Восплачем по плагиатору! Заметка из 3-х отрывков

Честно говоря, надоело. Вопрос, казалось бы, не стоит выеденного яйца — настолько очевиден. Все мы слышали, что красть нехорошо, но поди объясни это вору. Он берет чужое произведение, по мере скудных сил своих его портит — и выдает за свое. Хотел бы я знать, что он при этом чувствует… Шарада!

Помимо воровства, однако, существуют и честные заимствования: цитаты, аллюзии. Постмодернизм вообще строится на глобальном цитировании. «Чужие» слова и мысли, сталкиваясь с авторскими, высекают новые, зачастую неожиданные смыслы. Sapienti sat?

В общем, предлагаю тему закрыть. А напоследок хочу предложить заинтересованным лицам три маленьких отрывка.

Отрывок №1.

В августе прошлого года свой обзор на БЛК я начал с нижеследующего пассажа:

«Сидя в своем скрипучем кресле в редакции “Литературной Швамбрании”,  пришел я к выводу, что новизна невозможна. Все мы плагиаторы – уже потому хотя бы, что говорим на языке. Берем слова из словаря. Редко кто вносит туда дополнения. А ежели и внесет — понятным станет. А ежели непонятно — читать не будут. Грустный ли это вывод? Да нисколько. Не в новизне изложения дело: в подлинности переживания. Естественные движения души для озвучения своего могут прибегать к самым разным способам. Когда способ наиболее уместен, мы говорим об удаче. Те, кто много прочел, уже не плавят руду. Среди огромной автомобильной свалки бродим мы, приглядываясь то к “cитроену”,  то к останкам “лимо”. И кто-то в итоге уезжает на элегантном авто, а кто-то одаряет себя никому не нужной и никуда не пригодной инсталляцией из деталей погибших кораблей».

Признаюсь, порадовало, что никто из прочитавших этот абзац не усомнился в том, что обозреватель «шутить изволит». Жаль только, про алфавит, про буквы забыл упомянуть.

Отрывок №2.

Сегодня вдруг вспомнилось, как в классе в шестом или седьмом на сдвоенном уроке русского языка и литературы мы писали сочинение на вольную тему. Вернувшись с перемены после первого часа, я не смог найти своего черновика и стал писать заново, воспроизводя все по памяти.

На следующий день Ольга Андреевна предложила классу заслушать сочинение одного из моих соучеников. Очень его хвалила. А я был охвачен ужасом: все было списано с моего «пропавшего» черновика. Как она могла не заметить? Не знал я, как вести себя в такой ситуации. Помню, в животе все как-то неприятно обмирало. Но соученика было жалко — какой-то брезгливой жалостью, — и жалость эта смешивалась с обидой на учительницу.  Никак не мог понять, как могла она, читая не столь уж толстую стопку тетрадок, не увидеть полного сходства двух сочинений? Не понимал я тогда, что у нее и без сочинений наших хлопот хватало…

С другой стороны, в тетради у меня красовалась сдвоенная пятерка... 5 по литературе, 5 по русскому. Короче, сглотнул я это все и ему ничего не сказал. Пусть хоть раз в жизни получит приличную отметку! Правда, он получил 5/4-. Чтобы списывать, тоже грамотность нужна.

Я и решил: А МНЕ НЕ ЖАЛКО! У меня, подумал я, хватит и так. А нищим подавать надо…
В общем, никакого развития та история не получила.

Забава, однако, состоит еще и в том, что когда, лет тридцать спустя, я дал почитать тому самому бывшему однокласснику свою поэму «Железо и цифры», где третья главка начинается строкой «Средь шумного бала, случайно», он мне с укоризной заметил: «Ну нельзя же так... Ну это же романс известный…»

Объяснять ему разницу между воровством и культурным диалогом я не стал.

Отрывок 3.

Привожу одну из главок своего послесловия к роману Д. М. Томаса «Белый отель»:

«Получилось так, что, взявшись за перевод “Белого отеля”, я оказался в том же положении, что и большинство тех, кто впервые прочтет его по-русски: имя Д. М. Томаса было мне совершенно незнакомо. И вот, по иронии судьбы, уже закончив работу, в “Иностранной литературе” (1990, №9) наткнулся на статью Е. Клепиковой “Плагиат: преступление без наказания”. В этой статье Д. М. Томас характеризуется как изощренный плагиатор — на том основании, что в пятой части романа для воссоздания атмосферы оккупированного гитлеровцами Киева и расстрела евреев в Бабьем Яру он опирался на материалы “Бабьего Яра” Анатолия Кузнецова. Как ни парадоксально это звучит, но особое возмущение у Клепиковой вызвал тот факт, что автор не только не скрывает использования этих материалов, но и выражает признательность за таковое использование... Не будем сейчас вдаваться в дискуссию о природе плагиата, о допустимых пределах “заимствований” из чужих текстов; напомним лишь слова Эйзенштейна, говорившего о том, что художественный смысл порождают не только кадры фильма как таковые, но и последовательность их стыковки между собой (и, кстати, раз уж речь зашла о кадрах: во многих художественных картинах широко используется кинохроника — почему же это еще не привлекло внимания ловцов «плагиаторов»?!). В романе “Арарат” сам Д. М. Томас устами своего героя говорит совершенно недвусмысленно: “Просто-напросто все искусство представляет собой сотворчество, перевод, если угодно. Но плагиат — это совсем другое”.

Произведение искусства рассматривается как нечто “отдельно взятое”, и цельность его определяется тем, объединены ли все его компоненты внутренней художественной логикой, если не сказать — гармонией». 

P. S. Вот, собственно, и все, что имел я сказать. Бесстыжих стыду не научишь. Напоследок не могу не вспомнить, как поразил меня однажды Андрей Пустогаров. В ответ на мою рецензию на его замечательное стихотворение «Пруд» он вдруг смущенно заметил: «У меня тут сказано: “Жизнь прошла”… Я только потом вспомнил, что так же написано и у Евгения Рейна». На что я заметил: «Андрей, а то, что слово “жизнь” тоже очень много раз встречается у разных авторов, Вас не смущает?» Весьма показательный пример, насколько совестлив может быть настоящий автор!

А по плагиаторам можно только кручиниться. Бог им судья. Как пел Высоцкий, «жизнь сама таких накажет строго». Туда им, недотепам, и дорога!

Dixi.