The Raven - Edgar Allan Poe

Ворон (поэтический перевод The Raven, Edgar Allan Poe)

Как-то ночью, в час совиный,
                в сердце с тёмною кручиной,
Изучал в своей гостиной
             позабытых знаний свод.
Подавив в себе зевоту,
                я услышал сквозь дремоту:
Гость стучится с неохотой
                по дверям моих ворот.
Постучался друг старинный
                и меня за дверью ждёт,
И никак наоборот.

Ах, я помню то мгновенье:
                был декабрь, воскресенье,
Догоравшие поленья
                свет роняли на комод.
В ожидании рассвета
                в книгах не нашёл ответа,
И теперь печаль поэта
                о Ленор не отомрёт.
Имя девы славит пенье
                в мире ангельских красот,
И никак наоборот.
               
Шорох шёлковой гардины
                у причудливой картины
Породил страх без причины
                и воспоминаний гнёт.
Сердце биться перестало,
                а моя душа увяла.
Я сказал: «Стучат устало
                гости в дверь входных ворот.
Просто в час лихой годины
                друг меня за дверью ждёт,
И никак наоборот».

Вдруг моя душа восстала,
                я тогда спросил сначала:
«Сэр… Мадам… Вас знаю мало,
                вы простите мой просчёт?
Увлекаюсь я наукой
                и не пользуюсь прислугой,
Я не знал, что гость с супругой
                долго за дверями ждёт».
Дверь открыл, во мраке зала
                не увидел я господ,
И никак наоборот.

В темноту смотрел упорно,
                пусть дрожал в тени позорно.
Мне привиделось, бесспорно,
                то, что смертный не поймёт.
Тишина царит безмерно,
                лишь молчанье достоверно.
«Ах, Ленор!» – мой шёпот скверный
                тишину не захлестнёт.
Только эхо вторит вздорно
                те слова наперечёт,
И никак наоборот.

В комнату шагал я вяло,
                а душа огнём пылала.
Слышу шум во мраке зала,
                если только слух не лжёт.
Я решил: окно открою,
                эту тайну я раскрою.
Сердце сразу успокою:
                гость – моих фантазий плод.
Тайна мне понятной стала:
               ветер злится, в окна бьёт,
И никак наоборот.

Отворяю настежь ставни:
                словно демон стародавний,
Ворон чёрный и злонравный
                залетает на комод.
Будто лорд, без уваженья
                и заминок на мгновенье
Сел на бюст Паллады с рвеньем
                у преддверия ворот.
Ворон сел на бюст забавный
                у преддверия ворот,
И никак наоборот.

Как эбен, вид чёрной птицы
                мне помог развеселиться,
Впрочем, гордый взгляд зеницы
                у любого смех прервёт.
«Словно лысая ворона, –
                я промолвил без резона –
Ты живёшь во тьме Плутона
                на брегах полночных вод,
Имя мне раскрой, блудница,
                сможет честь вернуть твой род!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!»

Как тогда не удивиться:
                речь людскую знает птица!
Впрочем, чёрная шутница
                пользу мне не принесёт!
Очевидным мне казалось:
                смертным людям не встречалась
Тварь иль птица, что стучалась
                в двери дома без забот.
Просто так не взгромоздится
                на скульптуру без забот
Ворон с кличкой «Не-вернёт»!

Сел на бюст без оправданья,
                говорил он со страданьем,
Словно делает признанье
                и с души снимает гнёт.
Не трясет крылом, как прежде,
                и ему я, как невежде,
Говорю: «Не верь надежде
                и продолжи свой полёт.
Пусть вернёт в мой дом молчанье
                завтра солнечный восход!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!»

Задрожал я в то мгновенье,
                и сказал я: «Без сомненья,
Повторяли в исступленьи
                слово в доме у господ.
Твой хозяин знал лишь горе,
                жил в несчастье и в разоре,
А потом он умер вскоре
                от болезней и невзгод.
Сочинил он со смиреньем
                с болью от своих невзгод
Стих с припевом «Не вернёт»!
               
Снова вид ночной шутницы
                мне помог развеселиться,
И тогда поднес я к птице
                кресло задом наперёд.
На подушках разместился,
                в размышленья углубился,
Тайну слов узнать стремился,
                что твердил мне тот юрод.
Может, вовсе был провидцем,
                кто твердил мне, как юрод,
Громко фразу «Не вернёт»?

Я продолжил размышленья,
                не спросил я со смиреньем               
Птицу, чей взгляд, без сомненья,
                душу всю насквозь прожжёт.
Лампа в комнате светилась,
                мне отгадка тайны мнилась,
Голова моя склонилась
                на подушку без хлопот,
Но ко мне Ленор с волненьем
                на подушку не прильнёт –
Жизнь никто ей не вернёт.

Вдруг клубы прозрачной пыли
                все мои глаза затмили.
Ангелы во тьме ходили
                по гостиной без забот.
Я вскричал: «Мне ангел знатный
                подарил непентес чадный,
Той травы настой прохладный
                память о Ленор сотрёт.
С забытьём вернёт мне силы
                ангельский дурманный плод!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!»

Я сказал: «Мой обольститель
                иль пророк и искупитель,
Вместе с бурей Искуситель
                в пекло нас вдвоём сошлёт!
Но скажи: есть в мире смрада,
                в доме с демоном из Ада,
Тот бальзам из Галаада,
                что в груди печаль уймёт?
Пусть вернёт мне исцелитель
                избавленье от невзгод!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!»

Я вскричал: «Мой обольститель
                иль пророк и искупитель,
Наш небесный Избавитель
                всех к ответу призовёт!
Но скажи мне, что в Эдеме
                ждёт меня Ленор все время!
Обниму я, как в поэме,
                деву ангельских красот!
Пусть вернёт меня Спаситель
                к деве ангельских красот!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!»

Я сказал: «Вот знак бесспорный –
                ворон (или демон вздорный?)
Улетит в Плутон бездонный
                на брега полночных вод!
Больше он не бросит перья,
                не солжёт с высокомерьем,
Не воссядет у преддверья,
                сердце гневно не склюёт!
И покой в неосквернённый
                дом вернёт его уход!»
Каркнул ворон: «Не вернёт!» 

Взор его наполнен ядом,
                от Паллады веет хладом,
Но сижу я с ними рядом
                у преддверия ворот.
Словно демон, он мечтает,
                на пол тень свою роняет,
Взглядом он сооружает
                круг из призрачных тенёт,
Дух мой заключает взглядом
                в круг из призрачных тенёт
И обратно не вернёт!

               
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door -
"Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber door -
Only this and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore -
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"Tis some visiter entreating entrance at my chamber door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; -
This it is and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door; -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely", said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart be still a moment and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more!"

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."


But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before."
Then the bird said "Nevermore."

 
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore -
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore.'"

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us - by that God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven "Nevermore."

"Be that word our sign of parting, bird or fiend!"I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!