Лина Костенко. Жду очень дня, когда себе скажу

-----------------------------------------------------
Автор: Лина Костенко (1930 г. р.) 
-----------------------------------------------------
               Перевела Инесса Соколова

«Жду очень дня, когда себе скажу...»

1
Жду очень дня, когда себе скажу:
строфа моя теперь-то идеальна.
О, как тогда, наверно, затужу!
И захочу кончины ей реальной.
2
Испуг охватит:  как же  мне теперь?!
Уже вершина, где ж мои дороги?
... Он старый был. Был старый он.
И смерть.
Ему лизали руки в эпилогах.
3
Но вот приснился жилистый гранит.
С тоской смертельной звуки от органа.
Он Богом был. Он сотворил свой мир.
Вдруг кончено: пришла его нирвана.
4
Блуждали руки где-то в стороне,
померкли фрески, глыбы  утомились.
А руки в ссадинах,  рубцах, земле –
они всю жизнь с камнями  говорили.
5
До неба он дорос. А потолка всё нет.
Пошли дожди. И лес в листве прощальной.
Внизу толпа несла какой-то бред.
Гнала метлой большие колебанья.
6
Упасть остерегался на толпу.
Смеялись в спину скифы и этруски.
Сорвался. Больно не было ему,
так как разбился на каменьях грустных.
7
И вот лежит. Никто не подойдёт.
Совсем один на плитах с базиликом...
Проснулся. Боли нет, сейчас поймёт,
что кончено. Не будет больше лика.
8
Нажился он. И недругов нажил.
Ему без года было девяносто.
Всю жизнь страдал, друзей он пережил,
осталось  умереть в печали просто.
9
На веках груз... дорожка от слезы...
и горечь сожаления потери:
«В искусстве он познал одни азы.
Жаль умирать! И вроде бы не время...»
10
Земле быть пухом. Странный человек.
В душе имел не малую двужильность.
Чтоб так искать, искать… за целый век –
всего азы и некая субтильность.
11
Несокрушима совесть мастеров,
и навигаций не боится в Летах!
И в грозный час был к подвигу готов, –
Что ни художник, ни поэт.
Всё гений.
На вечные весы
кладут шедевры и свои щедроты.
Тот, кто познал в искусстве лишь азы,
был Микеланджело Буонарроти.


Оригинал

http://www.poetryclub.com.ua/metrs_poem.php?poem=17274

"Чекаю дня, коли собі скажу..."

Чекаю  дня,  коли  собі  скажу: 
оця  строфа,  нарешті,  досконала. 
О,  як  тоді,  мабуть,  я  затужу! 
І  як  захочу,  щоб  вона  сконала. 

І  як  злякаюсь:  а  куди  ж  тепер?! 
Уже  вершина,  де  ж  мої  дороги? 
…Він  був  старий.  Старий  він  був.  Помер. 
Йому  лизали  руки  епілоги. 

Йому  приснився  жилавий  граніт. 
Смертельна  туга  плакала  органно, 
Він  Богом  був.  І  він  створив  свій  світ. 
І  одвернувся:  все  було  погано. 

Блукали  руки  десь  на  манівцях, 
тьмяніли  фрески  і  пручались  брили. 
Були  ті  руки  в  саднах  і  в  рубцях  — 
усе  життя  з  камінням  говорили. 

Вже  й  небо  є.  А  стелі  все  нема. 
Пішли  дощі.  Хитались  риштування. 
Внизу  ревла  і  тюкала  юрма. 
Вагою  пензля  металися  вагання. 

А  він  боявся  впасти  на  юрму. 
Сміялись  в  спину  скіфи  і  етруски. 
І  він  зірвавсь.  Не  боляче  йому, 
бо  він  розбився  на  камінні  друзки. 

І  ось  лежить.  Нема  кому  стулить 
його  в  одне  на  плитах  базиліки… 
Прокинувся.  Нічого  не  болить. 
Все  віднялось.  І  це  уже  навіки, 

Нажився  він.  І  недругів  нажив. 
Було  йому  без  року  дев’яносто. 
Життя  стужив  і  друзів  пережив, 
і  умирав  зажурено  і  просто. 

Важкі  повіки…  стежечка  сльози… 
і  жаль  безмірний  однієї  втрати: 
“В  мистецтві  я  пізнав  лише  ази. 
Лише  ази!  Як  шкода  умирати…” 

Земля  пером.  Чудний  був  чоловік. 
Душа  понад  межею  витривалості. 
Щоб  так  шукати,  і  за  цілий  вік  — 
лише  ази!  —  ні  грана  досконалості. 

Ти,  незглибима  совісте  майстрів, 
тобі  не  страшно  навігацій  Лети! 
Тяжкий  був  час.  Тепер  кого  не  стрів,  — 
усі  митці,  художники  й  поети. 
Всі  генії. 
На  вічні  терези 
кладуть  шедеври  у  своїй  щедроті. 
Той,  хто  пізнав  в  мистецтві  лиш  ази, 
був  Мікеланджело  Буонарроті.