Леконт ле Лиль Смерть Вальмики

Вальмики, бессмертный поэт и очень старый

Мгновенья жизни пронеслись пред ним,
Быстрее прыжка антилопы мифичной,
Ему уж сто лет, и скучно ему в человечьем обличьи,
Как птице, уставшей от сини небесной,
Что бьется крылом о гнездо безутешно.
Пытливый ум, отмеченный величьем,
Спешит уйти от надоевшего обличья.
И вот, хвалитель подвигов античных,
Мечтает он о грезах безграничных,
Где нет желаний, злоба не слышна,
Вдали от мира, где раздавлена душа,
О вечном сне без ярких сновидений
и без того сокрытого мгновения,
когда в забвении вечность уж пришла.

Время бежит, жизнь полна, работа закончена.

Печальный Имават уже достиг вершин,
Крутые тропы гор от стоп покрылись кровью,
Холодный ветер гор в груди ответил болью,
Но не вернулся он, ни телом, ни душой,
И шел за край земли, отмеченный чертой.

Стоит он безмолвно под сенью инжира,
Чтим стужей и зноем бескрайнего мира.
Изможденные руки сложивши смиренно,.
Он покрыт бородою, седой и почтенной.
Он прощается, молча, как будто навек,
С городами, озерами, поймами рек,
Со столпами небес, океаном вдали,
С распустившейся розой взошедшей зари.


Бесстрастный человек внимает этому спокойно.

Священный Свет сошел на землю с небом;
В травинку в поле,  в бездну облаков,
Летит он и  трепещет, свет богов,
Целуя сладко поцелуем нежным
Птенцов, щебечущих светло и  безмятежно,
Слонов  задумчивых, морщинами покрытых,
Жуков жемчужных, зеленью сокрытых,
Раджу, собак, Париса и Риши,
И Гималаи в призрачной тиши.
Волшебный смех окутывает землю,
Благоуханье жизни свету внемлет,
Как сладкий сон, где вечно  Брахма чтим,
Живет, блистает, признан и  любим.

Душа Вальмики погружена в эту славу.

   Какой порыв исповеданию помешал?
Видения древних дней, откуда взялись вы?
О, песнь священная добра, надежды и  любви,
Смирившая навек твой дух непостоянный,
Великий Дасаратид из Митилены славной,
О, мудрецы и воины, святые девы, череда богов
Неспешное  течение  сияющих веков,
Благоухающие ароматом роз  небытия
Вы кажетесь исшедшими из божьего огня.
Рамаяна!  Великий дух, что воспевал тебя,
Он следует тебе в блаженства небесах,
И, опьяненный гласом муз священных,
Роднится с вереницей душ .забвенных.

Солнце растет, поднимается, появляется и сжигает спокойно.

Безмолвный жар  своей могучей  силой
Всепоглощающий огнь рождает,
Видения, запахи и радость поглощает,
веселье и цвета, роптание толпы, волнение моря,
Что задремало, сини неба вторя.
Безмолвно все. Мир, раскаленный, чахнет.
Из недр  развершейся земли - термит,
Горящий дух его манит;
Потом  и сто других, и тысячи  за ними,
И миллионы за собратьями своими
Идут войной на старца белого, 
Судьбой,  его приведшей ко древу мшелому,
Он уничтожен  тем, что он задумал сам.

Разум уже не понимает ничего ни о смысле жизни, ни о самом себе.

Термиты долго ползают над чревом бледным
Пируя над  добычею инертной, собравшись,
Шелестя, вздуваясь, изгибая рой,
Как пена над пучиною морской.
Уже покрыли  ноги, бедра, грудь,
Уже непрочь в десницах утонуть,
Проникнуть прямо в черепные своды
В синюшный рот залезть, воинственные орды
Оставить от него лишь  горестный скелет,
 Покинутый в горах, как Бог на алтаре,
А кто был Вальмики? Поэт бессмертный.
Мелодия его души рождала звук ответный.

Не умолкнет он более в устах людей.

Стихотворение Шарля Мари Рене Леконта де Лиль (фр. Charles Marie Rene Leconte de Lisle),1818 — 1894 — французского поэта, главы Парнасской школы.

ВАЛЬМИКИ - легендарный древне-индийский поэт. Считается автором первоначального текста поэмы "Рамаяна".

La mort de Valmiki
Valmiki, le poete immortel, est tres vieux.

Toute chose ephemere a passe dans ses yeux
Plus prompte que le bond leger de l'antilope.
Il a cent ans. L'ennui de vivre l'enveloppe.
Comme l'aigle, altere d'un immuable azur,
S'agite et bat de l'aile au bord du nid obscur,
L'Esprit, impatient des entraves humaines,
Veut s'enfuir au dela des apparences vaines.
C'est pourquoi le Chanteur des antiques heros
Medite le silence et songe au long repos,
Au terme du desir, du regret et du blame,
A l'ineffable paix ou s'aneantit l'ame,
Au sublime sommeil sans reve et sans moment,
Sur qui l'Oubli divin plane eternellement.

Le temps coule, la vie est pleine, l'oeuvre est faite.

Il a gravi le sombre Himavat jusqu'au faite.
Ses pieds nus ont rougi l'apre sentier des monts,
Le vent des hautes nuits a mordu ses poumons ;
Mais, sans plus retourner ni l'esprit ni la tete,
Il ne s'est arret; qu'ou le monde s'arrete.
Sous le vaste figuier qui verdit respect;
De la neige hivernale et du torride ete,
Croisant ses maigres mains sur le baton d'erable,
Et vetu de sa barbe epaisse et venerable,
Il contemple, immobile, une derniere fois,
Les fleuves, les cites, et les lacs et les bois,
Les monts, piliers du ciel, et l'Ocean sonore
D'ou s'elance et fleurit le Rosier de l'aurore.

L'homme impassible voit cela, silencieux.

La Lumiere sacree envahit terre et cieux ;
Du zenith au brin d'herbe et du gouffre ; la nue,
Elle vole, palpite, et nage et s'insinue,
Dorant d'un seul baiser clair, subtil, frais et doux,
Les oiseaux dans la mousse, et, sous les noirs bambous,
Les elephants pensifs qui font fremir leurs rides
Au vol strident et vif des vertes cantharides,
Les Radjahs et les chiens, Richis et Parias,
Et l'insecte invisible et les Himalayas.
Un rire eblouissant illumine le monde.
L'arome de la Vie inepuisable inonde
L'immensite du reve energique ou Brahma
Se vit, se reconnut, resplendit et s'aima.

L'ame de Valmiki plonge dans cette gloire.

Quel souffle a dissipe le temps expiatoire ?
O vision des jours anciens, d'ou renais-tu ?
O large chant d'amour, de bonte, de vertu,
Qui berces; jamais de ta flottante haleine
Le grand Dacarathide et la Mytileenne,
Les sages, les guerriers, les vierges et les Dieux,
Et le deroulement des siecles radieux,
Pourquoi, tout parfum; des roses de l'abime,
Sembles-tu rejaillir de ta source sublime ?
Ramayana ! L'esprit puissant qui t'a chant;
Suit ton vol au ciel bleu de la felicite,
Et, dans l'enivrement des saintes harmonies,
Se mele au tourbillon des ames infinies.

Le soleil grandit, monte, eclate, et brile en paix.

Une muette ardeur, par effluves epais,
Tombe de l'orbe en flamme ou tout rentre et se noie,
Les formes, les couleurs, les parfums et la joie
Des choses, la rumeur humaine et le soupir
De la mer qui halete et vient de s'assoupir.
Tout se tait. L'univers embras; se consume.
Et voici, hors du sol qui se gerce et qui fume,
Une blanche fourmi qu'attire l'air brilant ;
Puis cent autres, puis mille et mille, et, pullulant
Toujours, des millions encore, qui, sans treve,
Vont; l'assaut de l'homme absorb; dans son reve,
Debout contre le tronc du vieil arbre moussu,
Et qui s'aneantit dans ce qu'il a concu.

L'esprit ne sait plus rien des sens ni de soi-meme.

Et les longues fourmis, trainant leur ventre bleme,
Ondulent vers leur proie inerte, s'amassant,
Circulant, s'affaissant, s'enflant et bruissant
Comme l'ascension d'une ecume marine.
Elles couvrent ses pieds, ses cuisses, sa poitrine,
Mordent, rongent la chair, penetrent par les yeux
Dans la concavite du crane spacieux,
S'engouffrent dans la bouche ouverte et violette,
Et de ce corps vivant font un roide squelette
Plante sur l'Himavat comme un Dieu sur l'autel,
Et qui fut Valmiki, le poete immortel,
Dont l'ame harmonieuse emplit l'ombre ou nous sommes
Et ne se taira plus sur les levres des hommes.