Заодно

Мандельштамят волны юга,
заесенила Сибирь,
под Рубцова стонет вьюга,
сбросив груз осенних гирь.

Юдалевичем довлеет
ометеленность на нас.
Сашей Черным снег белеет,
Белый кучу слов припас.

Заливается кукушкой
одинокий в Мире Блок,
поздравляет нас сам Пушкин,
жаль Некрасов занемог.

Заболоцкий за болотом
с Маяковским на саду,
на витке, наверно, сотом
разглядели вдруг звезду,

что попала в поле зренья
Северянину во тьме
одинокого паренья
во языцах на гумне,

у Бальмонта на диване
редкий слог сидел вчера
и при Жданове Иване
пели песни фраера.

А Мордовин кувыркался,
по верлибрам колесил.
Шутов Саша ночью крался
и стрелял, что было сил.

Константин Петров над рвами
с хлебом выпечкой кружил
и сорил, сорил словами
и стихами он пуржил.

В небе синем сам Васильев
кулаков от пуль спасал,
но распалась всё ж Россия,
показал Союз оскал,

где Рылеев и Твардовский
и Мартынов заодно
свой Сергеев с ними в доску
гнали терпкое кино.

Михалков Сергей в маразме
и другие иже с ним,
славно жившие в казарме
сочиняют новый гимн.

Только Клюшников Серёга
сам себе лишь на уме,
у него своя дорога
и достойная вполне.

Мне Вильям Озолин часто
говорил: "Ты не спеши
называть успешность счастьем,
в этом нет, поверь, Души".

У Геннадия Панова,
даже в чёрный день тоски
нету матерного слова,
лишь поющие пески

осыпаются не манной
с неба в тишине веков,
был довольный жизнью странной
и оседлостью Кольцов.

Темперамента не мало,
как у истинных южан,
говорит туманно, вяло,
пишет весело Бажан.

Превознес А. Вознесенский,
ладно, ладно сам дурак,
гусь оранжевый вселенский,
как-то брякнул Пастернак.

И пошла молва по Свету.
Смеляков смелее всех.
Было лестно знать Поэту,
обречён что на успех

он в борьбе с любым пороком.
"Красота спасает Мир." -
подхватил Сергей Сорока
лучезарную Сибирь

и понес по всей Вселенной
эталоном красоты,
и в творениях нетленных
описал её черты.