Редколлегия
Пролог.
Комсомольский вожак Ананьева
в самом лучшем 8-ом "А" классе
зачитала меню собрания
и уселась кассиршей в кассе.
1.
Людка дальше сказала: «Гадости,
матерщину пишем в клозетах,
а пора бы в эпоху Гласности
разобраться со стенгазетой!
Отменяем все привилегии,
будет вкалывать каждый мальчик.
Кандидаты есть в редколлегию...» –
на меня направляя пальчик.
Норовит охватить нагрузкою,
словно втюхать от счастья фантик.
Мне б пошарить у ней под блузкою,
а нагрузки мне – сбоку бантик.
Пролетела рук кавалерия:
"Голосуем, – кричат, – по галсу!"
Возразил: "Ещё в пионерии
у меня отобрали галстук!
Я в шестом увлекался нардами
и с английским были проблемы,
а потом заловили с картами, –
так не стал комсомольским членом.
Не лепите мне без призвания
редколлегию, как касторку!"
Но Ананьева: "По рисованию
получаешь всегда пятёрку!
Ты заканчивал изостудию,
мы тебе доверяем дело.
Так что брось своё словоблудие
и берись за работу смело.
Чтоб в четверг мы не ждали дождика
и не грызли зимой галеты,
будешь главным у нас художником
и редактором стенгазеты!
Да к тому: дела коллективные –
вне охвата организаций.
Будем в школе всегда активными.
И закроем тему абзацем!"
Ощущаю её давление
как бревно в тисках пилорамы:
при отказе – за поведение
пострадаю от классной дамы...
Записала своё решение
протоколом судебной власти.
Тут я взбрыкнул: "Сашку Горшенина
по писательской ставьте части!"
Сашка – сын из собора дьякона –
в знак согласия машет гривой:
"В редколлегию надо Дъякову,
так как почерк у ней красивый!"
Здесь у всех отлегло, отхлынуло,
подавляющим утвердили,
и вся масса восьмого двинула,
словно клерки на Пикадилли.
Валька Дъякова – второгодница,
у неё же глаза по плошке!
Сашка выступил в роли сводницы,
даже хуже – как поп с гармошкой!
Разве могут снискать доверие
для общественной жизни дойки,
буржуазная парфюмерия
и следы на башке от плойки?
Не играет уже с бирюльками,
заедает селёдку щами,
крутит попой под твист танцульками…
А у Сашки лицо с прыщами.
2.
Накануне дня Революции
говорю им: "Из класса ни шагу!
Мы сегодня лёгкой поллюцией
брызнем замысел на бумагу!"
Выгоняю из помещения
всех зевак. И замок из швабры.
Два листа разложил в освещении,
а Горшенин Вальку за жабры:
на последней парте волнуется,
разбирая свои заметки…
Я – наброски, а он – целуется
и сосёт её как конфетки...
Отвернулся от провокации
и рисую с лучом "Аврору".
Сашка Валькины демонстрации
оголяет без разговора.
Я прикинул на глаз симметрию,
заголовок бабахнул "Школьник".
Сашка вспомнил о геометрии
и у Дъяковой вскрыл треугольник.
Кисть из рук моих вырывается,
но провёл я прямые рамки.
Сашка с Валькой за партой скрываются,
где у секса тянули лямки…
Карандаш подчищал резиночкой,
прикрывая рисунки калькой.
Появляются, как картиночки,
"литераторы" Сашка с Валькой.
Не хотел оставаться чайником,
усадил за себя поэта:
как-никак был для них начальником,
и оказия вышла эта.
Шура чертит в колонках линии,
оставаясь небитой картой.
Взял Валюху, как держат лилию,
и повёл пастухом за парты.
Разъяснил: "Не вздумай дурачиться,
уважай их парней прослойку.
Побороться надо за качество,
а не в табель за четверть двойку!
Коллектив дал тебе задание
потрудиться со страшной силой:
атмосферу соревнования
поддержи и не будь спесивой!"
Взял на понт мозги второгодницы,
посопел в интересном месте…
Если Сашка был в роли сводницы –
значит, он не жених невесте!
3.
Нас хвалили потом за рвение
комсомольцам и пионерам:
дали грамоту в виде премии,
предлагали служить примером.
Областной рупор тиснул очерки
будто дал дефицит из сумок:
там отметили силу почерка
и с лучом неплохой рисунок.
Мы работали в силу полную,
редколлегия как заказник:
выпускали "Прожектор", "Молнию"
и большую газету в праздник.
Щекотливое обстоятельство
опьяняло без всякой водки:
мы грешили без обязательства,
не боясь в аду сковородки.
Заряжался от Вальки творчеством,
акварелью писал с азартом, –
Вальке сильно в девятый хочется,
вот и терпит за задней партой.
Мы любили её без жалости
и танцульки видали фиги:
Валька дула домой в усталости
и садилась, уткнувшись в книги.
От общения в редколлегии
протянулся незримый кабель:
мне и Сашке – без привилегии,
для Валюхи – четвёрки в табель.
Сашка так проникал в поэзию,
что его прихватил родимчик,
и кололи Шуре магнезию.
Только к марту исчез хотимчик!
4.
Кувыркались в классе два клоуна
и спешили Валькой упиться.
Наплевать, что размалёвана,
ведь такое не повторится.
Улетала наша солисточка
к небесам и в Египет с Нилом, –
я в пылу был для Вальки "кисточкой",
а Горшенин был просто "милым".
Валька нам расправляла пёрышки,
только понял это не сразу.
Мы клевали Дъяковой зёрнышки
и молили бога от сглаза.
И весною пришёл к Горшенину
светлый дух как к любым поэтам:
он свои читал и Есенина,
я же маслом писал портреты.
Просочилась в класс информация,
что рисуем таким макаром:
брякнул Сашка ли в агитации
или кто подсмотрел задаром?
Кривотолки скакали тучные,
отражаясь в злорадных лицах:
любознательность злополучная
угрожала с любых позиций.
И возникло вдруг напряжение –
дескать, так рисовать негоже!..
А затем пришло уважение
к редколлегии в каждой роже.
Я сказал, что живём не в Швеции,
где коммуна для жизни – норма.
А Сибирь преподносит специи,
закаляет характер горном.
Разве многим девкам случается
ухватить из сказки комету? –
ей стихи и страсть посвящаются.
Да к тому остаются портреты!
От того и мир удивителен,
как не будет в зрелую пору.
Редколлегия победителей
не идёт на Кудыкину гору!..
На экзаменах сдали знания
массой всей, как заряд картечи.
И на лето лишились звания
редколлегии, места встречи…
Эпилог.
В сентябре проходило собрание –
от желающих нет отбоя!
А я твёрдо решил Ананьеву
пригласить рисовать с собою.
***
Свидетельство о публикации №116110410718