Ф. Пессоа. Абсурдный час

Вся твоя немота – паруса в атлантической пене,
И улыбка твоя – это море, которое немо,
А немая улыбка – те лестницы долгой ступени,
На которых твержу, что стою у подножья Эдема.

Мое сердце – осколки когда-то разбитой амфоры,
И молчанье твое соберет черепки воедино;
И твой образ во мне – моего же штукарства узоры,
И твой образ – как труп, что на берег метнула пучина...

Распахни же врата – и пускай, дряхлецам на разживу,
Улетучится чад, разлетятся салонные вздохи...
А душа моя – грот, что отверзнут навстречу приливу,
И в мой сон о тебе – вереницей бредут скоморохи.

Это плачет не дождь... Это сам я содеялся Часом...
Тем, что носит обломки в своей дребезгливой котомке...
И в мечтанье моем чья-то вдовушка бегает плясом...
И на небе моем – вековечно чернеют потемки...

Тяжелы небеса, будто путь, не сулящий возврата.
Только мелкая морось найдется у этого Часа...
Я в себя погружен, и душа моя этим разъята,
И улыбка твоя – никакая ему не украса.

Те часы, что живу, непроглядной изложены яшмой,
И тоска моя – мрамор в немыслимом прежде разрубе.
И ни горек, ни весел унылый веселый кураж мой,
И ни злы, ни добры доброты моей темные глуби.

Мои ликторы робки и к службе имперской не рьяны,
Водрузил я знамена не там, где священные грады,
Фолианты лежат между тюков моей баррикады,
На поржавленных рельсах плетутся глухие бурьяны.

О, как стар этот Час! Перегнившие шепчутся лини
Про ушедший фрегат, про сверканье полуденной дали,
Про иные часы, коих нынешний Час благочинней,
Про иные часы, что тревогой мечту напитали.

Здесь руины дворца. Здесь чернеет застойною жижей
Омертвелый фонтан... И почти что несносно для глаза
Это зрелище-осень, с его наготою бесстыжей...
Все вокруг манускрипт, где оборвана лучшая фраза.

Пара проблесков дряблых мелькает на немощных жабрах,
Отравляет озера записок изорванных ворох...
И душа моя – свет, что давно перетлел в канделябрах,
И мои устремленья – коряжины в хворых озерах...

Отчего я так болен? В луною наполненном парке
Хороводятся нимфы, уставшие от пустодневий...
И молчанье твое – колыбельная тонущей барке,
И Лжефебова лира мне слышится в этом напеве...

Где на солнце сияли глазастые перья павлиньи,
Даже тропки смутны. Лишь порою на темном песке их
Померещится след, словно бонна прошла в кринолине,
Да почудится шаг в никуда не ведущих аллеях.

Все на свете закаты в душе моей золотом стыли...
Все на свете луга моим стопам бывали простерты...
И во взгляде твоем – все тобой предвещенные штили...
И во мне оттого – кораблям недостижные порты...

Дружно падали весла... Но шепчет зеленая нива,
Что я морем не стал, что ненужные выкопал клады.
Я властительный царь, только в царстве глухого надрыва...
И я теплюсь внутри – лишь теплом отгоревшей лампады.

Столько жара в тебе – у принцесс опаляется локон...
А твоя немота – воздымается горной вершиной...
Лишь единый подсолнух глядится из замковых окон,
И печально помыслить, что он далеко не единый...

Перезвон колокольный к иному уносится Долу...
Мы и здесь, и не здесь, будто львы, урожденные в клетке...
Мы остались детьми, только жгут нашу старую школу...
Сгинул Север и Юг – и нам не за что ставить отметки...

Я гляжу на тебя, от горячки очнуться не смея...
Ты моя слепота. Ты для ока пустая морока.
В созерцанье моем перевились пунцовые змеи...
И твой образ во мне – что глоток цепенящего сока...

Мне тебя презирать? Посчитать ли презренье игрою?
Словно веер в жару, мне твой голос молчащий отраден –
Только веер закрытый – а если прельщусь и открою,
Расколю этот Час, где во чреве полно червоядин.

Перевяло цветов – сколько было и больше, чем было...
И хребтов перегиб – не согбен, а согбенья согбенней...
Я собор немоты созидал из любовного пыла,
Там любая ступень – только первая между ступеней...

Виснет в воздухе смех... И крадется вблизи соглядатай...
Девы саваны ткут, чтобы вдовые ткачки уснули...
О, твоя немота – немота оживающих статуй,
Аромат хризантемы, предузнанный в знойном июле.

Надо все поменять – чтоб мосты разобрались на бревна,
Испрошились холмы и землею засыпались реки;
Надо выровнять все, что на этом пейзаже неровно,
Надо просто завыть – будто злая пила в лесосеке.

А сказать напрямик, нам несбыточных надо пейзажей...
Каждый день все одно... Осмелей и завесу раздерни...
Я внимаю тебе – моя внимчивость лепится сажей
На твою немоту, что сюда низлетает из горней.

Так же сладостен вечер, как сладостно жить не сиротке...
Вся небесная ширь вполовину улыбки светлится...
Я мечты о тебе тереблю, как монахиня четки...
Я тебя узнаю – и ты чахнешь, как роза в петлице.

Нам обняться с тобой, нам бы сделаться фреской дальней!
Двоекрасочным стягом взноситься все выше и выше!
Безголовая статуя, полная праха крещальня.
И знамена поверженных с надписью – «Сим победиши!»

Что-то мучит меня – даже рядом с твоей благостыней...
Отчего-то во мне – только одурь и ужас беспутий...
Я себя не пойму... Я с душою своею в размине...
Я заочно любим – по ту сторону собтвенной сути...