми участниками любовного многоугольника. Как же ему это удалось? Читайте в романе Нины Каменцевой.
    Также в эту книгу вошла прозаическая миниатюра «Найти правильного мужчину для себя».

                Каждый способен хорошо творить только то,
                к чему его вдохновляет муза.
                Платон

1. Любовь, как малое зерно…

    Блажен, кто верует в любовь. Во всём увидеть торжество — безумства чувств, но ты держись его. Любовь, как малое зерно, рассыпал — взойдёт оно. Разбил на малые куски — останется лишь только вспоминать... и нечего будет взять, когда он любит не тебя — её, а ты, в любви сгорая, плачешь — может, он вернётся вновь? Обретёшь спокойствие своё, но не такой ценой. Какой он был — простишь, а вернёшь — он властен, груб, наверно, и в другую он влюблён. Но как же наговор, что ты прожить всю жизнь должна с ним?! Откуда знать могла, что начертала мне судьбу тогда, когда однажды я увидела его...
    Влюбилась, хотя маленькая была и по пятам его сама ходила, а он соседом был. Однажды всё же по-соседски в кино меня он пригласил. А почему бы не пойти? Ведь я любила, души не чаяла я в нём. И так желанный каждый раз стучит и приглашает на сеанс. «Фильм хороший!» — говорит. Одно кино, второе, третье! Он был взрослей меня на пару лет, силён. К себе меня он приручал, словно маленького щенка! А я ж совсем жить без него не могла, думая о нём. Всё снился он мне по ночам. И сон ночной в любви ласкал. А он хоть бы хны, намёка не даёт. И только с виду для всех был суров. На самом деле пластилин, когда со мной! Он дружен, ласков, и лучше нет его. Когда войдёт к нам домой, со всеми поздоровается, настолько вежлив был, что о нём заговорил почти весь дом. И называли нас мальчишки со двора «Жених и невеста, тили-тили-тесто». И не обижался он на них. Петушиться стал, когда выходим из подъезда, возьмёт под ручку он при всех. Но рядом со мной немел и вымолвить словечко не хотел, ни малейшего намёка на любовь не давал. И я, всё надеясь, жду финал.
   Когда под ручку нежно брал, тепло своё мне передавал. И дрожь по телу взаперти напрямую в грудь вонзалась. Колышется, болит, наверно, женский-девичий тот скрип, когда желания свои — хороший повод, чтобы освободить, она ж в себе хранит. И, как назло, фильм идёт, как будто бы без звука, всё про любовь, где страстный поцелуй. Я же не чувствую, не осознаю, но что-то жмёт душа, выходит пар из тела. И дрожь, стучит сердечко.
    Однажды он нагнулся к уху, спросить что-то, как будто поцелуем коснулся... и этот пар из уст открыл соблазн к сближению. Повернулась к нему услышать, не помню, а может быть, специально. И он, не растерявшись, успел поцеловать. Но, видя, что молчу, опять, опять, опять! Обняв, к себе меня придвинул. И это был мой первый поцелуй! Хорошо, в конце зала, последний ряд! А может, он специально покупал сюда билет? Не знаю точно, но в те минуты не хотелось знать. Размякла, словно сахарный песок, по каплям страстью обтекая.
    Но это же было и не всё. Обычно подходим к дому и прощаемся. Сейчас он по закоулкам всё ведёт, обняв меня. И вот и детская площадка в соседнем дворе, скамейка в тени, где нет фонаря. И поздний час, ни души. Все спят вокруг, лишь изредка сверкает звезда, облачно, и луны нет… В окнах везде потушен свет. И не боимся прохожих. Я понимаю, что сюда привёл специально целовать. И этот поцелуй «серьёз ный». Уже не тот, какой был в кино. Что чувствуют впервые
девушки во время первого поцелуя? Наверно, то, что можно
было этот барьер раньше взять. А может: «Так он сладок,
первый поцелуй, забудешь обо всём!»
   Он знал, как себя подать, силён и властен, посадил на ко-
лени, чтобы обнять, как будто бы заметив дрожь прохлады.
И с каждым поцелуем во мне стал умирать страх, хотя мне
мама говорила: с парнями до свадьбы целоваться скверно.
Мне два года ещё учиться, ему же через год в город посту-
пать! Забудет он меня, найдёт, где закружиться, останусь
я здесь горевать. А он расстёгивает блузу... и тихий шорох
ткани слышу, поднял её. Что будет? Неужто здесь он хочет
обладать мной? Но нет, лишь пробирался к груди... и этот
поцелуй заставит и тебя визжать.
    Он понимает, что я готова и тихо говорит: «Пойдём!»
Куда ведёт, зачем, согласна ли, неужто в первый день ре-
шил всё взять? Но он доводит меня до моих дверей: «Тебе
пора, наверно, спать?» От неожиданности я посмотрела
на него. Мне не хотелось спать, но всё ж открыла я своим
ключом дверь. Я знала, мама на работе и в доме нету нико-
го. И это знал и он. Вхожу, и он за мной. «Алексей, оставь,
постой!» А он уже снимает всё и уложил меня на постель.
Под страхом крика поцелуй и страсть, сдалась я. Потом он
в душевую, затем опять ко мне, и так любовь поймала нас
врасплох, «задушит» в ночь.
    Под утро только он ушёл и на прощание сказал: «Спа-
сибо, Таечка моя! Что ты девица — это знал». И он ушёл,
осталась я. И ни жена, и ни невеста ведь пока. А как же
быть? Наплыв любви надо застирать, пока с работы не вер-
нулась мать. Собрала всё и бросила стирать. Сама же в ван-
ную комнату, невинность обмывать. И всё-таки люблю его,
иначе не случилось бы. Ведь так? А может, буду я жалеть,
с годами лишь поймёшь. Ведь он закончит школу, и конец.
Встречались утром, как обычно. В школу шли, и однаж-
ды он ответил на мой вопрос, который я так и не задала:
— Ну кто с первого раза идёт под венец? Надо привы-
кнуть, моя Таечка?
— А что, не привыкли друг к другу, уж второй год как
пошёл.
— То было не в счёт, сейчас начни считать, и нужен год.
   Мы встречались почти каждый день. Я не знала, никто и
не предупреждал, что можно залететь… А может быть, он
знал, но не хотел ничего использовать? А на лекарство мне?
Не буду же у матери денег брать. Но Бог помог, наверно, не
созрела я ещё.
   И очень быстро промчался год, заканчивает школу он, со-
бирается в Новосибирск, в медицинский поступать. Его ро-
дители — врачи, все карты в руки. Я ожидаю этот день, ког-
да невестой назовёт! За последний год закончен был в кино
поход. И не только туда. Лишь в этот день, когда в ночную
уходила мать, встречались мы втихаря у меня. Он является
ко мне на ночь опять. И что сказать — привыкла я к нему,
желаю чувствовать тепло всю жизнь, когда проснусь. Но он
молчит, забыв и уговор, что через год объявит он невестою
своей. Последний был звонок и аттестат в руках, покупает
билет в Новосибирск, чтобы в институт поступать...
   И на перроне стою я одна среди его друзей, как все про-
щающиеся с ним. Машу рукой, он смотрит из окна и всем
посылает воздушный поцелуй. «Осталась здесь, один мне
год, и я поеду ни в Москву, туда, где он». Так думала, смотря
под стук колёс на отошедший поезд. Все разошлись, и ро-
дители его, друзья. Одна лишь я, и салют из глаз. Он слово
дал вернуться и забрать. Поверить мне? Ведь он не решился
матери о нас сказать.


2. С надеждой живёшь

   И ждёшь, и ждёшь, но нет письма от любимого. Уже бегаю и на его этаж, звоню, причины разные нахожу, хотя бы узнать, доехал ли он, жив ли, здоров? И недовольна его мать была. Она понимает, что я не пара ему, но всё же говорит мне тепло, по-соседски, что нет ответа от него. Может, врёт, но как докажешь, и он хорош, не пишет мне.
    Шли месяцы, а сколько можно ждать его? Не думала ему я изменять. Хотя уже заглядываются на меня одноклассники мои. И я лишь, чтобы не скучать по субботам, хожу в кино, но так далеко кинотеатр. Пешочком, по возвращении домой и страх возникает, и пьяницы под сосной, пугает каждый шорох.
   Однажды, холодно, ближе к ноябрю, бегу домой по тротуарной полосе, а сзади машина фарами всё светит. «Неужто на тротуар она заехала, задавит же», — такая мысль меня, конечно, испугала.   Прижалась я к забору спиной и стою, не шевельнусь с места.
    И правда, машина вплотную движется на меня. Одно мгновенье, остановил впритык, и я у него уже в машине сижу. Руками сильными, цепкими за горло он схватил, но не пугает, а говорит: «Чего ты под колёса лезешь?» Подвезти обещал, соседом он моим назвался. Мужик лет пятидесяти, в несвежей фуфайке, вся в мазуте, пропахла бензином, но что мне его бояться? «Он же старый», — так подумала я. Хотя отца не видала никогда, что-то мельком помню из детства, может, сгинул где? А может быть, меня и нагуляла мать? Не спрашивала и не спрошу, пускай как будет, а может, когда-то и расскажет мне. Так в мыслях у меня крутилось разное. А он с улыбкой всё ко мне:
— Чего ты бегаешь ночами, тебе не страшно?.. Уже который день слежу за тобой, одна и всё одна, бедолага, и нет с тобой подруг и парня.
    Ему же не понять, что я люблю и ожидаю любовь свою, не спится, и лишь кино моё время разбавляет.
— А как звать-то тебя?!
— Таисия, мама кличет Таей!
— И что, и парень есть?!
— Есть, он учится в городе.
    И тут он предлагает мне согреться:
— Выпей чуток, теплее станет.
— Не пью я водки.
— Тогда горячего чаю. — И подаёт мне, с термоса налив.
    Не знала, что в нём моя погибель. Видно, намешан был там клофелин (Clophelin). Заранее готовился, поймать меня врасплох, а может, ещё кого-нибудь.
    Очнулась я, заметила, далеко от нашего посёлка, не то деревня, не то заброшенный хутор. Руки связаны, лежала на постели лицом к подушке, а он надо мною издевался. Кричать стала, он же взял хворостину. Ударил розгами по попе:
— Получила? — приговаривал. — Напрасно кричишь, пустое место здесь, нет ни души, кричи не кричи, никто не услышит.
    Поиздевавшись надо мной, не покормил. Завязал глаза, я чувствовала, что иду по полю. Наверно, полчаса, затем открыл он дверь, столкнул, как я поняла, меня в погреб. Не знаю, сколько ступеней вниз?.. Была каменной лестница, и боль, досада у меня, что ослушалась мать, чтобы не шастала в потёмках одна. Но если бы только было это всё?
    Спустился он сюда, снял повязку с глаз, смотрю, все полки заставлены с правой стороны. И он спускает с них закупоренные банки с вареньем и разными маринадами. Даже подумала:
 «Неужели это всё он делает?» А там, за ними, ещё
дверь, потайная, не скажешь, что она здесь есть. Опять меня
втолкнул туда. Там одним взглядом заметила узкую солдат-
скую кровать, чайник электрический, чашку, тарелку и ма-
ленькую кастрюлю. Я поняла, не я первая, не я последняя
была здесь у него. И что же делал он со своими жертвами
потом? Неужто убивал и здесь же хоронил на поле, а может,
это и его участок огорода? Я машинально посмотрела в угол:
мешок с картошкой, лук и всё. Он бросил меня на кровать:
— Будешь себя вести хорошо, буду баловать иногда: мя-
сом, шоколадом. Но осенью станешь здесь пахать на поле, я
тунеядство не потерплю.
    Он захлопнул дверь, и слышно было, как поднимается
наверх. Звук защёлки, значит, закрыл и дверь. Как мне по-
ступить? Такая доля выпала мне. Я долго осматривала все
углы, а про себя думала: «Значит, что у меня есть? Только
миска и кастрюлька, один мешок картофеля, маленький ки-
пятильник, чтобы заваривать стакан чая. Нужно сдвинуть
мешок...» И я заметила, что угол не очень хорошо зацемен-
тирован, значит, есть возможность бежать?! Но как?.. Я же
не крот, чтобы рыть себе проход наверх и метров шесть, а то
и больше, и куда мне девать потом эту землю? Надо что-то
другое найти, а как?
    В этом году я должна была окончить школу, но какая там
школа! Училась на отлично, хотела поехать за своим возлю-
бленным. Но сейчас думаю, хотя бы живой выйти отсюда.
В таких размышлениях уснула, но, видно, ненадолго, про-
снулась от холода, не было там тёплого одеяла, может, он не
успел ещё бросить сюда?
   Так я остаток ночи не спала, зубы стучали от озноба, я
опустила в чашку маленький кипятильник, заметив в углу
два ведра, одно полное с водой, другое — для параши. Не-
много согрелась горячим кипятком, бросив туда висевшие
веником, засушенные ромашки. Приблизительно, через час
он затрещал наверху ключами и, вижу, бросил мне через ма-
ленькую форточку буханку круглую чёрного чёрствого хле-
ба и сказал:
— Вернусь нескоро, что ещё хочешь?
Я подумала, его нельзя злить и сказала наивно:
— Мне бы ручку и тетрадь толстую, должна же я гото-
виться к экзаменам, и одеяло, холодно было ночью.
— Так что же, тебе нет и восемнадцати?
— Нет, только семнадцать исполнилось.
— И когда это ты успела, не девка же была?
    Он расплевался, выругался и закрыл дверь, но через пол-
часа всё же бросил мне тетрадь, ручку и старое ватное одея-
ло, а затем ушёл надолго. Я прикрылась одеялом, мне стало
немного теплее.
   День был трудный, несмотря на то, что голод я не чувство-
вала, свет давала лишь одна лампочка. Я сварила картофель
в кастрюльке, забросив внутрь её маленький кипятильник.
И всё съела с луком и с хлебом, еле— еле разорвав его на ча-
сти, ковыряя ложкой, ножа здесь не было. Открыла тетрадь,
и перед глазами как будто бы прошло воспоминания: моя
первая любовь, моё детство, очень помнится первый поце-
луй. Я не думала уже об учёбе, я хотела что-то писать, чтобы
мои мысли были заняты чем-то в эти трудные минуты, и
первое, что я написала одной строчкой, — это «Блажен, кто
верует в любовь». Да, я так и назову мою жизнь, судьбу не-
ординарную. Не знаю, когда я отсюда выберусь, но всё же
она мне поможет выжить в тех условиях, в которых я сейчас
нахожусь в подземелье.
   Не знаю, который сейчас час. Дневной свет сюда не дохо-
дил, только труба небольшая в потолке давала дышать кис-
лородом, который был так необходим молодому организму.
И видно было, что он пришёл. Он с шумом сапог своих
спускался вниз. Я даже не заметила вчера важного: передо
мной стоял сильный мужчина, такого сразу не оглоушишь,
если даже и захочешь... тут же отпало желание бежать. Он
мне сказал:
— Подойди ближе.
    Если даже не хочу повиноваться, то знаю, получу розга-
ми, нужно быть более податливой, что ли. Я подошла, он
взял меня за руку и потащил обратно через поле к нему в
дом. Там на столе была закуска: селёдка, водка, свежая бу-
ханка белого хлеба и пачка сигарет. Он спросил:
— Ты куришь?
— Нет.
— Научишься. Ну, возьми пачку, тебе понадобится.
    Потом обвязал меня верёвкой за пояс, а второй конец сам
себе закрутил за руку выше локтя и усадил за стол, наливая
водки в два стакана:
— Ешь, а то будешь голодная завтра.
   Я посмотрела на свежую буханку хлеба белого.
Он, видно, это заметил и отрезал горбушку, затем выщи-
пал серединку, бросил собаке мякоть, положил в горбушку
селёдку, очистив от костей, лук и дал в руку. Я посмотрела
на него.
— Чего ты так всё смотришь?
— Просто мне мама тоже иногда так делала. Вы напом-
нили мне маму.
— А как звать твою маму?
— Евдокия Николаевна.
   Он заметил, что я с удовольствием всё съела, и отрезал
ещё горбушку и сделал то же самое, пока не начал сам есть.
    Потом сделал себе так же, и вскоре большая круглая бухан-
ка хлеба оказалась без горбушек, всё было съедено, и боль-
шая охотничья собака, он называл её Джульбарс, исподло-
бья озиралась на меня, рыча, подбирала мякоть, относя её
каждый раз на маленький вязаный коврик у дверей.
— А сейчас в спальню, брысь!
   Я встала, и он за мной на верёвочке до кровати. Я пони-
мала, что попала, и понимала, что единственное моё спасе-
ние — это терпение.
   Ну что же, я отпила водки. Может, насильно сто грамм,
остальное выдул он, и терпи его. Как ржавая пила, работал
долго, затем поднял и вывел опять на ночь к погребу, стол-
кнул вниз, сам еле-еле спустился за мной и затолкнул меня
обратно в мою конуру.


3. Живёшь, чтобы выжить…

    «Живёшь, чтобы выжить...» — так я думала, пока шли до погреба. Он всё время надевал на мои глаза повязку, чтобы я не запомнила дороги обратной, наверно, но в этот раз повязка сползла, оказалась открыта немного, и я заметила, что погреб находился на лесной полосе, а не на участке. Он постоянно привязывал к цепи мою правую ногу, а также свою, чтобы я не убежала. Она до крови натёрла мне тело около запястья, в этот раз он перевесил цепь на другую, увидев проблему. И поэтому я шла позади него, назад успела оглянуться, ничего не видно. Одинокая луна не смогла осветить ничего жилого. Даже его дом был не виден, оттуда издалека светилось лишь одно окно. И медленно, как бы раздвигая небосвод, выходил пар из трубы русской печи.
    К его издевательствам я стала привыкать и смирилась, лишь бы сохранил жизнь, даже к его насильственным издёвкам привыкла. Я его не понимала, почему он всё время отводил меня обратно? Даже не давая отогреться. И в зиму, и в холод, и в снег, и в метель тащил назад, не ленясь, какой бы он пьяный ни был.
Меня это настораживало, значит, кто-то приходил днём, мог бы меня заметить.
   Сколько я здесь? Не знаю, только делаю отметки на стене, царапая палочки единственной ложкой, но уже полстены занято, значит, больше года, по моим подсчётам.
Я не заметила, что пропала у меня менструация и животик стал расти.  «Неужели здесь буду рожать, в подземелье?» — так думала в страхе за будущего ребёнка. И что будет с моим дитём? Кто родится, мальчик или девочка? Сколько вопросов, но нет пока ответа. Однажды, когда он заметил живот, то грубо сказал:
— Мне только этого не хватало, сейчас нужно искать замену.
    Я даже не думала, что он мог бы так поступить.
    В один зимний день, когда мой живот совсем выпирал, он столкнул сюда же ещё двух подростков. Девчонки совсем, одна была лет десяти, а другая — лет пятнадцати. Я расстроилась. «Наверно, расправится скоро со мной», — так подумала. Но этого не произошло.
   И так как была одна кровать, а нас было уже трое, он говорил: «Как-нибудь обойдётесь».
   Я попросила прочную верёвку, чтобы хотя бы сделать ещё гамак для одной, а со второй мы будем спать валетом. Он бросил верёвку, одеяло и узкий окровавленный матрас, буханку хлеба и два дня не показывался.
   Девчонки истерически плакали. Как и чем я могла бы их успокоить? Когда сама в таком же положении и не первый год, но смирилась с надеждой на побег. А может, я ещё в худшей ситуации? Ожидала, что он меня и похоронит здесь, где-нибудь в лесной полосе. «Ой, мамочка, не найдёшь ты меня», — всегда думала я.
   Девчонки оказались из соседнего посёлка и тоже выходили из клуба, куда завезли новый фильм, шли по дороге домой одни, он же и решил их довезти. Видно, тоже следил за ними.
Мы познакомились, они всё рассказали о себе и обо всех последних новостях и назвали себя; одна — Светлана, меньшая, вторая — Катенька, постарше.
   «От этого педофила что угодно можно ожидать», — так думала я, и мы все в страхе мастерили вторую кровать. Гамак не получился, и мы всё заново развязали, потом со образили из одной кровати сделать две. Обвязали стенки
железной койки несколько раз, продевая через неё парал-
лельно, а затем прямо перевивая за каждую верёвку, и у
нас получился как бы второй ярус, правда, очень низкий.
Положили сверху матрас, и Светлана, меньшая и по воз-
расту, и по весу, худенькая, стройная, залезла спать в ночь,
но всё равно под её тяжестью, сделанная верёвчатая сет-
ка изогнулась, и она была почти у наших тел, зато вторую
ночь мы выспались.
    Только на следующий вечер услышали мы звон ключей
и твёрдую походку его ног в кирзовых сапогах, которые он
носил круглогодично. Он даже ничего не принёс поесть, от-
крыл форточку и скомандовал:
— Подсобите, пускай сюда лезет Светлана, она вам при-
несёт еды.
    Я-то понимала, зачем он её зовёт, а Катенька обрадова-
лась и придвинула единственный стул к форточке:
— Полезай туда и принеси пожрать.
   Я же ничего не сказала. И что должна была сказать?
Я понимала, как будет трудно ей отработать это «пожрать».
И пока она не вернулась, я не смогла сомкнуть глаз.
Опять шаги, и форточка открылась, Светлану он сбросил
как вещевой мешок. Хорошо, я подложила одеяло, зная его
натуру жестокого человека. Потом он кинул нам одну бу-
ханку белого хлеба и кусковой сахар, наверно, килограмм и
граммов триста колбасы ливерной. Я посмотрела на закуску
и на Светлану, которая была, видно, хорошо бита.
   Она ничего не сказала, но, кряхтя от боли, полезла на-
верх. Я же подумала: «Бедная девчонка, наверно, поиздевал-
ся здорово».
   Он же сюда зачастил, меня обходил стороной, то и дело
забирал девчонок, пока несколько дней только Светлану, а
потом уже чередовал каждый вечер. В первый день Катень-
ку вообще нельзя было узнать, бил её по лицу, вся в синяках
она пришла с разорванной губой.
    А что же было у меня? Ничего, только эта тетрадь, ручка
и кислород, которого уже не хватало на троих. И ведро пара-
ши, вонь, что выливалась лишь в неделю раз.
    Как-то, вернувшись, Светлана сказала:
— Его звать Егор Павлович.
    Я посадила её на единственный стул, сами же мы сели на
кровать и начали расспрашивать.
    И она рассказала, откуда узнала:
— Когда находилась в спальне и, как обычно, уже лежала
в его кровати, кто-то постучался, он крикнул, что сейчас,
зашёл ко мне и сунул полотенце глубоко в рот, чуть-чуть не
задохнулась, а руку пристегнул с наручниками к кровати,
как делал всегда.
    Я подумала: «При мне наручников не было, видно, раз-
жился?»
— Он вышел, и я слышала, как кто-то с ним разговари-
вал, просил одолжить сани и назвал его Егор Павлович.
— Женский голос был или мужской?
— Мне кажется, женский, хриплый, может, старческий.
— И долго они разговаривали?
— Нет, она спешила, сказала, что к сыну едет в город, на
последнем автобусе, а сани бросит у автобусной остановки,
чтобы он забрал поутру. Она их спрячет в посадке. Он за-
метит на условном месте.
— А что, у него есть сани на бензине?
— Не знаю, она говорила «те, которые ты сделал сам».
— Он, видно, на все руки мастер, и ему море по колено,
держать нас здесь будет всю жизнь. Нас сейчас трое, и мы
должны держаться вместе, чтобы разработать план, как от-
сюда сбежать.
   Но, как бы мы ни строили наш план, ничего у нас не по-
лучалось, единственное, что мы узнали: где-то рядом авто-
бусная остановка, у него где-то в сарае есть сани, а звать его
Егор Павлович, хотя между нами мы его называли мужик-
насильник.
    По моим подсчётам, мне уже приходил срок скоро ро-
жать, а я же несколько месяцев белого света не вижу. Од-
нажды он через форточку сбросил белое бельё и всё для но-
ворождённого и сказал:
— Будешь рожать здесь же.
— Как в таких условиях рожать?
— У вас есть вода, есть чайник электрический, не ма-
ленькие, если можете ноги раздвигать. — И он сбросил ещё
таз и грубо добавил: — Хотя бы подмывайтесь, от вас несёт,
как от доярок.
   Это меня насторожило: может, здесь поблизости колхоз
или же совхоз животноводческий и он там работает?
Однажды в ночь у меня начались схватки. Светланы нет,
одна Катенька, каморка три на три метра, хожу из свободно-
го угла туда-сюда. Боль не прекращается, разбудила Екате-
рину, та спросила:
— Что, началось?
— Да, включи чайник.
— И воды нет достаточно.
— Уже в;ды отошли, сейчас рожать буду.
   Слышим, спускаются оба, значит, есть и помощь, кричу
уже во всё горло: «Помогите! Помогите!» За сколько дней,
наверно, полгода дверь со стеллажами не открывалась, он
доставал их, девочек молоденьких, как котят из норки, а тут
он всё же открыл, может, сжалился надо мной.

4. Новая ли жизнь, что она принесёт?

    Наверно, если бы они не появились, так я здесь
бы умерла. Он быстро уложил меня на пол, за-
ранее сбросив тот окровавленный матрас, ко-
торый лежал на второй полке кровати, и с большой силой
стал давить вверху живота, а через несколько минут выско-
чил ребёнок. Это было не всё, он ещё давил и давил, видно,
знал, что делает. Ковырялся внутри своими вечно грязными
руками. И я услышала, как хлюпнуло ещё что-то. В одно
мгновенье подумала: «Это ребёнок, второй?» Но он собрал
всё это в ведро от параши.
   А ребёночка уже держала в руках Катенька, заворачивая
его в белоснежные простыни, что он для него сбросил рань-
ше. Да, это был мальчик, сын, который уже кричал, может,
от голода. Потом наш мужик-насильник взял ведро с пара-
шей и, закрывая дверь, сказал: «Скоро вернусь», но пропал
на несколько часов.
   Опять звон ключей, ближе к ночи отворилась форточка, и
впервые он подал бидон с молоком.
— Это только тебе, Тая. Чтобы никто не пил — ей же
вскармливать малыша. — В его глазах чувствовалась ра-
дость, но в то же самое время злость не сходила с его тон-
ких уст.
   Он закрыл опять нас и ушёл. Что будет дальше — не
знаю, про себя думаю: «Утро вечера мудренее».
   Но утро для меня было шоком: когда мы открыли ребён-
ка, чтобы перепеленать, сразу стало заметно, что он нездо-
ровый, неполноценный, я как-то слышала о болезни Дауна,
однако подробности не знала. Голова была слишком боль-
шая, плоское лицо с таким же плоским носом, выпуклые го-
лубые глаза, одиночная складка на ладони напоминала мне
нашу обезьянку, которая с нами жила два года, пока мама не
отнесла её в зоопарк.
   Я целый день проплакала, а вечером, когда он открыл
форточку, сказала ему об этом. Он же спокойно отнёсся к
новости, как будто бы знал уже раньше, может, он сразу же
заметил, он всё же взрослый.
— Полезай сегодня, Катенька, а завтра утром приду и сам
посмотрю.
   Девочки, боясь его жестокости, выполняли все его шало-
сти. Он её привёл обратно через час с едой на целый день,
но молока больше никогда не посылал.
   Я уже кормила ребёнка грудью, но грудного молока у
меня было мало и откуда оно возьмётся, когда сплошное
было недоедание, никогда он не предлагал варенья, которо-
го было уйма на стеллажах.
Утром он посмотрел на ребёнка в упор, потом на меня,
лишь спросил мою фамилию.
— Подорожная я, а что?
   Он опять в упор посмотрел мне в глаза, ничего не до-
бавив, а через несколько дней утром подошёл к форточке и
заставил подать ребёнка, сказав:
— Отнесу-ка его, покажу врачу.
   Так я и не увидела моего сына Владимира больше, но
успела всё-таки назвать его. Возвратившись вечером, он
сказал:
— Узнал, что это болезнь Дауна и что ему не место здесь,
без воздуха и без надлежащего ухода, отвёз потом в город
и подбросил младенца в родильный дом, там есть бокс тё-
плый для новорожденных. Найдёшь, если захочешь, когда-
нибудь.
    Он это сделал или же похоронил ребёнка живьём здесь
же, на лесной полосе, не знаю, но больше он меня к себе
не выводил никогда. Я сидела тут, в темнице, в этих метрах
в духоте с недостаточным кислородом, который поступал
через дырку трубы. Девчонки, хоть успевали надышаться,
когда он их выводил на цепях.
   Но всё же единственная надежда на спасение у нас была.
Когда родился ребёнок, он бросил через форточку старое
верблюжье одеяло и рассказал, как нам сделать люльку, что-
бы ребёнка ночью не задавить под матерью. Подвесить над
картошкой в углу с двух сторон стенок. Для этого он бросил
нам два крюка и молоток. Мы подвесили верёвку и продели
одеяло, получилась люлька. О молотке он забыл, и у нас уже
в руках было орудие преступления или же средство, которым
было совершено преступление, о котором мы все знали, но
вслух не говорили, ведь мы не хотели же его убить. Но, когда
я забивала второй крюк в стенку, то почувствовала, что она не
бетонная, а деревянная, как раз там, где стеллажи и форточка
с его стороны.
    У нас появилась возможность выломать стену именно
здесь и вылезти, а там уже окажемся в погребе, и лишь одна
деревянная дверь, как-то справимся, думали мы.
   И так, когда он забирал одну из девочек, мы ломали эту
стену на мелкие куски, размером с картофель, и всё скла-
дывали в мешок, где была картошка, а её вы;сыпали далеко
под кровать, чтобы он не заметил. День за днём наша фор-
точка внизу становилась больше, уже мы чувствовали, что
небольшой удар, и мы у цели.
   Он же, видно, был к Светлане неравнодушен и постоян-
но, почти уже вторую неделю, брал только её. Иногда она
была у него почти всю ночь, и только приводил её незадолго
до рассвета. За это время мы полностью добрались до по-
греба, я уже шмыгнула туда. Прикрыла дырку деревянной
крышкой от большой кадушки из-под капусты, а сама залез-
ла через форточку. Было лето, бежать будет легко, но нужно,
чтобы он не заметил. И поэтому, когда возвратилась Светла-
на с едой, мы рассказали ей о нашем плане, что всё готово,
нужна ночь, и всё, мы на свободе.
Её же попросили, чтобы она постаралась как-нибудь по-
дольше остаться с ним в эту ночь. Чтобы сбежала только
одна из нас, наверно, это будет Катенька, иначе он догадает-
ся и здесь же всех похоронит.
   Так и было, еду мы всю не съели, Светлана даже к ней
не притронулась, видно, хорошо её вскармливал у себя и
поил, вечно приводил пьяную. Вечером, как обычно, он зо-
вёт Светлану через форточку. Она поднялась на стул, и он
одним махом схватил её и захлопнул форточку. Я даже по-
думала: «Хорошо, что не заметил, что она была не закрыта
на задвижку». Стук сапог по лестнице удалялся, и прибли-
зительно через полчаса я сказала:
— Ну, Катенька, тебе пора бежать, твой посёлок близ-
ко, и ты знаешь эти края лучше, чем я, так что беги вдоль
леса, влево, раз она говорила, что там есть автобусная
остановка. Вот тебе узелок с хлебом, не знаю, сколь-
ко тебе бежать и дойдёшь ли? Здесь есть волки или нет,
тоже не знаю. Также оберегайся собак, они тоже голод-
ные, бросаются на людей. Оберегайся ребят, машин. Не
садись, если даже остановят. Ты должна сесть только на
автобус, доехать до вашего посёлка, как ты его называла,
Медвежьего, а если центр будет ближе, иди прямо в по-
лицию и расскажи всё.
    Она помогла мне поднять тяжёлый мешок на постель,
якобы там спит, на всякий случай, если он придёт и спросит,
где она. Сверху мы его накрыли одеялом верблюжьим, так
оно и осталось у нас от моего сыночка.
   Я провела её до дверей погреба, которая была не заперта,
на наше счастье. Он закрывал тогда, когда возвращал «жерт-
ву» назад. Мы с ней попрощались, и она ушла, я же залезла
обратно, так же через его форточку, хорошо замаскировав
нашу новую дыру крышкой, и подставила пару банок, что-
бы случайно не грохнулась.
    Слышу, шум, возвращает Светлану, она уже лезет через
форточку, и в руках свёрток с едой. Он посмотрел, но я даже
не повернулась, сама спала на верхнем ярусе и даже руку
специально свесила и ногу, чтобы он не заподозрил ничего.
   Он удалился, слышу, захлопнул затвор на двери и звон
ключей. Я подробно рассказала, что Катенька ушла и спро-
сила, как мы будем дальше жить здесь. Если он узнает, то
может и с нами разделаться. Катенька найдёт ли дорогу? Не
встретится ли ей на пути ещё хуже маньяк какой-нибудь?
Столько вопросов крутилось у меня в голове. Подождём до
завтрашнего вечера, а там придумаем, что делать дальше.
Хоть бы она дошла, стали мы молиться Богу, но не одной
молитвы не знали до конца. Только стояли на коленях и про-
щения просили за все наши грехи, лишь бы сжалился над
нами Господь и освободил из подземелья, избавил от страш-
ного человека-педофила.
    Ночь, а мне сон такой хороший приснился, что не хоте-
лось и глаза открывать. Будто я на сеновале вместе со своим
любимым, сено пахло ароматом скошенной травы, а любовь
моя, словно сам рассвет сиреневый, свет, который несколько
лет не видала сама. И пахнет воздух утренней росою, про-
хлада, с озера тянется туман, какая тишина, там птичье пе-
нье, укус комара и любви мгновенья.

5. Под гнётом страха...

   Под гнётом страха пробиваем путь к освобождению. После того, как я родила, мой организм и я сама, чувствую, полностью поменялись. Только сейчас стала понимать, в какую беду мы попали. И все дальнейшие действия к освобождению я брала на себя, так как была и старшей.
    Он давно меня к себе не звал, уже как год его обслуживали совсем юные девчонки Катенька и Светлана. Обещание работать в огороде: сажать и собирать картофель, ушло на задний план. Он не давал возможности появиться на участке даже утром, и мы всё без солнечного света находились в подземелье. А то хотя бы воздуха наглотались.
   Я же в этом подземелье безвылазно, и надежда на посланную Катерину сходит на нет. Или она не сообщила, куда следовало, или же потерялась в дороге? А может, и сгинула в пути. Я понимала, что мне нужно собираться в дорогу, но мне было страшно за Светлану. По вечерам он уж который день вытаскивал лишь её, и она отдувается за всех. Но в эту ночь, когда они пили за столом, он спросил:
— А что это Катерина всегда спит, не приболела ли?
   Значит, мне нужно бежать в следующую ночь, и я об этом сказала Светлане. Даже попросила, чтобы она подыграла мне вечером, когда он придёт за ней, разделась, когда будет спускаться и крутилась бы перед нами голышом, спиной к форточке. Может, он возбудится и забудет о Катерине. К тому же мы составили план, что когда он её будет поднимать через форточку, чтобы она так же и шла без одежды, а потом якобы вспомнила бы о платье и сказала: «Ночные комары загрызут», открыла бы форточку, а я подала бы ей одежду, но не закрывала обратно, на тот случай, если выйду из запасного нашего хода. «Он заметит и тебе тогда несдобровать, — сказала она. — А сам может и сбежать». «Таких, как он, нужно сажать и надолго», — ответила я.
   Наш план сработал: он заметил, что Светлана крутится перед «нами», а она, крутясь, постоянно прикрывала то место, где должна была находиться голова Катеньки. Когда он впервые увидел такое зрелище, сразу закричал:
— Что вы, лесбиянки, делаете?! А ну, брысь, Светлана, к форточке!
Она встала на стул, и он мгновенно схватил её, а дальше всё было по плану, она спросила про одежду, я подала платье, а она не закрыла защёлку, лишь ударила по ней рукой. Он же в это время нагнулся, надевая цепь на ногу и звеня, слышно было, как они удалялись.
   И через несколько минут я положила на своё место тоже мешок с остатками мусора и накрыла его одеялом, якобы мы спим. Потом вышла за ними, они уже тарахтели цепью где-то впереди, я же повернула налево и вдоль лесной полосы быстрым шагом зашагала всё дальше и дальше.
   Стояла безоблачная, светлая, звёздная, с полной луной ночь. Я спешила, не знаю, сколько прошла, как вдруг слышу стон и медленные вскрики: «Помогите, помогите!» И голос знакомый! Да это наша Катенька! А где же она? Я тоже начала окликать её, и вдруг она сильно крикнула:
— Остановись!
    Я остановилась и услышала, как она мне говорит:
— Нахожусь в большой яме, осторожно, чтобы и ты туда не попала.
   Я пригнулась, на карачках стала медленно передвигаться вперёд.   Мои коленки то и дело натыкались на суки сухих старых деревьев. Было больно, лилась кровь, но всё же я передвигалась дальше, и наконец моя правая рука едва не провалилась в яму.
    Я заметила: что-то там копошится, окликнула, она отве-
тила. Значит, она не дошла и никто ещё о нас не знает, пер-
вое, что я подумала. Хорошо, что я пошла следом. Надо по-
спешить, потому что Светлану он приведёт обратно ночью,
может, и не заметит, что нас там нет. Я попросила, чтобы
она хорошо напоила его и развеселила в эту ночь. Сделает
ли Светлана это или нет? И у неё должен быть побег в это
же утро, как только он уйдёт со двора, видно, работал. Днём
никогда не показывался. Там, на табуретке, я оставила моло-
ток на всякий случай и объяснила: «Если что, кидай в него.
Не ты, так он тебя убьёт. Может быть, успею возвратиться с
полицией. И тогда всё обойдётся».
Хорошо, что я прихватила канат от люльки на всякий
случай. И это было спасением нашей Катерины, она была
лёгкая, но слабенькая. С трудом всё же сумела я её поднять.
Сунула ей в руки краюху хлеба и воду.
    Не останавливаясь, быстрым темпом по лесной полосе
мы пошли вперёд. Вот и она закончилась, и мы заметили
трассу, а вдалеке автобусную остановку. Только сейчас я
обернулась назад и увидела, что Катенька вся искусанная.
Надела на неё свою куртку, времени не было говорить по
дороге.
   Когда мы добрались до остановки, там сидела только
одна бабка с несколькими корзинами яблок, видно, довезли
сюда и оставили её. Везёт в районный центр на продажу, так
подумала я о ней. Мы спросили:
— Бабушка, а какая эта остановка, что-то мы не там вышли?
— Дубрава, детки.
    Наконец автобус, помогли бабушке занести корзины
и сели подле неё. Автобус не был сильно набитым, но
постепенно на каждой остановке в салон поднимались
люди. Водитель постоянно спрашивал у нас деньги за
проезд:
— Ну, чего привязался к девчатам? Что не видишь, боль-
ны они, сама заплачу, когда буду выходить, — сказала бабка
и сунула нам в руки по яблоку, вытирая их своим не совсем
чистым передником.
    Мы поблагодарили её. Подъехали к районному центру
Скворечному, и все стали выходить из автобуса, мы же
опять помогли бабке вынести корзины, и она оплатила наш
проезд. Спросила нас:
— Куда вы теперь, бездомные?
    Видно, заметила нашу истрёпанную одежду.
— Да мы здешние, бабушка, из посёлка Медвежье.
— Да, слыхала, девчата, ну, с Богом.
Катенька, сказала мне:
— По трассе до посёлка два километра, но напрямик от
силы один.
    И мы решили идти напрямик, тем более она сказала:
— Здесь я всех почти знаю, что ни хата, то родня.
    Мы прошли достаточно много, может быть, так показа-
лось, ведь были уставшие от ночной ходьбы, но вскоре она
вскрикнула:
— Да вон же и мой отец!
Я посмотрела и никого не заметила. А потом она показа-
ла на комбайн и сказала:
— Мой отец — комбайнёр, и только на его комбайне
вымпел передовика.
    Отец тоже, видно, заметил Катеньку и уже ехал прямо
на нас. Встреча была в слезах и в радости. Усадил он нас
в свой комбайн, и по дороге мы всё ему рассказали. Он не-
долго думая развернулся и направился обратно в районное
отделение полиции.
    Там мы всё рассказали, и я сказала, что ещё там одна
наша девочка, Светлана, в опасности и что мы видели яму,
где много трупов и черепов, показали укусы на теле Катень-
ки трупными червями. Тут же был вызван ОМОН (Отряд
милиции особого назначения), и все вместе с нами напра-
вились к посёлку, заброшенному у автобусной станции Ду-
брава.
   Оцеплен был весь двор и дом, мы показали, где погреб, и
все ринулись туда, а мы только сидели в машине. Они выво-
дили из погреба мужика-насильника с окровавленной голо-
вой и вынесли орудие преступления — молоток. Там на нём
потом нашли все наши отпечатки пальцев. Светланы там не
было, то ли она где-то спряталась, то ли не заметила яму и
попала тоже туда. Мы об этом рассказали полицейскому, и
вскоре наша машина «бобик» остановилась уже около ямы,
но Светланы и там не было.
   Нас увезли обратно в полицейский участок районного
центра, брали показания наши и его.
   Потом приехал отец Катеньки и забрал нас к себе домой.
Нас помыли, накормили, спать уложили, а наутро отвезли
меня в мой посёлок Радостный. Оказалось, он не так и близок.
Мама уже и не надеялась, что сможет меня увидеть живой.
     Но нам нужно было обратиться, как говорили, к бесплат-
ному психологу, где я рассказала, что хочу найти своего сы-
ночка. Хотя я об этом писала в своих показаниях.
   Светлана появилась аж на третий день и стала расска-
зывать, что она его убила, молотком по голове тяпнула и
поэтому боялась показываться. И рассказала, как это про-
изошло:
— Мы возвратились, а он говорит: «Что это вы развали-
лись, как в санатории, а ну-ка, Катька, полезай сюда». И он
сунул голову в форточку, чтобы её забрать, я же заметила
молоток на табуретке и дала ему по виску.
— Не переживай, Светлана, жив он, сейчас занимаются
им, посадят, сколько девок он там захоронил.
— Я же два дня пряталась в лесу, чтобы меня не по-
садили, — опять стала она плакать. — Но я не хотела его
убивать. А когда он упал, вылезла из нашей дыры, он так и
остался висеть в форточке мёртвый, и выбежала влево, как
ты меня учила. — Она чуть не расплакалась.

6. Вот и всё. Счастливая встреча

    Мне ещё долго пришлось до суда ездить к следователю. Как я узнала, педофил имел много таких погребальных ям на его территории и вдоль лесной полосы. Удивительно, неужели никто не замечал этого раньше? Пока, видно, не наполнится, не зарывал их. Как он рассказывал во время следствия следователю: «Вначале каждую отдельно хоронил, но затем решил всех гурьбой, чего лишний раз себе создавать работу?»
    Вот и день суда. На суде мы присутствовали все, моей матери там стало плохо, она узнала в нём моего отца, и поэтому опять суд отложили, но ненадолго, открылись новые обстоятельства. ДНК потом доказало, что он мой отец, может, и он это понял, потому после родов не трогал меня больше.
    Насчёт ребёнка, он сказал правду, что оставил его в родильном доме в районной больнице, но я дальше не могла слушать его откровения и, как и мама, потеряла сознание.
    После суда мне сказали, что ребёнка приютила одна семья и он живой и невредимый, если захочу, смогу отстоять свои права.
    Я поехала и посмотрела, как устроился мой уже четырёхлетний сынок, Владимир. Он так и остался с этим именем, видно, всё же он положил в пелёнку записку с именем. Конечно, я не смогла бы ему дать то, что они, только издалека наблюдала и плакала.
Как мы узнали на суде, он тоже под фамилией Подорожный, как и я, и мне разрешено было взять фамилию матери — Славная. Его посадили на двадцать лет, разве он не был достоин расстрела? Сколько нашли юных жертв, девочек, среди них были и маленькие пацаны.
Мама много мне рассказывала, что его терпела в молодости, а когда заподозрила неладное, что он может и ко мне подобраться, то выгнала его из дому. Значит, судьба такая, не подобрался в детстве, подобрался, когда я стала девушкой. Но только я смогла справиться с ним и оказаться на воле, за собой уводя ещё двух малолеток.
   Светлана покинула эти края, говорят, уехала на юг сразу же после суда. С Катенькой мы до сих пор общаемся, но никогда не вспоминаем наши вычеркнутые годы в подземелье.
К сыночку своему Владимиру я зачастила, но не открылась перед новыми родителями. Может, тянет материнская привязанность?
   Моя любовь первая была сильной, оказался он достойным молодым человеком. Алексей не смог смириться с тем, что я пропала, бросил институт и возвратился домой, помогал в моих поисках, пока не забрали его в армию. Он уже дома, и мы налаживаем с ним опять дружбу. Любовь полностью не растаяла. Пока не сблизились, он даёт возможность подумать, обещал не обижать всю жизнь. Я же, помня о розгах насильника, почему-то не решалась дать согласие, вспоминая из детства, как мать была бита им сурово.
    Прошло полгода, получила я письмо из тюрьмы, где сидел отец-насильник, он извинялся и понял, что сделал большую ошибку, изуродовав свою жизнь. Но мне кажется, он был больным на голову, и таких не прощают. А может, он хотел, чтобы мы ему и материально помогали? Я даже не ответила.
    Однажды к нам пришли в гости Алексей с матерью Галиной Николаевной и просили, чтобы я не отказывалась и вышла замуж за Алексея. Я изменилась в лице, вспоминая, как она ко мне плохо отнеслась и не дала его адрес. Может быть, и не случилось бы со мной такое. В переписках я бы думала о нём
и не вышла бы из дому в тот злополучный день.
Но что случилось, то случилось, нужно начинать новую жизнь,
мне уже 22 года, я заканчиваю техникум, и вместе с Алексе-
ем мы уезжаем всё же в город, поступать в институт. Детьми
пока не хотели обзаводиться, но, когда закончили, выбрали
самую дальнюю точку России по распределению после ин-
ститута и уехали, чтобы не видеть, не слышать ничего боль-
ше о тех насильственных днях каторги в подземелье.
    Катенька пока переписывалась со мной, но тоже не смог-
ла там прижиться, всё ей напоминало о прошлом, сейчас она
живёт в Волгограде и говорит, что хорошо пристроилась.
Не знаю, это случайность или нет, после шести лет нахож-
дения отца-насильника в Сибири на лесоповале его убили,
а убийцу не нашли. Мне кажется, сами там его и порешили
за педофилию. С тех пор я уже успокоилась, не вспоминаю.
А то у меня всегда было чувство, что он возвратится, найдёт
нас и расправится с нами.
   У нас пошли дети, один за другим, и я вызвала мать свою
на помощь. И когда детям не хватало там солнечного тепла,
мы решили переселиться на юг. Выбрали Краснодарский
край, купили участок, и Алексей сам поднял большой дом.
За всё время он ни разу не попрекнул меня ни в чём, и мы
жили счастливой семьёй.
    Я всегда думаю о тех девочках, малолетках, которые
только вылетели из гнезда, чувствуют себя самостоятель-
ными, обижают родителей, ведь они же всё-таки правиль-
но оберегают своих детей. Понимаю, что молодёжь сейчас
очень развита, и сама без греха отдала свою девственность
Алексею малолеткой, а сейчас это сплошь и рядом. Скоро
сотрётся из подсознания слово «любовь», мне так казалось.
Любят, а может, это не любовь? Распущенных, самодоволь-
ных, любящих алкоголь, а то и больше. И никому до них
дела нет. Если в городах есть ещё секции спортивные, здесь
же, на селе и в районных центрах, даже в клуб до сих пор
завозят старые фильмы.
   Я решила окончить ещё полицейскую академию и вскоре
стала работать вплотную с детьми. Появлялась как непро-
шеная гостья в школах и проводила мероприятия и собра-
ния, на которых объясняла, как нужно вести себя подростку,
в особенности девочкам. Но мир меняется, с каждым годом
труднее обуздать детей, и я, когда закончила свою книгу,
всё же стала им читать её. Может, это не роман, а рассказ
о сегодняшней действительности молодёжи, главное, когда
читала, всегда у меня набегали слёзы на глаза и я смотрела
на детей, которые слышали нашу историю, понимая, что это
моя жизнь, но никогда они мне об этом не говорили.
   «Блажен, кто верует в любовь. Ведь ждать умеет тот, кто
истинно влюблён», — этими словами я заканчивала свой
рассказ, в котором много говорила о любви, как о светлом
чувстве человечества. Всегда о новых приключениях, ко-
торые уже стали долетать до меня из следственных изо-
ляторов, о которых я должна писать, и достучаться до вас,
моя молодёжь.
    Любите себя, любите, любите, и только любовь сохранит
ваш путь к надежде на выживание!

Конец


 http://www.proza.ru/2017/05/24/131
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2017
Свидетельство о публикации №217052400131