Касьянов день в хирургии...

Здесь тайны другие и мысли, в лохмотьях, другие.
Светлы все отсеки, с палатами лишь на двоих.
Но ёмкостей больше вмещает крыло хирургии,
Как лайнер – живой механизм, что и ночью не тих…

Как правило, все коридорные двери открыты.
Как проблеск зари, неизменен здесь красный ночник.
А воздух тяжёл, приглушённостью стонов изрытый,
В себе затаённых, как прячущий руды рудник…

А белый февраль за окном с милосердною целью
Прощальной метелью от взглядов закрыл корпуса.
Леса Берендея вокруг:  то берёзы, то ели –
Вершинами торят единственный путь в небеса…

В час ночи не стихли ещё кое-где разговоры:
Один – без ноги – просветлённо токует с другим,
Что вроде для жизни открылись в нём новые поры:
Понятье пришло: не один он судьбою гоним…

А в левом крыле спит воздушный такой одуванчик
Бабуля – почти девяносто… – в палате одна…
И сколько вместила за жизнь, а болит нынче пальчик,
Который отрезать бы сходу – и все бы дела…

Со мною в палате – и вовсе отважная Ольга…
Два года назначенных – пройденный жизни рубеж…
Никто ей не скажет, а сколько ещё-то ей, сколько –
Сдирать омертвевшие клетки, чтоб кожа – в цвет беж…

Сегодня Касьян – блудный сын високосного года,
Уж он побуянил, с утра перемётан им шлях…
Его переждать бы в стенах, чтоб в душе непогоду
Унять… а Серёге неймётся «пройтись на бровях»…

Пред новой тюрьмой в 45 – посреди престарелых,
Как в зеркале, будущность в них различая свою…
Скорей бы призыв услыхать – птичьих стай оголтелость,
Чтоб к дому тропинку сыскать в  разноцветном маю…


29 февраля 2012
Фото автора