Iowa

Я пишу из Могилёва – в Могилёве мне не клёво.
Не найду иного слова, чтобы это описать.
А ведь где-то есть на свете штат по имени Айова –
он созвучен Могилёву, только там-то всё на ять.

Всё в Айове чики-пуки, счастье так и лезет в руки.
А ещё ведь есть Кентукки, Юта, Теннеси, Канзас...
Жить шикарно в каждом штате – а у нас байда в квадрате,
и Иванчикова Катя в Питер съехала от нас.

Нас колбасит цирк на дроце: настоящее в пролёте,
а о будущем порою жутко даже говорить.
Я к тебе готов, Айова, хоть пешком из Могилёва
день и ночь шагать по свету, не прося ни есть, ни пить.

Не корми поэта хлебом – дай увидеть рай под небом,
край свобод и вдохновений не во сне, а наяву.
Буду рад любому старту, дайте только мне грин-карту,
ибо в этом Могилёве я живу, как не живу.

Так мечтал я ночью поздней, от земных невзгод и козней
резвым лезвием рисуя на запястьях всякий вздор.
Но внезапно из-за тучи ворон выскочил гремучий,
а у них в репертуаре только «Кар-р-р!» да «Nevermore!»

Я махнул ему рукою – мол, не вейся надо мною,
только каркни мне, зараза, «nevermore» на этот раз.
Но у прибывшего врана был посыл иного плана,
на мои взглянул он руки и повёл такой рассказ:

– Об Америке далёкой
в этой жути кривобокой
ты мечтаешь не напрасно,
и надеешься не зря:
кто не предан Могилёву,
тот увидит и Айову,
и Вайоминг, и Дакоту,
фигурально говоря.
Ну, а ты, дружок, не предан,
рабский дух тебе неведом,
потому готовься к чуду
и живи настороже...

Так велел мне ворон мудрый и умчался. Было утро
в эти самые минуты на дворе моём уже.

Я чифир допил из банки, на руках заклеил ранки,
и с решимостью Колумба свой родной покинул двор.
Не фиг ждать у лужи клёва – я валю из Могилева.
Жди меня, моя Айова!
Me Iowa evermore!

Там за морем-океаном,
в мире ясном, разногранном,
на подъёме неустанном,
буду пить я свой чифир –
за победу демократий,
right & liberty & party,
за Иванчикову Катю,
и за новый дивный мир.