Обзор ВС 18 марта 2015

Александр Ланин, пожалуй, склонен к эпосу — нельзя сказать, что у него отсутствуют лирические ноты, но в его стихотворениях почти всегда обнаруживается событийный сюжет, зачастую основанный на мифологии, что и позволяет ему удерживать внимание читателя на довольно обширных текстовых пространствах. Не знаю, можно ли рассматривать его творчество в контексте так называемого «нового эпоса», с манифестом которого в 2008 году выступил Фёдор Сваровский. Было заявлено, что «новый эпос» — это тексты, похожие на фрагменты киносценариев, наброски романов, куски диалогов из фильмов, на закадровый текст, на синопсис. Они подчёркнуто нарративны и практически исключают авторскую оценку происходящего. Вот как раз последний критерий (самоустранение автора) и не позволяет целиком отнести Ланина к «префиксальному» направлению: авторское «я» всё-таки проявляется у него вполне опознаваемо. Некоторые слишком «песенные» рифмы («вид»-«рви», «смола»-«вплавь» и т.п.) уравновешиваются удачными ассонансами («отступать»-«стопарь», «с тыла»-«стыдно».), а немногочисленные «блюки» несложно устранить.

Серафим Введенский, само собой, заставил вспомнить о своём знаменитом однофамильце — и, по странному стечению обстоятельств, всё о том же «новом эпосе». Несмотря на то, что в подборке не раз встречается местоимение «я», его с тем же успехом можно было бы заменить выражением «человек номер N». Давнишняя дискуссия о совпадении автора и лирического героя и различиях между ними навела на мысль о введении нового блестящего термина: ЛИРИЧЕСКИЙ (или ЛИРО-ЭПИЧЕСКИЙ) АВАТАР. Аватар повествует о машинисте метрополитена, пророчествует о трамвае и обозначает иерархию в обществе. Но ровно с таким же аватаром мы сталкиваемся и в стихотворениях «Одежда по сезону» и «В конверте». Ряд в той или иной степени остроумных максим («Не ведает начало о конце» или «Я ем себя чаще, чем ланч или ужин») обозначает примерные координаты ментального местопребывания этого аватара, но не даёт живой картинки, в цвете, со звуками и запахами. Тем не менее, именно эти два стихотворения кажутся наиболее перспективными, поскольку написаны строже остальных, с соблюдением метрики и строфики, без речитативной расхлябанности, а стало быть, и звучат энергичнее.

Людмила Калягина вроде бы стремится к искренним исповедальным монологам, но ей часто мешает нарочито завышенная громкость:   «Наотмашь, наотлёт, сплеча, навылет»… Эта громкость не даёт даже задуматься, настолько ли «битьё наотмашь» отличается от «битья наотлёт», чтобы обозначать оба эти способа битья отдельными пунктами в перечне. Ради поверхностных бенгальских эффектов приходится жертвовать подлинностью (и полнотой) чувств, из-за чего они остаются достаточно условными, декларативными, а порой и декоративными. Наиболее удачным в подборке представляется первое стихотворение, хотя в нём и присутствуют архаично-новаторские рифмы вроде «кавун»-«реву».