Пасечник

В муссе вакшенных туч месяц точится звёздами,
Сыпля искрами вниз, в лес колючий густой.
Ночью тварям дневным сны конфетами розданы.
Неуютней втройне, чем на суше Кусто -


Вязну в чаще сырой в дребезжащем уазике.
Где ж село «Поплавки», о котором пел дед
Километры назад на хозяйственной пасеке?
Ни села, ни двора нихренашечки нет!


«Жми сквозь лес,- уверял,- с колеи не сворачивай,
Час займёт, полтора, до темна будешь там».
Тут свернуть и нельзя – еду, ветками стачиваю
До грунтовки бока, прусь как лось по кустам


От слюнявых волков, набежавших гурманами.
Я никак не пойму - отрезвило бревном -
На черта старику городского обманывать?
Вглубь манить для чего? Разве это умно?


Я весьма раздражён, ведь отнюдь не лечение
Созерцать три часа надоевший пейзаж,
Да скакать по холмам. Признаю с огорчением:
Чтоб вруну отомстить - душу чёрту продашь!


Буркнул я невпопад, в духе: «Блеск! Замечательно…» -
Путь всосало в себя покрывало из трав,
Лес дремучий сглотнул городского мечтателя.
Думал малость поспать здесь, под кронами встав.


Я мотор заглушил. Не поем, не до примуса.
Зябкий сумрак, авто придавивши пятой,
Через стёкла в салон клейкой массою ринулся.
Вязы, буки глядят безучастной толпой.


Приподнялся, слежу. Показалось движение.
Месяц скрылся совсем, лимонадом не льёт.
Напрягается слух мой до изнеможения –
Чаща-рыба молчит, глубже дёрнув под лёд:


Даже ветер застыл и листву не баюкает,
Не пищит, не шуршит зверь полночный лесной,
Филин к ветке прирос, не кричит, смотрит букою,
Воздух тяжек, тягуч и насыщен сурьмой.


Вдруг, дивлюсь: гонит тьму огонёк алой конницей,
Сквозь пехоту стволов, по кустам егозит.
Леший, что ли, со мной возжелал познакомиться?
Нанести, так сказать, неурочный визит?


Разломился, иссох, сплесневел я горбушками,
От багряной волны помешался в уме.
Что-то грезится там? Не кривится избушка ли?
Привлекая, маня, свет мерцает в окне.


Удивился, моргнул. Чую капельку смелости,
Игнорирую свой заколовший живот.
Из машины скакнул, растерев онемелости,
Захотелось узнать, кто в лачуге живёт.


«Загляну и вернусь»,- сам в себя я уверовал,
Любопытства засел под печёнкою ком.
Сотню ватных шагов осторожно отмеривал
До избушки гнилой, переваренной мхом.


Петли утлой двери заскулили, загавкали,
Что за мрачный аскет здесь открыл кабинет?
У окошка – стол, стул с деревянною лавкою,
Ширмы рваный кусок увидал в глубине.


Пахло гадко: гнилой и спиртной коалицией,
Мерный гул или треск слуха тотчас достиг.
Из-за ширмы, кряхтя и скрипя половицею,
Показался в пальто мне знакомый старик!


Я замялся чуток, как пред бабкой Раскольников,
Встретить деда опять – это ж, хлопцы, мечта!
Вспомнил всё! Осерчав, будто праздного школьника,
За наглейший обман отчитал! Отчитал!


Он задёргал лицом, перепаханным оспою,
В оправданье гнусит, старость щедро кляня,
Мол, склероз, и давно дружит с памятью постною,
Извинился, решил, что задобрит меня;


Самогона достал из подвала вонючего,
О проблемах твердит – помереть от тоски,
Валит закусь на стол, повторяет заученно:
-Утром сам отведу до села «Поплавки».


Фруктов, ягод поел, пить не стал – не до этого,
Дед взревел, покраснел, за невежливость счёл.
Я гляжу на него, в хлам пальтишки одетого,
Мерный гул или треск - не жужжанье ли пчёл?


Невтерпёж улизнуть, получается скомкано:
-Мне пора,- говорю,- путь укажешь с утра?
Дед кипит, взгляд меня колет, режет осколками,
Дать бы волю – уже б на клочки изодрал!


Он не мог ожидать, что проваренной кашицей
Путник этот сбежит, источая каприз,
И в хибаре гнилой ночевать не отважится,
А в машину пойдёт, недоверчивый лис?


Покидаю скамью, в мозге чувствую жжение,
Даже жаль старика, зря я вставил пистон.
Сделал шаг или два, поглощённый движением,
И ромашкой застыл, некрасивой, пустой.


Вынул резко старик руки-лапы кинжалами,
Взгромоздился на стул, как седой гамадрил,
Замелькали зрачки с ядовитыми жалами,
Пальтецо развязал, с диким воплем раскрыл,


Обнажив торс сухой, с почерневшею дыркою
Вместо ямки пупа! (Я ж не врач! Я - причём?!)
А из чрева, жужжа, кровопийцею зыркая,
На лужок погулять лезет армия пчёл!


Дед, ехидно смеясь ульем напрочь свихнувшимся,
Ярко-ярко сверкнул млеком брызнувших глаз.
К заскорузлой стене я прилип, изогнувшийся,
Против воли глядя вглубь, в проторенный лаз.


Воспалённый мой мозг, смрадом-дрелью просверленный,
Дрогнул студнем, а рот превратился в свисток.
Выпуская на пир насекомых уверенно -
Рать послушных детей, умилялся дедок.


Возбуждённо гудят, в рой большой собираются,
Бьюсь неистово в дверь. Чёрт! Она – заперта!
Туча прёт на меня, как на злостную травницу,
Дед слюной изошёл, желчью льёт изо рта.


Я метнулся в окно, удирая от братии,
Вышиб раму собой, точно в страшном кино,
Улетая в аффект, изрыгая проклятия,
И под вяз или дуб повалился конём.


Поднимаюсь. Живой. Ноги чую пружинами,
И к уазику мчу - сотню сдал бы на «пять»!
Всё усеяно тут разных марок машинами,
Как же раньше я их проморгал, не понять!


Добегаю, сажусь, дверцей – хлоп! лихорадочно,
Пот холодный прошиб, ужас взял на измор,
Мой рассудок шуршит – домик рушится карточный.
Первым делом бужу привереду-мотор,


Он икает, затем – сонно хрюкает боровом.
«Ну давай же, родной! Ну чего заикал! -
Матерюсь и бешусь! - Утекаем нездорово!»
Вдруг протяжно запел, отрезвляя, сигнал.


Я проснулся. Клаксон взвыл безумной сиреною,
И рука затекла – как иссохший кальмар.
Шрам на лбу от руля исказил всю вселенную.
Это что ж, господа?! Мне приснился кошмар?!


Рассветает уже, лес окутался дымкою,
От гудка стрекача дал пугливый кабан.
Продолжал я сидеть так, с баранкой в обнимку –
Будто сонный медведь, увидавший капкан.


Облегчённо вздохнув, избежав мыслеблудия,
Развернувшись, погнал с хладнокровьем врача.
Отыскал колею. Лес прошёл до полудня,
Но той пасеки я больше не повстречал.


2009/2013 гг