Дерево

Каждый, кто проходил около этого дерева, испытывал странное чувство. Все деревья были как деревья, а это – с человеческим характером. Казалось, что оно пристально наблюдает за каждым и выражает своё отдельное отношение.

Как-то осенью полупьяные подростки развели под ним костёр, обломав нижние ветки. Наутро их нашли мертвыми около потухших головешек. Патологоанатом так и не смог установить причину смерти абсолютно здоровых ребят, но о дереве с тех пор пошла дурная слава.

Нужно сказать, что никто не знал, какой оно породы. Дуб не дуб, ясень не ясень. Какая-то неопределённая форма листьев при общей кряжитости. Почему-то все считали, что дерево это мужского рода.

С того случая с подростками все, кто "были в курсе", проходили мимо этого дерева с почтением и опаской, пока однажды рано утром первый прохожий не обнаружил на нижней ветви дерева привязанную легкомысленную цветастую ленточку. Дня два спустя появилась и другая, голубенькая. За ней третья, четвертая... И через месяц дерево было не узнать. Всё оно по окружности нижних ветвей было обвязано маленькими кусочками ткани всех расцветок и сортов.

Кто привязывал эти ленточки, никто не видел, пока однажды совсем не старый, весьма даже симпатичный мужчина, не увидел у дерева женщину с фонариком, которая молча старательно привязывала ленточку к пока ещё свободной ветке. Потом женщина почтительно отошла, поклонилась и полушепотом стала просить дерево, чтобы оно помогло исцелить дочь. Высказав просьбу, женщина ещё раз склонила голову и тихонько ушла.

Заинтересованный прохожий на следующий раз пришел к этому же времени уже специально и обнаружил у дерева теперь уже девушку, которая собиралась уходить. Но, судя по всему, тоже ленточку с просьбой привязала.

На третий раз прохожий тоже принёс с собой ленточку. У дерева никого не было. Едва сдерживая волнение и страх, трясущимися руками он привязал свою ленточку рядом с ленточкой женщины, просившей о здоровье дочери. Потом, отойдя в сторонку, обратился к дереву с короткой просьбой: "Дорогое дерево, прошу тебя, сделай так, чтобы ко мне вернулась жена". Едва он успел это произнести, как почувствовал в своём сердце такую лёгкость и тепло, что сразу понял: был услышан и просьба его будет исполнена. С чувством благодарности он встал перед деревом на колени, сделал земной поклон и с радостью в душе отправился домой.

Жил он в хрущёвой однушке, обставленной скудно старой мебелью. После развода он оставил жене всё: и квартиру и обстановку. Снял это недорогое жильё и ушёл в запой. Из запоя он вышел изрядно похудевшим, потерявшим здоровье, с глубоким чувством собственной вины и ущербности.

Что с ним произошло в последние годы, он и сам не мог себе объяснить. Хотелось новых ощущений, пошли вечеринки, случайные связи. Жена делала вид, что не замечает, наверное, считала, что одумается. По утрам после очередной гулянки он прятал от неё глаза, угрюмо молчал, внутри облегченно вздыхая, что не пристаёт с расспросами. Так продолжалось с год. Потом терпение у жены лопнула, и она стала укорять его за поздние появления "с работы" и просить, чтобы он одумался, потому что он причиняет ей глубокую боль.

Но кого останавливали слова? Ещё через год супруга подала на развод. Сыну было пятнадцать, он давно уже отстранился от отца, и вся атмосфера в доме была подобна настроению похоронного бюро, где хоронили брак двух, в общем-то, очень неплохих людей. Не имея сил переносить всё это, он погружался в свои развлечения уже надолго, не приходя домой по нескольку дней.

После суда, где их развели, он зашел домой за вещами и, ничего не говоря, ушёл, в тот же день сняв эту однушку.

Нужно сказать, что после ухода и своего запоя он почему-то вдруг сразу же утратил интерес ко всем этим клубам, коньякам и девочкам. Душу его наполнила глухая тоска, избавиться от которой он не мог, да и не желал. Эта его тоска была добровольно-терпимым наказанием, которое он возложил на себя во искупление той боли, что причинил жене. Так и жил, как бы автоматически, то ли живой, то ли неживой. Мысль о возвращении к супруге у него, как ни странно, не возникала до того самого момента, пока он не увидел ту женщину у дерева.

Домой он пришёл поздно, попав под мелкий дождик. Отряхнув пальто в прихожей и расправив его на плечиках, чтобы высохло быстрее, с весёлым настроением отправился на кухню вскипятить чай. Перед ним чередой всплывали воспоминания о его прежней любви к жене, о том, как они познакомились и как он считал для себя величайшим счастьем, чтобы эта девушка с серыми глазами и лёгкими пепельными волосами, стала его женой. Как он захлёбывался от счастья, когда она согласилась, когда родился сын... Какой добротой и счастливым покоем дышал их дом, пока он не разрушил это всё так странно, бездарно и непутёво.

Череду счастливых воспоминаний вдруг прервал телефонный звонок. Это была жена. В крайнем волнении он нажал кнопку ответа: "Да, слушаю".

- Возвращайся, любимый.

От этих слов у него перехватило горло, и он ничего не мог ответить, так и держа телефон у уха. Лишь изредка его жена могла слышать редкие всхлипы. Он не стеснялся своих слёз. Наконец, овладев собой, он сказал: "Конечно, любимая, сейчас же еду".

Что-то острое кольнуло в груди, и последнее, что он увидел, было красивое, могучее, доброе дерево, обнимавшее его своими ветвями, как будто ограждая от всех бед и несчастий этого мира.

Хоронили его скромно. Немногочисленные коллеги да постаревшая женщина в чёрном с юношей, так поразительно похожим на покойного, бросили по горсти земли. Работники кладбища быстро выполнили все положенные обязанности.

Потом эту женщину часто видели у того самого дерева, разговаривающей с ним как с покойным мужем, почему-то со счастливым выражением лица. Она ничего не просила, никаких лент не привязывала, только иной раз сгребёт под деревом опавшую листву, да уберёт ветхие ленточки с ветвей.

Когда женщина постарела, под деревом появилась скромная, но прочно сколоченная скамейка, на которой её можно было часто увидеть с выражением доброго покоя.

Потом она исчезла, и все поняли, что отошла в мир иной. Говорили, что вскоре пришел молодой мужчина и унёс куда-то старую скамейку.