Джон Китс сонеты морю, женщине...

         John Keats Sonnet 
      It keeps eternal whispering around
      Desolate shores,  and with its mighty swell
      Gluts twice ten thousand Caverns, till the spell
      Of Hacate leaves them their old sound.
      Often ‘tis in such gentle temper found,
      That scarcely will the very smallest shell
      Be mov’d for days from where it sometime fell,
      When last the winds of Heaven were unbound.

       O ye! who have your eye-balls vax’d and tir’d ,
       Feast them upon the wideness of the Sea;
       O ye! whose ears are dinn’d with uproar rude,
       Or fed too much with cloying melody –
       Sit ye near some old Cavern’s Mouth, and brood
       Until ye start, as if the sea-nymphs quire’d!

         
        Джон Китс  море

Воркует от восхода до заката,
Но дважды в день прибой летит в карьер,
Спешит заполнить тысячи пещер
Во тьме  которых  царствует  Геката.

Бывает час,  когда волну стреножив,
Оно, в шторма намаявшись, уснёт,
Зеркальна гладь, пока не отдохнёт
Ни ракушку, ни камень не тревожит.

О, вы, чьи взгляды больше не влекут,
Бескрайние поля  земных угодий,
И вы, чьи уши жаждут тишины,
Пресыщенные звуками мелодий,
Присядьте у бездонной  глубины
И ждите, когда Нимфы запоют!
    
 Джон Китс три сонета  женщине
1-й сонет

Woman! when I behold thee flippant, vain,
Inconstant, childish, proud, and full of fancies;
Without that modest softening that enhances
The downcast eye, repentant of the pain
That its mild light creates to heal again:
E'en then, elate, my spirit leaps, and prances,
E'en then my soul with exultation dances
For that to love, so long, I've dormant lain:

But when I see thee meek, and kind, and tender,
Heavens! how desperately do I adore
Thy winning graces; - to be thy defender
I hotly burn - to be a Calidore -
A very Red Cross Knight - a stout Leander -
Might I be loved by thee like these of yore.
1
О, женщина, приму тебя любой;
Предстанешь легкомысленной, тщеславной,
Непостоянной, гордой, своенравной –            
Я буду восхищаться и такой!               

Увижу,  что идёшь, потупив взор,               
При этом, раня и врачуя взглядом,               
На душу радость хлынет водопадом,               
А в сердце запоёт небесный хор. 

Когда и  добр, и нежен кроткий взгляд,
Тогда моя душа в преддверьях  рая;
Как  Колидор не буду знать преград,               
Плыть, как Леандр, с ночной волной играя,
Согласен умереть сто раз подряд,               
Твою любовь,  в сраженьях  добывая. 

2 й сонет
    Light feet, dark violet eyes, and parted hair;
    Soft dimpled hands, white neck, and creamy breast,
    Are things on which the dazzled senses rest
Till the fond, fixed eyes forget they stare.
From such fine pictures, heavens! I cannot dare
    To turn my admiration, though unpossess'd
    They be of what is worthy, - though not drest
In lovely modesty, and virtues rare.

Yet these I leave as thoughtless as a lark;
    These lures I straight forget, - e'en ere I dine,
Or thrice my palate moisten: but when I mark
    Such charms with mild intelligences shine,
My ear is open like a greedy shark,
    To catch the tunings of a voice divine.
2
Белы, как сливки, руки, грудь и  шея,
Легка нога, зрачки, как бирюза,
Смотрю, и разбегаются глаза,
Я не пойму, что мне всего милее.

Исчезнешь с глаз, и облик твой бледнеет,
А восхищенье вянет,  как цветы;
Тускнеет обаянье красоты -
Хранить их вечно память не умеет.

И только голос твой всегда со мной,
Его мелодия мне услаждает уши;
Голодною акулою морской,
Я с жадностью настраиваю душу
В разлуке на одну волну с тобой,
Чтоб отыскать на море, и на суше.

Третий сонет

Ah! who can e’er forget so fair a being?
Who can forget her half retiring sweets?
God! she is like a milk-white lamb that bleats
For man’s protection. Surely the All-seeing,
Who joys to see us with his gifts agreeing,
Will never give him pinions, who intreats
Such innocence to ruin, – who vilely cheats
A dove-like bosom. In truth there is no freeing
One’s thoughts from such a beauty; when I hear
A lay that once I saw her hand awake,
Her form seems floating palpable, and near;
Had I e’er seen her from an arbour take
A dewy flower, oft would that hand appear,
And o’er my eyes the trembling moisture shake.

3
Как на такую кротость посягнуть?
Кто погубить чистейшую  посмеет?
Прося защиты, белый агнец блеет,
Не дай, невинность, подло обмануть.

Всевидящий, ты видишь, что влечёт,
Как муху мёд, она прелюбодея,
Не дай свершиться замыслам  злодея,
Пусть  девственность, лаская взгляд,  цветёт.

Как белая голубка, её грудь
Трепещет, когда рук хочу коснуться;
Когда в глаза пытаюсь заглянуть
Торопится, смутившись, отвернуться;
Пригрезится,  боюсь  мой сон  спугнуть
И со слезами на глазах проснуться.

                To Autumn
SEASON of mists and mellow fruitfulness,
Close bosom-friend of the maturing sun;
Conspiring with him how to load and bless
With fruit the vines that round the thatch-eves run;
To bend with apples the moss'd cottage-trees,
And fill all fruit with ripeness to the core;
To swell the gourd, and plump the hazel shells
With a sweet kernel; to set budding more,
And still more, later flowers for the bees,
Until they think warm days will never cease,
For Summer has o'er-brimm'd their clammy cells.
 
Who hath not seen thee oft amid thy store?
Sometimes whoever seeks abroad may find
Thee sitting careless on a granary floor,
Thy hair soft-lifted by the winnowing wind;
Or on a half-reap'd furrow sound asleep,
Drows'd with the fume of poppies, while thy hook
Spares the next swath and all its twined flowers:
And sometimes like a gleaner thou dost keep
Steady thy laden head across a brook;
Or by a cyder-press, with patient look,
Thou watchest the last oozings hours by hours.
 
Where are the songs of Spring? Ay, where are they?
Think not of them, thou hast thy music too,
While barred clouds bloom the soft-dying day,
And touch the stubble plains with rosy hue;
Then in a wailful choir the small gnats mourn
Among the river sallows, borne aloft
Or sinking as the light wind lives or dies;
And full-grown lambs loud bleat from hilly bourn;
Hedge-crickets sing; and now with treble soft
The red-breast whistles from a garden-croft;
And gathering swallows twitter in the skies.


                Осень.   
Сезон дождей, туманов,  урожая -
Подаренного солнцем и землёй;
 Друг солнца - фермер, виноград срезает
 С лозы, ползущей на карниз змеёй;
Он просит друга  плод благословить,
До сердцевин наполнить фрукты  соком,
Дать тыквам вес,  орехи  подсластить;
Цветению лугов, продляя сроки,
Цветам помочь жужжащих пчёл кормить,
Пусть думают, что лето длится год,
В ячейки  сот, вливая сладкий мёд.

Кто не видал тебя идущей в склад?
Вот отдыхаешь на полу амбара,
Играя светлой прядью,  ветер рад
И всю обнять с галантностью  гусара;
Храпишь  на полусжатой борозде,
Колышутся нескошенные маки,
Но скоро будут срезаны везде,
Твой серп лежит, готовый для атаки;
Вот смело речку переходишь вброд,
Часами смотришь,  прибавляя гнёт,
Как из давильни терпкий сок течёт.

Где песни дней весны? Ах,  где они?
Забудь про них, есть музыка  другая,
Она звучит, когда уходят дни,
Поля румянцем неба  украшая;
Сбиваясь в тучки, вьются комары
Там, где у речки листья ив желтеют,
У кровососов в сумерках пиры;
Ягнята  за холмами громко блеют,
Кузнечики стрекочут, реполов
Порой кричит дискантом  из садов,
А ласточки под щебет в небе реют.
Sonnet. On peace

O Peace! And dost thou with thy presence bless
The dwelling of this war-surrounded Isle;
Soothing with placid brow our late distress,
Making the triple kingdom brightly smile?
Joyful I hail thy presence; and I hail
The sweet companions that await on thee;
Complete my joy - let not my first wish fail,
Let the sweet mountain nymph thy favorite be,
With England's happiness proclaim Europa's liberty.
O Europe! Let not sceptred tyrants see
That thou must shelter in thy former state;
Keep thy chains burst, and boldly say thou are free;
Give thy kings law - leave not uncurbed the great;
So with the horrors past thou'lt win thy happier fate!

Джон Китс  «К миру»

О Мир!  Приди и нас благослови,
Война раздор  оставила в наследство;
Смягчая нрав,  вражду останови,
Верни опять улыбку королевству.

Восторженно приветствую тебя
И всех друзей, что ждут меня в разлуке;
Верни нам радость, мы живём скорбя,
Пусть нимфа  Гор соединит нам руки.

Как Англии Европе заяви:
- Рви цепи, и свободною живи,
Избавившись от царства тирании.
Законом королей останови,
Пусть знают – ужас в прошлом, что впервые
Европе даришь годы золотые.         
THE GRASSHOPPER AND CRICKET (BY JOHN KEATS)

The poetry of earth is never dead:
When all the birds are faint with the hot sun,
And hide in cooling trees, a voice will run
From hedge to hedge about the new-mown mead;
That is the Grasshopper's - he takes the lead
In summer luxury, - he has never done
With his delights; for when tired out with fun
He rests at ease beneath some pleasant weed.

The poetry of earth is ceasing never;
On a lone winter evening, when the frost
Has wrought a silence, from the stove there shrills
The Cricket's song, in warmth increasing ever,
And seems to one, in drowsiness half lost,
The Grasshopper's among some grassy hills.

Кузнечик и сверчок

Поэзия земли не умирает:
Когда  все птицы умолкают в зной,
Найдя и тень, и отдых под  листвой,
Треск в скошенной траве не замолкает.

Кузнечик пляшет, пьяный от веселья,
С восторгом славит лето и жару,
Ему и корм, и солнце по нутру,
Поёт, пока не станет луг постелью.

Поэзия земли не умолкает,
Ни летом, ни заснеженной зимой
С прокованной морозом тишиной;
Сверчок поёт, усталости не знает,
Печь топится, мерещится порой,
Что вновь поёт кузнечик в летний зной.


          The human seasons

Four Seasons fill the measure of year;
There are four seasons in the mind of man:
He has his lusty Spring, when fancy clear
Takes in all beauty with an easy span:
He has his Summer, when luxuriously
Spring’s honied cud of youthful thought he loves
To ruminate, and by such dreaming high
Is nearest unto heaven: quiet coves
His soul has    in its Autumn, when his wings
He furleth close; contented so to look
On mists       in idleness – to let fair things
Pass by unheeded as a threshold brook.
He has his Winter too of pale misfeature,
Or else would forego his mortal  nature.

     Времена года человека

Из четырёх сезонов каждый год,
И в жизни их четыре без сомненья:
Роскошная весна – душа цветёт,
Вбирает красоту воображенье;

А летом пьёт, смакуя, вешний мёд
И до небес возносится мечтами,
Слабеют крылья, всё трудней полёт,
Приходится прощаться с небесами.

Для человека осень настаёт:
Душа к волне притихшего залива,
Как ручеёк не торопясь течёт,
Покоем созерцания счастлива.
В снегах зимы последний наш привал -
Никто от доли смертных не сбежал.
 
               Modern love
AND what is love? It is a doll dress'd up
For idleness to cosset, nurse, and dandle;
A thing of soft misnomers, so divine
That silly youth doth think to make itself
Divine by loving, and so goes on
Yawning and doting a whole summer long,
Till Miss's comb is made a pearl tiara,
And common Wellingtons turn Romeo boots;
Then Cleopatra lives at number seven,
And Antony resides in Brunswick Square.
Fools! if some passions high have warm'd the world,
If Queens and Soldiers have play'd deep for hearts,
It is no reason why such agonies
Should be more common than the growth of weeds.
Fools! make me whole again that weighty pearl
The Queen of Egypt melted, and I'll say
That ye may love in spite of beaver hats.

        Современная любовь
Любовь сегодня - кукла расписная,
В дни праздности, безделья, баловства;
Ей имена прекрасные давая,
Стремимся вознести до божества.

Гребёнку дамы, объявив тиарой,
Себя любовью юные слепят,
Скучают летом  глупые на пару,
Себя при этом божествами мнят,

В своих мечтах теряют чувство меры,
Вот  Клеопатра из квартиры семь,
Антоний проживает в Брунсвик-сквере.
Глупцы! Какие чувства сотрясали мир,
Когда играли царскими  сердцами!
Глупцы, у вас не страсти, а страстишки,
Которые считаю - сорняками.
Попробуйте для жизни возродить
Жемчужину Египетской царицы,
Тогда скажу, умеете любить.
As from the darkening gloom a silver dove... ...

As from the darkening gloom a silver dove
Upsoars, and darts into the eastern light,
On pinions that nought moves but pure delight,
So fled thy soul into the realms above,
Regions of peace and everlasting love;
Where happy spirits, crowned with circlets bright
Of starry beam, and gloriously bedight,
Taste the high joy none but the blest can prove.
There thou or joinest the immortal choir
In melodies that even heaven fair
Fill with superior bliss, or, at desire
Of the omnipotent Father, cleavest the air
On holy message sent -What pleasure's higher?
Wherefore does any grief our joy impair?

Как белый голубь из остатков мрака…

Как белый голубь из остатков мрака
Взмывая ввысь, летит на свет зари
На крыльях наслажденья, так парит
Твоя душа, оставив тело в раке.

В чертогах Бога Нового завета,
Где души коронованы венцом,
В сиянье звёзд роскошно разодетые,
Вкушают радость близости с Творцом.
По воле Бога воздух рассекая,
Ты станешь светлым вестником Творца,
Или  святых, блаженством осеняя,
В хорале славить Бога и Отца.
Не спросишь: Что важнее? Твёрдо зная,
Что выполнишь, что скажет, до конца,

     On the sonnet

If by dull rhymes our English must be chain'd,
And, like Andromeda, the Sonnet sweet
Fetter'd in spite of pained loveliness,
Let us find out, if we must be constrain'd,
Sandals more interwoven and complete
To fit the naked foot of Poesy:
Let us inspect the lyre, and weigh the stress
Of every chord, and see what may be gain'd
By ear industrious and attention meet;
Misers of sound and syllable, no less
Than Midas of his coinage, let us be
Jealous of dead leaves in the bay wreath crown;
So, if we may not let the Muse be free,
She will be bound with garlands of her own.

           Сонет о сонете

Раз мы решили дать сонету право
Слова цепями рифмы приковать,
Как Андромеду, будем в знак смиренья,
Чтобы сберечь его красу и славу,
Все правила неволи соблюдать.
Сандалии по ножке подбирать
Дадим поэзии и право, и уменье:
Настроим лиру, взвесим ударенье,
Усилим слух и зоркость наших глаз,
Чтоб было и желанье, и терпенье
Беречь стихи, как царь Мидас свой клад.
Вон мёртвый лист из лавровых венков!
Нет прав избавить музу от оков -
Свяжи её гирляндами цветов.


Уж если мы решили, что слова
К сонету нужно рифмой приковать,
Как Андромеду зверю на съеденье;
Тогда дадим поэзии права
Не мучить красоту, не убивать,
Навязанной сонету несвободой.
Настроим лиру, взвесим ударенье,
Усилим слух и зоркость своих глаз,
Чтоб звук и слог внимательно считать,
Имея и желанье, и терпенье,
Беречь, как царь Мидас богатство рода.
Сухие листья выбрось из венков,
Нет прав избавить музу от оков,
Свяжи её гирляндами цветов.

When I have fears that I may cease to be …

When I have fears that I may cease to be
Before my pen has glean'd my teeming brain,
Before high-piled books, in charactery,
Hold like rich garners the full ripen'd grain;
When I behold, upon the night's starr'd face,
Huge cloudy symbols of a high romance,
And think that I may never live to trace
Their shadows, with the magic hand of chance;
And when I feel, fair creature of an hour,
That I shall never look upon thee more,
Never have relish in the faery power
Of unreflecting love;--then on the shore
Of the wide world I stand alone, and think
Till love and fame to nothingness do sink.

Когда боюсь, что перестану жить,
Мой мозг кипит,  от дум о скорбной доле:
Кто будет в закрома из книг свозить,
Стихи, как зёрна, брошенные в поле.

Смотрю на звёзды -  блещут в небесах,
Как символы романтики высокой,
Тогда меня одолевает страх,
Что не постигну  сути их жестокой;

Ведь для вселенной  век мой -  краткий час,
Наступит миг, назначенный судьбою,
Когда навеки разлучая  нас,
Душа начнёт жить жизнью не земною;
Так размышляя, убеждаюсь вновь,
Что эфемерны слава и любовь.
            Яркая звезда   Джон Китс

Bright star, would I were stedfast as thou art--
Not in lone splendour hung aloft the night
And watching, with eternal lids apart,
Like nature's patient, sleepless Eremite,
The moving waters at their priestlike task
Of pure ablution round earth's human shores,
Or gazing on the new soft-fallen mask
Of snow upon the mountains and the moors--
No--yet still stedfast, still unchangeable,
Pillow'd upon my fair love's ripening breast,
To feel for ever its soft fall and swell,
Awake for ever in a sweet unrest,
Still, still to hear her tender-taken breath,
And so live ever--or else swoon to death.
            Яркая звезда   Джон Китс

Звезда, я, как и ты, хочу сиять;
Не мудрецом,  который год за годом
Привык с вершин науки наблюдать
За тем, как изменяется природа.

Как дарят омовенье берегам,
Прибоями моря и океаны,
Как вьюга по болотам и горам
Летит, снегами засыпая страны.

Нет, я мечтаю с милой рядом жить,
Быть радостным, восторженным, счастливым.
Ни днём, ни ночью взгляд  не отводить,
Считать  дыхания приливы и отливы;
Когда подушкой служит её грудь,
Готов и жить, и навсегда уснуть.
              Беспощадная дама
O what can ail thee, knight at arms,
     Alone and palely loitering?
The sedge has wither'd from the lake,
     And no birds sing.

O What can ail thee, knight at arms,
     So haggard and so woe-begone?
The squirrel's granary is full,
     And the harvest's done.

I see a lily on thy brow
     With anguish moist and fever dew,
And on thy cheeks a fading rose
     Fast withereth too.

I met a lady in the meads,
     Full beautiful, a fairy's child;
Her hair was long, her foot was light,
     And her eyes were wild.

I made a garland for her head,
     And bracelets too, and fragrant zone;
She look'd at me as she did love,
     And made sweet moan.

I set her on my pacing steed,
     And nothing else saw all day long,
For sidelong would she bend, and sing
     A fairy's song.

She found me roots of relish sweet,
     And honey wild, and manna dew,
And sure in language strange she said—
     I love thee true.

She took me to her elfin grot,
     And there she wept, and sigh'd full sore,
And there I shut her wild wild eyes
     With kisses four.

And there she lulled me asleep,
     And there I dream'd—Ah! woe betide!
The latest dream I ever dream'd
     On the cold hill's side.

I saw pale kings, and princes too,
     Pale warriors, death pale were they all;
They cried—"La belle dame sans merci
     Hath thee in thrall!"

I saw their starv'd lips in the gloam
     With horrid warning gaped wide,
And I awoke and found me here
     On the cold hill's side.

And this is why I sojourn here,
     Alone and palely loitering,
Though the sedge is wither'd from the lake,
     And no birds sing.

    Беспощадная дама

О, рыцарь, почему бредёшь,
Печален, одинок?
Камыш у озера засох,
Смолк птичий голосок.

Куда бредёшь с мечом в руках,
Оставив отчий край?
Амбары беличьи полны,
Сжат в поле урожай.

Морщины врезались в чело,
Пот выступил   росой,
Увяли розы  на  щеках,
Блуждаешь, как  больной.

Я встретил даму на лугу
Прекрасней феи в снах,
По пояс волос, лёгок шаг,
Безумие в глазах.

Браслеты,  пояс и венок,
Из трав сплести  был рад;
Её ответом были:  стон
И долгий, нежный  взгляд.

Я посадил её в седло
На своего коня,
Склонившись пела песни фей
Она лишь для меня.

Потом дала мне корешки.
Росу и дикий мёд;
Сказала: «Я тебя люблю,
Нашла в тебе оплот».

Когда,  рыдая, привела
Меня в волшебный  грот,
Закрыв безумные глаза,
Сказала - Твой черёд.

И стала в губы целовать,
Колдуя в тишине,
Я погрузился в сладкий сон,
В котором снились мне:

Вассалы, принцы, короли,
Вопили во весь рот:
- Жестокосердна дама та -
Пощады не даёт.

Срывались крики с бледных губ,
Стараясь разбудить,
Проснувшись, понял: Суждено
Без сна всю жизнь бродить.

Вот почему блуждаю я,
Угрюм и одинок.
Хотя камыш давно засох,
А песням вышел срок.