Попутные мысли

  ПОПУТНЫЕ МЫСЛИ

Знакомство с русской культурой начала ХХ века (часто его называют серебряным веком) показывает, какими прогрессирующими темпами шло разложение гуманистического сознания. И дело было не только в наступлении "грядущего хама" (Мережковский) в лице большевизма и пролетарской революции. Все было сложнее и трагичнее. Исчерпанность старой гуманистической культуры проявила себя уже в первых ростках модернизма, а дальше, после первой мировой войны, заколебалась не только культурная и социальная почва - волна дикости, варварства и жестокости поставила под сомнение весь уклад традиционной европейской культуры с ее христианскими и гуманистическими ценностями. И эти настроения близкого Апокалипсиса захватили собой не только западную, но и русскую интеллигенцию. Уже "Вехи" явились грозным предвестием "переоценки всех ценностей". Еще более остро и болезненно о нравственном и эстетическом кризисе заявило искусство начала века. Ужасы пролетарской революции и наступившего в стране террора развеяли все наивные иллюзии, если они еще у кого-то оставались. Практически вся старая интеллигенция была уничтожена или поставлена на службу большевистскому режиму. "Культурная революция" коснулась всех старых ценностей, и это привело к чудовищной деградации нравственных и духовных ценностей. Сегодня мы с большим трудом пытаемся восстановить все то, что было варварски разрушено. Пока что это не очень удается. Многие изменения уже необратимы. Новое варварство, принесенное диким капитализмом и потребительским сознанием общества рыночной экономики, так же враждебно гуманистической культуре, как и варварство большевистской диктатуры. Возможно ли в этих условиях возрождение российской интеллигенции? Возможно ли возрождение гуманистической культуры и подлинных гуманистических ценностей? Или деградация будет идти и дальше? Вот реальные вопросы, ответа на которые пока не видно.

*   *   *
История как естественно-исторический процесс со своими законами существует только в сознании теоретика. Природные и социальные катаклизмы, войны и революции властно вторгаются в эти законы, перекраивая историю по-своему. История – магический процесс, и в точках бифуркации путь истории может резко изменить своё направление. Заранее предсказать этот поворот невозможно, никакие логически установленные законы здесь не помогут, так как они не могут учесть новые обстоятельства. Здесь возможны самые странные, самые неожиданные события. И внутренняя связь всего со всем в истории порождает цепочку непредвиденных последствий. Резко меняется структура целого – социальная, экономическая, политическая, культурная и т. д. Так было трижды в истории России ХХ века – в 1917 г, в 1941 г и в 1991 г. Эти три точки бифуркации резко изменили весь ход последующей истории и привели к нынешнему состоянию. Но история России существует и разворачивается не сама по себе, а в тесной взаимосвязи с мировой историей и может быть по-настоящему понята только в этой взаимосвязи. И первую мировую войну, и Октябрьскую революцию как ее итог, и вторую мировую войну, и развал СССР следует рассматривать в контексте всей мировой истории – иначе их не понять.

*   *   *
Человек вышел из животного мира, огляделся, испугался одиночества – и вернулся обратно. И лишь немногие – странники, исследователи, поэты, мудрецы – пошли дальше. Нелегко быть человеком! Много званых, но мало избранных. 


*   *   *
Культура, общество и традиция устанавливают некие всеобщие ценности, которые активно навязываются любому члену общества. Но индивид имеет, кроме них, ещё свои личные ценности. И он готов их защищать любой ценой. Иногда – ценой своей жизни. Такова проблема соотношения личного и общественного в сфере ценностей. Личное и общественное часто не совпадают, и тогда возникает проблема выбора – что важнее? В традиционных обществах личность подавляется всем укладом общественной жизни. С одной стороны – традиционное воспитание, с другой – сила общественных санкций. Традиционное воспитание подкрепляется авторитетом родителей, семьи, традиций – «так жили наши отцы и деды, и нам так завещали». Но этот авторитет уже давно разрушен в так называемом либеральном обществе. Что мы видим сегодня? С одной стороны, есть силы, которые продолжают утверждать традиционные ценности – и хорошие, и плохие. Это консервативные, часто религиозные силы, не принимающие ничего нового. Для них и телевизор, и интернет, и СМИ – это зло, так как они «развращают» молодёжь. С другой стороны, есть безответственные либеральные силы, которые, по сути, проповедуют вседозволенность. Мир полон соблазнов, и они насаждаются рекламой и СМИ, а также примером «продвинутых» товарищей. Причем насаждаются активно и агрессивно. Как быть в этой ситуации молодому человеку с еще неокрепшими моральными принципами и недостаточными знаниями? Как пройти между Сциллой оголтелого либерализма и Харибдой оголтелого консерватизма? Как увидеть за их посулами истинное благо? Вопрос далеко не простой, и его нельзя решить автоматически в пользу той или иной стороны. Мудрость не приходит сама собой, ее нужно приобрести своим опытом, познанием и душевным трудом. К сожалению, и ценой личных ошибок. Поэтому так важно найти в юном возрасте мудрого, опытного наставника и друга, который поможет избежать наиболее типичных ошибок и заблуждений. Сегодня (как и вчера, и сто лет назад) это встречается редко. Молодые люди склонны следовать моде, то есть самым примитивным образцам, не задумываясь, что за ними стоит. И наше морально ущербное общество ничем не способно помочь, бросаясь из одной крайности в другую. Система образования и воспитания разрушена, и скороспелые решения скорее ухудшают дело, чем способствуют поиску наилучшего выхода. А жизнь не стоит на месте. И в результате мы получаем худшее из возможного – цинизм и нигилизм.
Без обращения к миру ценностей невозможна никакая философия человека, никакая антропология. Но в человеческом мире, в разных обществах и культурах, мы видим разные системы ценностей, которые не только отличаются друг от друга, но борются друг с другом. И это вносит неизбежный драматизм в человеческое существование. Столкновение
разных систем ценностей неизбежно.

*   *   *
Леонардо записал в своем дневнике: «Берегитесь грубого и резкого, пусть тени ваши тают, как дым, как звуки дальней музыки». К сожалению, современная поэзия почти утратила дух музыки. Грубость и резкость разговорного языка вытеснила музыку слова, настоящая поэзия ушла вместе с настоящей культурой речи. Часто это отсутствие пытаются возместить разными красивостями – но это подобно гриму на грубом вульгарном лице пожилой кокотки и вызывает лишь жалость. Только читая стихи и
прозу старых мастеров, видишь, до какой степени деградировал русский язык.

*   *   *
Чувства человека – магический инструмент освоения мира, данный нам от природы и усовершенствованный воспитанием и культурой. Чувствознание – та первичная форма постижения мира, без которой не может быть сознания и познания. Есть особый дар чувствознания и люди, наделенные им – артисты, музыканты, художники и поэты. К сожалению, наша школа больше занимается воспитанием ума, чем воспитанием чувств.

*   *   *
И. Бродский, на мой взгляд, излишне фетишизирует язык, утверждая его примат для поэтического творчества.  «…кто-кто,  а поэт  всегда знает, что то, что в просторечии  именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он -- средством языка к продолжению своего существования.» (Из Нобелевской лекции). В этом и многих других подобных высказываниях И. Бродский утверждает, что язык сам ведет поэта в его творчестве, сам по себе субстанциален.
    «Зависимость эта -- абсолютная, деспотическая, но она же и раскрепощает.
Ибо,  будучи всегда  старше, чем  писатель, язык  обладает еще  колоссаль- ной центробежной энергией, сообщаемой ему его временным потенциалом  --  то есть всем  лежащим  впереди  временем. И потенциал  этот определяется не  столько количественным составом нации,  на  нем говорящей, хотя и этим тоже, сколько качеством стихотворения,  на  нем  сочиняемого. Достаточно вспомнить авторов греческой или римской  античности,  достаточно вспомнить Данте.  Создаваемое сегодня по-русски или по-английски, например, гарантирует существование этих языков  в  течение следующего  тысячелетия.  Поэт,  повторяю, есть  средство существования языка. Или, как сказал великий Оден, он -- тот, кем язык жив.
Не станет меня, эти строки пишущего, не станет вас, их читающих, но язык, на котором они написаны и на котором вы их читаете, останется не только потому, что язык долговечнее  человека, но  и потому,  что он  лучше приспособлен  к мутации». (Там же)
     Думаю, что это лишь отчасти верно. Во-первых, поэт не владеет языком (даже родным) в полной и безусловной мере. Иначе говоря, он не представляет в своем творчестве всего богатства и всех выразительных возможностей языка, а лишь стремится к этому, в частности, сам творя эти возможности. Во-вторых, поэт, так сказать, извлекает язык из какого-то более глубокого источника – жизни, культуры, личного опыта, стремления высказаться, выразить себя и т. д. И его воля и разум играет в этом далеко не последнюю роль. Слово лишь выражает наши чувства и мысли, наш жизненный опыт, но неспособно заменить их. Разум, словно парус корабля, должен уловить ветер жизни, чтобы сообщить ход кораблю. Язык – лишь инструмент мысли, что направляет ход корабля. В творчестве участвует личность как целое – со своими врожденными способностями, интуицией, чувствами, разумом и культурой. Неверно сводить творчество к какой-то одной грани личности. Язык, бесспорно, необходим, но творчество не сводится к языку. Творчество, замкнутое на игру с языком, неизбежно вырождается в формализм. И великие поэты, безусловно, знали это.   
Но вот в чем Бродский, пожалуй, прав. Существуют мощные пласты культуры, которые проявлены в языке разных эпох. Для русской и европейской литературы такими мощными пластами являются язык Библии, античная литература, патристика (писания отцов церкви) и, конечно, национальная литература. Влияние этих исторических пластов языка на всю последующую литературу бесспорно. Только в советский период русской литературы прямое влияние языка Библии и античной литературы прервалось, но всё же глухо доходило через наследие русской классической литературы, не угасая совсем. Для поэта влияние этих языковых и культурных пластов жизненно необходимо, и в этом смысле можно сказать, что они образуют питательную почву для творчества. В советское время в обиход образованного человека широко вошли переводы западноевропей- ской литературы, в какой-то мере компенсируя отсутствие живой традиции античной и древнерусской культуры. Многое из культурного наследия, таким образом, оказалось преломлено в зеркале западной литературы (переводной), но всё же это лучше, чем ничего. На самого Бродского, помимо русской поэзии, большое влияние оказали английские метафизики и англо-американские поэты (Элиот, Оден, Фрост и др.). Отсюда ощутимый привкус отстранённости в его русских стихах. Как говорится, за что боролись…
      Огромный пласт народного языка, со всеми его диалектами, несомненно, важный источник, питающий творчество поэта. Но вырождение коренного народного языка – русского языка, в первую очередь – идет устрашающими темпами. Городская феня и обезличенный волапюк с его иностранщиной и канцеляризмами быстро вытесняет народный язык, сохранившийся разве только в деревнях и в провинции. Попытки искусственно реанимировать этот уходящий в прошлое народный язык выглядят не слишком убедительно. Он все больше напоминает заповедные этнографические зоны. Уходящий уклад народной жизни идет рука об руку с исчезновением языка. Повсюду проникшее телевидение и другие СМИ насаждают обезличенный новояз. Русская поэзия и проза становятся все менее русскими – и питают собой сознание новых русских. Об этом достаточно много писали и пишут наши писатели – не буду повторять их. Вопрос скорее риторический: есть ли у нас шансы на возрождение полноценного языка?   

*   *   *
ЯЗЫК – СИМВОЛ – МИФ
Углубляясь далее в эту тему (язык и творчество, язык и культура), естественно было бы коснуться связи языка с символами и мифологией. Об этом писали В. Гумбольдт и романтики, наши замечательные филологи А. Н. Афанасьев и А. А. Потебня, в ХХ веке этой теме посвятили свои труды А. Ф. Лосев, П. А. Флоренский, М. М. Бахтин и многие другие. Но тема эта слишком велика и необъятна, чтобы писать о ней бегло и кратко. Достаточно будет сказать, что любой язык органически связан с верованиями народа, которые находят свое отражение в религиозных и поэтических символах и мифах.
«Богатый и можно сказать – единственный источник разнообразных мифологических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями», - пишет А. А. Афанасьев в своем замечательном труде «Поэтические воззрения славян на природу». Думаю, что этот труд должен стать настольной книгой для каждого русского поэта. Благо, он был переиздан в сокращенном виде в 1982 году под названием «Древо жизни» и вполне доступен. Одно из важных достоинств этого труда состоит в том, что в нем прослеживаются глубокие связи славянской мифологии с общими корнями индоевропейской мифологии, что находит отражение и в языке.

*   *   *
Начиная с Эпохи Просвещения, общественное сознание подвергается радикальной демифологизации, и этот процесс продолжается и в XIX, и в ХХ веках. Научное, рациональное сознание все сильнее вытесняет мифопоэтическое сознание и, хотя в искусстве мифопоэтическое сознание по-прежнему преобладает, рядом с ним крепнет научно-рациональное сознание, враждебное по отношению к любой мифологии.
Изящная словесность при этом оказывается в очень своеобразном положении. Поэзия органично тяготеет к мифологическому, образному сознанию, но любая рефлексия расщепляет это сознание, вводя рациональные оговорки и конвенции, создавая образы, навеянные реальной жизнью с ее прозаическими элементами, лишенными всякого мифологического содержания. Уже в поэзии русского символизма, столь богатой отголосками древней мифологии, мы видим увлечение игрой в символы и мифы, прямо ведущей к модернизму и футуризму. Игра закончилась, балаганчик закрылся. Мы помним, как трагически переживал это Блок, последний рыцарь символизма.
Вместе с тем, явление Н. Клюева и других крестьянских поэтов неожиданно выявило новые, почти неведомые пласты народного мифологического сознания, далекого от умирающего символизма. Если бы мясорубка пролетарской революции не перемолола эти живые ростки новой поэзии, многое в нашей литературе могло бы сложиться иначе. Лебединая песня этой литературы – поэзия В. Хлебникова и проза А. Платонова. После них была возможна только одна мифология – коммунистическая.

*   *   *
Вообще, исследование коммунистической мифологии, ее сущности и истоков – интереснейшая задача. Сегодня имеется обширная литература, посвященная этой теме. Напомню, что одним из первых русских мыслителей, указавшим на религиозную сущность коммунизма, был Н. А. Бердяев (См. «Истоки и смысл русского коммунизма»). Другой русский философ, А. Ф. Лосев, крупнейший специалист в области истории античной философии и мифологии, за подобные размышления поплатился свободой и был отправлен на строительство Беломоро-Балтийского канала. Но это так, к слову.
В наше время, в условиях культурного плюрализма, разные мифологии мирно сосуществуют друг с другом и постепенно овладевают общественным сознанием. Наряду с традиционными религиями, популярностью пользуются астрология, магия, оккультизм, греческие и римские мифы, индийские мифы, теософия и тому подобные фантазии, издается огромное количество литературы по этим предметам, в интернете имеются сайты на все вкусы, включая любителей Кастанеды, Толкиена и Коэльо. Таким образом, идет бурный процесс ремифологизации, то есть возрождения мифов. И русский человек, изголодавшийся по духовности, жадно хватает все это без разбора.
Судя по всему, остановить этот процесс невозможно – он должен дойти до некой точки насыщения и кристаллизации. Наша задача – спокойно и добросовестно исследовать этот процесс как часть нашей социокультурной реальности. И попытаться понять важную проблему – почему потребность в мифологии столь настоятельна для людей. Почему никакая наука и светское образование не могут возместить эту потребность? Почему искусство не может существовать без мифов?

*   *   *
Наука, как известно, стремится к познанию истины. Истина объективна и безлична, она имеет дело с реальными фактами и отношениями, с их законами, такими, как они есть. Человеческие желания, чувства, надежды
не имеют с такой истиной ничего общего. Но у человека имеется неистребимая потребность в смысле сущего, в смысле своей собственной жизни, своих стремлений, радостей и страданий, своего существования. А наука об этом смысле ничего не может ему сказать – и никогда не сможет. Это вообще не её задача. И не надо требовать от науки, чтобы она решала не свои задачи.
С древнейших времён миф не только давал ту или иную картину реальности, но устанавливал и освящал смысл всего существующего. И этот смысл был соразмерен человеку, он устанавливал место человека в мире, его отношения с миром и богами. Поэтому человек творил мифы и верил в них, хранил их как оправдание смысла бытия. Миф давал человеку иллюзию понятности этого мира, его устойчивости, его смысла. И люди упорно держались за свои мифы, боясь утратить этот смысл, эту устойчивость. Все архаические мифы содержат в себе картину сотворения мира из хаоса, космогонию. Это важнейшая функция мифа – показать, как силы разума и света торжествуют над силами мрака и хаоса, как из бессмысленного, аморфного «тогу-вавогу» рождается разумный, упорядоченный, гармонически устроенный мир. Конечно, все эти картины мира были совершенно фантастическими, но свою функцию они выполняли – давали людям веру в высший промысел, благоустроивший этот мир и определивший человеку место в нём. Постепенно мифы трансформировались в религии с их ритуалами, догматами и т. д., но мифологическое ядро продолжало жить в любой религии как его важнейшая часть. 
Миф, внедрённый в сознание людей, получал над ними неограниченную власть, управлял их чувствами и мыслями, оправдывал и освящал существующий порядок вещей. Важно и то, что он выступал в образной, художественной форме, закреплённой искусством, и был доступен сознанию даже простого человека. Миф выполнял важную социальную функцию сплочения людей на основе единого мировоззрения, общего для всех. И хотя разложение мифа началось уже в Древней Греции две с половиной тысячи лет назад, его господствующее положение в сознании людей продолжалось вплоть до наших дней. 

*   *   *
Разумеется, всё, сказанное выше, относится к любой мифологии – египетской, индийской, вавилонской, персидской, греческой, римской, германской, славянской, христианской и к любой другой. Желающие могут обратиться к энциклопедии «Мифы народов мира» в 2 тт.
Но в эпоху культурного и религиозного плюрализма, существующего в западном мире, мы оказались в довольно сложном положении. С одной стороны, как было сказано, идет процесс демифологизации, когда прежние мифы исчерпали свою силу и своё значение. С другой стороны, потребность в мифе продолжает оставаться актуальной для многих людей. Традиционные религии с их мифами продолжают господствовать над сознанием значительного числа людей. Картина для России за последние три года такова.
«В России за 3 года доля православных сократилась, мусульман – возросла.
В России с 2009 года сократилось число граждан, исповедующих православие, и на 3% увеличилась доля исповедующих ислам. Такие данные приводит Левада-Центр по итогам опроса, проведенного 23-26 ноября 2012 года в 130 населенных пунктах 45 регионов России. Как следует из результатов опроса, в декабре 2009 года к православным себя отнесли 80% респондентов, и с этого года доля православных неуклонно снижалась: в ноябре 2012 года она достигла 74%.
Выросла доля граждан, исповедующих ислам - с 4% в декабре 2009 года до 7% в ноябре 2012 года. Также увеличилась доля граждан, не относящих себя к какому-либо вероисповеданию - с 8% в декабре 2009 года до 10% в ноябре 2012 года.
Доля атеистов за 3 года сократилась с 6% до 5%.
Приверженцы иных вероисповеданий - католицизма, протестантизма, иудаизма, буддизма и индуизма - сохраняют прежнюю численность в течение 3 лет: около 1%».
      Нет оснований не доверять этим исследованиям. С другой стороны, многие люди, формально считающими себя православными, редко посещают церковь, слабо знакомы с основами православного вероучения, нередко увлекаются астрологией, мистицизмом и другими популярными ныне учениями. Картина религиозного плюрализма на самом деле значительно сложнее, особенно если принять во внимание маргинальные группы.
Однако существуют ещё и социальные мифы, которые поддерживаются пропагандой и СМИ, проникают в учебники и даже в научные монографии. И эти мифы бывают столь же влиятельны, как и традиционные мифы. В интегральном поле мифологического сознания присутствуют и литературно-художественные мифы, особенно популярные у молодёжи. Я имею в виду не только такие известные образцы мифотворчества, как произведения К. Кастанеды, П. Коэльо, Д. Р. Р. Толкиена, но и более близкие к нам произведения авторов фантастики: В. Пелевина, С. Лукьяненко и других. Конечно, следует ясно различать традиционные мифы и литературно-художественные мифы, но их объединяет общий тип сознания и стремление выстроить замкнутый в себе мир фантастической реальности.
В заключение этой темы следует сказать, что современные поэты всё чаще уходят от образов и тем христианской и античной мифологии к поиску собственных мифов, хотя зачастую создают причудливую смесь из образов восточной и западной мифологии, в которую, конечно, сами не верят. Эта ситуация типична для литературы постмодернизма, но для нас важна как ещё одно подтверждения нашего тезиса: человек не может жить без мифов, он ищет и находит их, а если не находит, создаёт их сам. Конечно, часто мы видим простое использование мифов без глубокого проникновения в их суть, где разные мифы эклектично сочетаются, образуя некую ауру приобщения автора к эзотерическим тайнам. Даже в попсовых эстрадных песнях можно встретить нечто подобное. Но это говорит лишь о растущей деградации культурного сознания, слепо следующего моде и запросам непросвещённой публики, для которой что Аполлон, что Люцифер, что Мумба-Юмба. Лишь бы щекотало нервы, захватывало, приводило в экстаз. Всё это уже было – в Древнем Риме эпохи упадка, в предреволюционной России, в преднацист- ской Германии. Всё это повторяется и как бы на что-то намекает. Но люди редко слышат голос судьбы.

СЛОВО И ОБРАЗ

Язык универсален – он способен называть вещи, их свойства и действия, он способен выразить самые абстрактные понятия, он способен создавать художественные образы. Именно это последнее качество языка меня сейчас интересует в первую очередь. Но сразу следует оговориться – понятие образа гораздо шире его словесного выражения. Визуальные образы, пластические образы, музыкальные образы существуют до и вне их словесного выражения и могут прекрасно обходиться без слов. Живой, чувственно воспринимаемый образ первичен. Художественный образ является сознательным или бессознательным воплощением первичного образа в произведении искусства. При этом первичный образ (образ восприятия) существенно богаче воплощенного образа в любом виде, в том числе, художественного образа. Художественное творчество всегда производит некоторую обработку первичного образа, перевод его в художественный факт, согласно законам данного искусства. Конечно, художественная фантазия способна творить совершенно новые образы, не имеющие своего прототипа в реальном мире, – но это творчество совершается на основе уже имеющихся образов и воспоминаний как их вторичная обработка. Так возникает идеальный мир, параллельный реальному. Его создает сам человек, и бессмысленно спрашивать, где существует этот мир, – он существует лишь в человеческом сознании. Его художественные воплощения различны – это может быть мелодия или симфония, рисунок или живописное полотно, роспись или скульптура, стихотворение, поэма, рассказ или роман, танец или спектакль, но источник всегда один: творческая деятельность человека, наделенного сознанием, чувствами, памятью, волей и воображением.  Эти элементарные предварительные замечания необходимы, чтобы перейти к рассмотрению нашей темы.

*   *   *
Я не раз замечал, что художники и музыканты нередко с трудом выражают в словах свои мысли и чувства, даже если речь идет об их профессиональной деятельности. Художник великолепно владеет рисунком и цветом, всей палитрой приемов изобразительного искусства, но затрудняется выразить те же образы в слове. Музыкант прекрасно играет на своем инструменте, способен выразить в музыке тончайшие оттенки чувств, но не способен рассказать о них. (Конечно, бывают и исключения). В какой-то мере роль толкователя-переводчика берут на себя искусствоведы, лучше владеющие словом, но и у них не всегда это получается. Строго говоря, образы музыкального и изобразительного искусства непереводимы в слово. Они существуют независимо во всем богатстве их художественной выразительности.  И этот язык нужно изучать, как и родной язык.
      Изобразительно-выразительные образы содержат в себе информацию, воплощенную в чувственно воспринимаемой форме: в звуке, живописно-графическом изображении, в пластически оформленном материале и т. д. Слово, также имеющее звуковую оболочку и организацию во времени (и в этом близкое к музыке), является знаком чего-то другого, находящегося вне слова. Слова, обозначающие один и тот же предмет, различаются в разных языках, и это затрудняет понимание, тогда как выразительно-изобразительные искусства понятны любому человеку. Осмысленное сочетание слов организовано грамматически в высказывание. Текст, состоящий из отдельных высказываний, связанных между собой по смыслу, может быть художественным либо каким-то иным (научным, философским, юридическим, политическим и т. д.). Нас будет интересовать здесь только художественный текст и слово в своей художественной функции. Природой художественного образа, воплощенного в слове и в искусстве слова, занимается поэтика. Я не буду здесь углубляться в теорию художественного образа, мне важно лишь наметить связь между словом и образом. Точнее, очертить проблему воплощения бессловесного образа в словесном образе. Конечно, это задача научного исследования, и мои замечания ни в коей мере не претендуют на полноту и систематический анализ.
 
*   *   *
Можно попытаться выделить три типа образов, существующих в сознании человека.
1. Живой (естественный) образ, данный в непосредственном чувственном восприятии и распознаваемый в сознании человека как эстетически значимый.
2. Художественный образ, созданный средствами искусства (живописи, скульптуры, архитектуры, фотографии, музыки, танца и т. д.).
3. Словесный образ, созданный средствами того или иного языка (русского, немецкого, польского, японского, китайского и т. д.).
Итак, мы имеем три основные ступени создания художественного образа: 1) живое созерцание объекта; 2) выделение в нем эстетически значимого содержания; 3) воплощение этого содержания в художественной форме средствами искусства, в том числе средствами художественного слова.
Но художественное слово всегда существует в некотором контексте – данного текста, литературного жанра, литературной традиции, языка, культуры. Оно всегда диалогично и нужно уметь распознавать его скрытую перекличку с его контекстом, что зависит от читателя как активного участника художественного процесса (см. работы М. Бахтина). Художественный образ может быть простым или сложным, точным или неточным, свежим или банальным, лирическим или прозаическим, возвышенным или вульгарным – все эти оценки дает читатель или критик, и эти оценки предполагают такое качество образа как его художественная (эстетическая) ценность. Ясно, что субъективный момент такой оценки неизбежен – ведь не существует идеального читателя и идеального критика. Поэтому споры и дискуссии здесь неизбежны. Образ многозначен – и его восприятие также многозначно. Но творчество великих поэтов, признанных и любимых всеми, видимо, дает нам образцы подлинного таланта и безупречного мастерства. Их произведения становятся образцовыми и каноническими, хотя поле для дискуссии и здесь открыто. Ведь постижение великих творений продолжается, и новое поколение читателей может увидеть в них то, что было скрыто от предыдущих.
      Своеобразие художественного творчества заключается в том, что многие впечатления и образы, хранящиеся в нашей памяти, сами могут стать побудительной причиной для художественного творчества. Память питает нашу фантазию наравне с реальными событиями и впечатлениями. Таким образом, память выступает промежуточным звеном между живым впечатлением от событий, случившихся в прошлом, и актом творчества, происходящем в настоящем, с неизбежной трансформацией образов прошлого. Какое-то случайное событие может вызвать в памяти цепочку картин и образов, вновь пережитых нами с новой силой и требующих своего художественного воплощения. Таким стимулом-напоминанием может быть и произведение искусства – картина, мелодия, книга, стихи. В любом случае, для поэта все впечатления и образы, хранящиеся в его памяти, наряду с актуально пережитыми, преображаются в слово – другого материала у него нет. И само слово, стихия языка, может стать творческой лабораторией, в которой поэт, подобно алхимику, создает новые, неизвестные реактивы, творит новые образы. Эти образы могут быть вполне реалистическими, но могут принимать в горниле фантазии необычные формы. И эти странные, ирреальные, сюрреальные образы зачастую с трудом могут быть истолкованы в терминах обычных представлений. Метафорическая энергия языка неисчерпаема, как и фантазия поэта. «Поэта далеко заводит речь», - как писал Бродский. Игра смысла и звука, игра слов, усложненные семантические конструкции, иронические аллюзии современной поэзии создают метаобразы, которые держатся силой внутреннего сцепления и зачастую слабо соотносятся с реальным миром. Тем не менее, они могут быть художественно значимы. Они творят новую художественную реальность, чем всегда занималось искусство. И никто не может отказать им в праве на эту реальность. В поэзии то, что невозможно в реальной жизни, становится возможным – и этот творческий произвол поэта, созданный его фантазией и воображением, порождает образы, живущие как бы отдельной, самостоятельной жизнью. Их связь с реальностью всегда опосредована.   

*   *   *
Приведу здесь краткое определение поэтического образа из «Поэтического словаря» А. Квятковского: «ОБРАЗ ПОЭТИЧЕСКИЙ -- 1) художественное изображение в литературном произведении человека, природы или отдельных явлений «по законам красоты» (К. Маркс). Н. Г. Чернышевский писал: «В прекрасном идея должна нам явиться вполне воплотившейся в отдельном чувственном существе; это существо, как полное проявление идеи, называется образом» («Критический взгляд на современные эстетические понятия»). 2) Как явление стиля О. п. присутствует всюду, где художественная мысль выражается при помощи различных поэтических средств — сравнения, метафоры, эпитета, метонимии, синекдохи, гиперболы, параллелизма, уподобления и т. д., т. е. всего того, что характеризует металогию, отличающуюся от автологии».  Определение неполное и неточное, а Чернышевский просто повторяет Гегеля. Но от словаря трудно ждать более содержательного определения. Типичная ошибка заключается в том, что первичной признается идея, а образ лишь ее полное (у Гегеля – конкретное) проявление. Между тем, из психологии и личного опыта
мы знаем, что первичным является образ, а идея вторична как его оформление. Ниже об этом будет сказано подробнее.
Хочу отметить здесь некоторые типологические черты поэтического образа, важные для понимания его сущности. Конечно, любой образ металогичен, то есть слово в образе употребляется в переносном значении, и любой поэтический троп является средством выражения образа. Но я считаю необходимым ввести различение локального образа и развернутого образа. Образ как троп (метафора и т. д.) дает какую-то деталь общей картины и поэтому может быть назван локальным («золотая осень», «прозрачный лес», «сероглазое чудо», «дремучее невежество» и т. д.) Развернутый образ рисует целую картину, часто в развитии, и раскрывается в произведении или значительной его части постепенно, вовлекая в себя ряд художественных деталей в их взаимосвязи. Как правило, таков образ лирического героя, образ зимнего или летнего пейзажа, образ юности или старости и т. д. Двумя-тремя словами здесь трудно обойтись. Вместе с тем, лирическое единство развернутого образа достигается единством художественных средств выражения и концентрацией внимания на выделенном объекте. Приведу для примера два образа ночи, нарисованные в замечательных стихах А. Плещеева и Ф. Тютчева.

Ночь пролетала над миром, сны на людей навевая;
С темно-лазуревой ризы сыпались звезды, сверкая.
Старые, мощные дубы, вечно-зеленые ели,
Грустные ивы листвою ночи навстречу шумели.
Радостно волны журчали, образ ее отражая,
Рожь наклонялась, сильнее пахла трава луговая.
Крики кузнечиков резвых и соловьиные трели,
В хоре хвалебном сливаясь, в воздухе тихом звенели.
И улыбалася кротко ночь, над землей пролетая;
С темно-лазуревой ризы сыпались звезды, сверкая.
(А. Плещеев)

Здесь все выразительные средства работают на создание образа благостной, кроткой, мирной ночи, дарящей покой, отдых и радость всему живому. Развернутый образ ночи пронизан единым настроением, единой системой художественных средств. Можно рассмотреть все локальные образы этого стихотворения, но я этого делать не буду.
Совсем другое настроение создает известное стихотворение Ф. Тютчева «Ночное небо так угрюмо…» (см. также «День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла» и др.). Здесь также дан развернутый образ ночи – но мрачный, угрожающий, таинственный.
 
Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон.
 Одни зарницы огневые,
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые,
Ведут беседу меж собой.

Как по условленному знаку,
Вдруг неба вспыхнет полоса,
И быстро выступят из мраку
Поля и дальние леса.
И вот опять все потемнело,
Все стихло в чуткой темноте –
Как бы таинственное дело
Решалось там – на высоте.
(Ф. Тютчев)

Говоря о художественном образе, нельзя не коснуться синкретических образов, возникающих при соединении выразительных средств разных искусств – изобразительных, музыкальных, словесных и т. д. Такие образы представлены в вокальном искусстве, в театре и кино, в балете и других синтетических искусствах. Синкретические образы более полно отражают реальность и создают полифонию средств выражения, в идеале стремясь к гармоническому целому. Слово также может играть в этом важную роль.

*   *   *
Современная психология позволила открыть завесу тайны с тонких механизмов мозга, отвечающих за образное и словесно-логическое мышление. Мудрая природа наделила мозг человека удивительной способностью: правое и левое полушария коры головного мозга отвечают за разные типы мышления: правое – за интуитивно-образное мышление,
левое – за рационально-логическое мышление. Оба полушария связаны между собой тысячами нервных волокон, через которые они обмениваются нервными сигналами. И та информация, что хранится в левом полушарии, поступая в правое, перекодируется в образную форму. А та информация, которая поступает из правого полушария в левое, перекодируется в словесно-логическую форму. В творческом процессе постоянно совершается взаимопереход от слова к образу и от образа к слову, мышление словно ищет в этих межполушарных взаимопереходах какой-то окончательный синтез слова-образа. И ни один результат не является окончательным, так как таит в себе новые возможности для творчества. Изучение черновиков писателей и поэтов лишь в малой степени иллюстрирует эту работу мысли. Многие виртуальные процессы в сознании остаются навсегда скрыты от нас, равно как и живые впечатления, питающие собой творчество. Литературоведы видят лишь то, что лежит на поверхности, что доступно из текстов и документов. Сама тайна творчества от них ускользает. И, может быть, это и к лучшему. Ведь любое произведение искусства приглашает нас к соучастию, к сотворчеству, оно открыто для диалога. И это обеспечивает ему долгую жизнь – и продолжение ее в нашей жизни.

18 мая 2013 г.