Генрих Гейне. Приснился ночью, летнею порой...

Heinrich Heine.(1797-1856)Es traeumte mir von einer Sommernacht

 Приснился ночью, летнею порой,
Мне тусклый месяц, будто из фаянса;
Дома — остатки роскоши былой,
Руины из эпохи Ренессанса.

То тут, то там с дорийскою балдой
Из щебня столб торчит, небес касаясь
И в небосвод взирает голубой,
Над молниями будто издеваясь.

Лежат у ног, поверженные вдрызг
порталы и карнизные скульптуры;
Смешались звери, человек, кентавр и сфинкс,
Сатир, Химера — прочие фигуры.

Из камня женщина лежит среди камней,
Трава высокая опутала телёса;
А Время, худший сифилис, у ней
Украло часть классического носа.

Вот мраморный открытый саркофаг,
Весь невредим среди обломков зданья.
И невредим в гробу лежал бедняк,
Мертвец с застывшей миною страданья.

Кариатиды шеи напрягли,
Из сил последних, до спасения момента.
И барельефы с двух сторон легли
К подножию большого монумента.

Олимпа боги выстроились в ряд
И сонмы всевозможных ангелочков.
Адам и Ева рядышком стоят
В передниках из фиговых листочков.

Паденье Трои и пожар изображён.
Парис, Елена, Гектор, гибнущий от ран.
Здесь рядом Моисей и Аарон,
Эсфирь, Юдифь, Олоферн и Аман.

Присутствовал здесь также бог Амур,
Феб-Аполлон, Вулкан и с ним Венера,
Плутон и Прозерпина, и Меркур,
Бог Бахус был там и Приап с Силеном.

Неподалёку жался ослик Валаама,
Любитель с гостем поболтать любым,
Изображенье испытанья Авраама,
Лот с дочерьми, упившиеся в дым.

Иродиада в танце с головою
Крестителя, на блюде, а за ней
Картины ада тут же с сатаною
И Пётр  с ключом от райских, от дверей.

Юпитер тоже здесь представлен был
Во время всевозможных фревельтатов*.
Под видом Лебедя он Леду соблазнил,
Данаю — ливнем золотых дукатов.

Охоту дикую Дианы видел лес.
С ней нимфы, дожи — ляжками сверкая.
Гулял здесь в женском платье Геркулес,
Свой шпиндель юбкою короткой прикрывая.

Ещё там был Синай изображён,
А на горе Израиль красовался,
А в храме Иисус и то, как он
Ребёнком в диспут с ортодоксами ввязался.

Во всём контрасты: в лепке, в каждой фреске.
От греков похоти до мыслей: Бог с тобою!
Иудея! Словно арабески
Всё увивает плющ своей лозою.

Меж тем, пока предавшись чудесам,
Я вглядываюсь в статуи и лица,
Доходит до меня, что это сам
Лежу я мёртвым в мраморной гробнице.

У изголовья моего дискрет,
Один цветок загадочно кивает.
Цвет листьев — серно-жёлт и фиолет
В нём дикой прелестью преобладает.

Цветком страданий божьих назван он
И, говорят, пророс из черепа открыто,
Когда распят был божий сын и стон
Издал последний, кровь его была пролита.

В цветке таится мученичество.
Орудия пыток, все, что есть на свете,
Которыми палач терзал его, -
Такой заряд хранят кувшинки эти.

Все реквизиты пыток вижу снова:
Вот камера — вокруг разящий холод,
Зубило, спицы и венок терновый,
Крест, ковш и гвозди, рядом молот.

Такой цветок у гроба в тишине
Склонился к трупу моему в поклоне,
Как женский траур. Он целует руку мне,
Целует лоб, глаза — всё в безутешном стоне.

Но волшебства пример во сне случился,
Цветок страданий, серно-золотой,
В чудесный женский образ превратился, -
Любимая вздыхает надо мной.

Цветок мой, до чего же ты мне люб!
По поцелуям я узнать тебя готов.
Среди цветов нежней не сыщешь губ
И пламеннее нет среди цветов.

С закрытыми глазами видел я,
Смотрел душой в глаза родные эти.
Блаженно ты смотрела на меня,
Блестя, как призрак, в ярком лунном свете.

Молчали мы, но сердцем я тогда
Готов внимать был рассужденьям длинным.
Слова, что сказаны, не ведают стыда.
Молчание — любви цветок невинный.

Молчание — красноречивей нас.
Ему не нужно ни метафор, ни повторов.
Без фиговых листков и без прикрас,
Без ударений, благозвучия ритОров.

Беззвучный разговор! Поверьте мне,
Поможет лучше болтовни понять друг друга.
И время пробегает, как во сне
Июльской ночи — смесью страсти и испуга.

О том, что сказано, забудь и не жалей.
У светлячка спроси, зачем в траве мерцает,
Волну спроси, зачем шумит ручей,
У ветра западного, что он завывает.

Спроси, каков карбункул в свете дня,
Спроси о том, как пахнут розы в час раздумий.
Но никогда не спрашивай меня
О нежности цветка к тому, кто умер.

Не знаю, сколько наслаждался я
В моих прохладных мраморных покоях
Прекрасный сон! Растаяла она,
Вся радость безмятежного покоя!

О, Смерть! С твоею тишью гробовой
Лишь ты блаженство вечное даруешь.
Гримаса счастья и утраченный покой
Даруют нам для счастья жизнь другую.

Но горе мне! Блаженства дух пропал,
Когда снаружи страшный шум поднялся.
То был бранчливый, с топотом, скандал.
Ах, мой цветок! Он буйства испугался.

Да, наверху поднялся дикий гам,
Грызня, нытьё, ужасно много визга.
Я многих распознал по голосам,
То были барельефы обелиска.

То камень верой старою плюёт?
Между собою спорят мраморные стены?
Лесной божок, Пан, крики издаёт,
Анафему ревниво Моисею.

Не будет этот спор окончен никогда.
Бороться будет Правда с Красотой без срока.
Делиться будет человечество всегда
На варваров и эллинов — два блока.

Будь проклята бессмысленная драма!
С полемикой, не ставшею уроком.
Крикливый самый ослик Валаама
Перекричал богов и всех пророков!

Иа, иа — как будто средь огня
Кричал ушастый, что я ужаснулся.
Тупой осёл так раздразнил меня,
Я вскрикнул сам и в тот же миг проснулся.

*Freveltat(нем) — грехопадение
С немецкого 25-27.03.17

Es traeumte mir von einer Sommernacht

Es traeumte mir von einer Sommernacht,
Wo bleich, verwittert, in des Mondes Glanze
Bauwerke lagen, Reste alter Pracht,
Ruinen aus der Zeit der Renaissance.

Nur hie und da, mit dorisch ernstem Knauf,
Hebt aus dem Schutt sich einzeln eine Saeule,
Und schaut ins hohe Firmament hinauf,
Als ob sie spotte seiner Donnerkeile.

Gebrochen auf dem Boden liegen rings
Portale, Giebeldaecher mit Skulpturen,
Wo Mensch und Tier vermischt, Zentaur und Sphinx,
Satyr, Chimaere - Fabelzeitfiguren.

Auch manches Frauenbild von Stein liegt hier,
Unkrautumwuchert in dem hohen Grase;
Die Zeit, die schlimmste Syphilis, hat ihr
Geraubt ein St;ck der edlen Nymphennase.

Es steht ein offner Marmorsarkophag
Ganz unverst;mmelt unter den Ruinen,
Und gleichfalls unversehrt im Sarge lag
Ein toter Mann mit leidend sanften Mienen.

Karyatiden mit gerecktem Hals,
Scheinen m;hsam das Monument zu halten.
An beiden Seiten sieht man ebenfalls
Viel basrelief gemei;elte Gestalten.

Hier sieht man des Olympos Herrlichkeit
Mit seinen liederlichen Heideng;ttern,
Adam und Eva stehn dabei, sind beid
Versehn mit keuschem Schurz von Feigenbl;ttern.

Hier sieht man Trojas Untergang und Brand,
Paris und Helena, auch Hektor sah man;
Moses und Aaron gleich daneben stand,
Auch Esther, Judith, Holofern und Haman.

Desgleichen war zu sehn der Gott Amur,
Phoebus Apoll, Vulkanus und Frau Venus,
Pluto und Proserpina und Merkur,
Gott Bacchus mit Priapus und Silenus.

Daneben stand der Esel Balaams
- Der Esel war zum Sprechen gut getroffen -
Dort sah man auch die Pr;fung Abrahams
Und Lot, der mit den T;chtern sich besoffen.

Hier war zu schaun der Tanz Herodias’,
Das Haupt des Taeufers tr;gt man auf der Sch;ssel,
Die Hoelle sah man hier und Satanas,
Und Petrus mit dem grossen Himmelsschl;ssel.

Abwechselnd wieder sah man hier skulpiert
Des geilen Jovis Brunst und Freveltaten,
Wie er als Schwan die Leda hat verfuehrt,
Die Danae als Regen von Dukaten.

Hier war zu sehn Dianas wilde Jagd,
Ihr folgen hochgesch;rzte Nymphen, Doggen,
Hier sah man Herkules in Frauentracht,
Die Spindel drehend haelt sein Arm den Rocken.

Daneben ist der Sinai zu sehn,
Am Berg steht Israel mit seinen Ochsen,
Man schaut den Herrn als Kind im Tempel stehn
Und disputieren mit den Orthodoxen.

Die Gegens;tze sind hier grell gepaart,
Des Griechen Lustsinn und der Gottgedanke
Judaeas! Und in Arabeskenart
Um beide schlingt der Efeu seine Ranke.

Doch, wunderbar! Derweilen solcherlei
Bildwerke traeumend ich betrachtet habe,
Wird ploetzlich mir zu Sinn, ich selber sei
Der tote Mann im sch;nen Marmorgrabe.

Zu Haeupten aber meiner Ruhestaett
Stand eine Blume, raetselhaft gestaltet,
Die Blaetter schwefelgelb und violett,
Doch wilder Liebreiz in der Blume waltet.

Das Volk nennt sie die Blume der Passion
Und sagt, sie sei dem Schaedelberg entsprossen,
Als man gekreuzigt hat den Gottessohn,
Und dort sein welterloesend Blut geflossen.

Blutzeugnis, heisst es, gebe diese Blum,
Und alle Marterinstrumente, welche
Dem Henker dienten bei dem Maertyrtum,
Sie truege sie abkonterfeit im Kelche.

Ja, alle Requisiten der Passion
Saehe man hier, die ganze Folterkammer,
Zum Beispiel: Geissel, Stricke, Dornenkron,
Das Kreuz, den Kelch, die N;gel und den Hammer.

Solch eine Blum an meinem Grabe stand,
Und ueber meinen Leichnam niederbeugend,
Wie Frauentrauer, kuesst sie mir die Hand,
Kuesst Stirne mir und Augen, trostlos schweigend.

Doch, Zauberei des Traumes! Seltsamlich,
Die Blume der Passion, die schwefelgelbe,
Verwandelt in ein Frauenbildnis sich,
Und das ist Sie - die Liebste, ja, dieselbe!

Du warst die Blume, du geliebtes Kind,
An deinen K;ssen mu;t ich dich erkennen.
So zaertlich keine Blumenlippen sind,
So feurig keine Blumentr;nen brennen!

Geschlossen war mein Aug, doch angeblickt
Hat meine Seel bestaendig dein Gesichte,
Du sahst mich an, beseligt und verzueckt,
Und geisterhaft begl;nzt vom Mondenlichte!

Wir sprachen nicht, jedoch mein Herz vernahm,
Was du verschwiegen dachtest im Gem;te -
Das ausgesprochne Wort ist ohne Scham,
Das Schweigen ist der Liebe keusche Bl;te.

Und wie beredsam dieses Schweigen ist!
Man sagt sich alles ohne Metaphoren,
Ganz ohne Feigenblatt, ganz ohne List
Des Silbenfalls, des Wohllauts der Rhetoren.

Lautloses Zwiegespraech! man glaubt es kaum,
Wie bei dem stummen, zaertlichen Geplauder
So schnell die Zeit verstreicht im sch;nen Traum
Der Sommernacht, gewebt aus Lust und Schauder.

Was wir gesprochen, frag es niemals, ach!
Den Gluehwurm frag, was er dem Grase glimmert,
Die Welle frage, was sie rauscht im Bach,
Den Westwind frage, was er weht und wimmert.

Frag, was er strahlet, den Karfunkelstein,
Frag, was sie duften, Nachtviol und Rosen -
Doch frage nie, wovon im Mondenschein
Die Marterblume und ihr Toter kosen!

Ich weiss es nicht, wie lange ich geno;
In meiner schlummerk;hlen Marmortruhe
Den schoenen Friedenstraum. Ach, es zerfloss
Die Wonne meiner ungestoerten Ruhe!

O Tod! mit deiner Grabesstille, du,
Nur du kannst uns die beste Wollust geben;
Den Krampf der Leidenschaft, Lust ohne Ruh,
Gibt uns fuer Glueck das albern rohe Leben!

Doch wehe mir! es schwand die Seligkeit,
Als draussen ploetzlich sich ein L;rm erhoben;
Es war ein scheltend, stampfend w;ster Streit,
Ach, meine Blum verscheuchte dieses Toben!

Ja, draussen sich erhob mit wildem Grimm
Ein Zanken, ein Gekeife, ein Geklaeffe,
Ich glaubte zu erkennen manche Stimm -
Es waren meines Grabmals Basreliefe.

Spukt in dem Stein der alte Glaubenswahn?
Und disputieren diese Marmorschemen?
Der Schreckensruf des wilden Waldgotts Pan
Wetteifert wild mit Mosis Anathemen!

O, dieser Streit wird endgen nimmermehr,
Stets wird die Wahrheit hadern mit dem Sch;nen,
Stets wird geschieden sein der Menschheit Heer
In zwei Partein: Barbaren und Hellenen.

Das fluchte, schimpfte! gar kein Ende nahms
Mit dieser Kontroverse, der langweilgen,
Da war zumal der Esel Balaams,
Der ueberschrie die G;tter und die Heilgen!

Mit diesem I-A, I-A, dem Gewiehr,
Dem ruelpsend ekelhaften Misslaut, brachte
Mich zur Verzweiflung fast das dumme Tier,
Ich selbst zuletzt schrie auf - und ich erwachte.

Heinrich Heine