Дядя Йося, Драпкин и другие

У приблатненного Вилли Токарева есть такие строчки: «Всех, кто кушает мацу, узнаю я по лицу».  Меня не только узнают во всех странах и на всех континентах, но еще и приветствуют, принимая  то за Борю из Минска, то за Эдика из Баку, то за Сёму из Риги и т.д.  Перечислять можно до бесконечности.  Особым вниманием я пользовался в Израиле.  Как-то на одной вечеринке оказалось, что меня одновременно видели в  Житомире, Кустанайской области и в порту города Находка.  В Торонто всё продолжилось, хоть и с меньшим успехом.  Одно время меня активно принимали, особенно в профиль, за Леонида Бердичевского, известного  в нашей общине своими короткими рассказами, которые публиковались в русских газетах чуть ли не ежедневно.  Поначалу я отнекивался, но потом мне это надоело, и я отвечал неопределенными фразами на все вопросы, критические замечания и комплименты: «Ну, это не однозначно.  Тут можно было бы и поспорить.  Ответ Вы найдете в следующем рассказе». 
Первое время меня несколько раздражала такого рода «популярность», но затем это стало даже забавлять.  Перед тем, как отправиться в поездку в какой-нибудь город или страну, я заключал с женой Мариной пари на предмет того, узнают меня или нет, и почти всегда выигрывал.  А выигрыш был всегда один – 200 грамм куриного паштета, который мне под страхом смерти не дозволялось есть, потому как холестерин.  Исключением стала Аляска.  Я имею в виду не само путешествие на корабле, где меня подкарауливал средних лет поджарый господин, пытаясь выяснить, не являюсь ли я дантистом Драпкиным из Чикаго, который отказывается переделать передний мост во рту его любимой Ханночки.  Нет, я говорю об экскурсиях по самой Аляске.  Все эскимосы, не говоря уже об англосаксах, смотрели сквозь меня и не узнавали.  Мне как-то стало даже неловко за Аляску: не ожидал я от нее такой подлости.   Но я отомстил хотя бы нескольким американцам, в упор не замечавшим меня.  Будучи на экскурсии, я громко спросил гида, находимся ли мы уже на территории провинции Юкон в Канаде и, убедившись в правильности моего предположения, рявкнул: «Янки, гоу хоум!» 
Если всерьез,  то лишь однажды, после посещения Парижа, у меня надолго остался горький осадок от «узнавания».  Лет пять назад я был в гостях у своей сестры в Берлине.  Раз уж попал в Европу, хотелось увидеть что-нибудь ещё  кроме Германии.  Две поездки в Чехию и в Голландию сорвались, так как не набралось достаточно туристов.  Времени оставалось в обрез, и я решился на двухдневную поездку в Париж.  Честно говоря, никому не пожелал бы такого туризма: за три ночи мне удалось поспать всего 5 часов; Эйфелева Башня, Елисейские Поля, Лувр, Версаль, бесконечные дворцы и памятники мелькали сплошной вереницей с 6 утра до полуночи.  В то же время, нас практически обязали посетить какую-то подозрительную парфюмерную фабрику и кабаре.
В Париже мы остановились ненадолго на Монмартре.   Как  только я вышел из автобуса, ко мне на шею бросился какой-то невысокий старик: «Марик, - кричал он, - Ты откуда?  Ты где сейчас?  Как там Полина?»  Я слегка опешил, осторожно отвел его руки и сказал: «Я не Марик.  Вы, очевидно, ошиблись.»  Но он продолжал: «Ты же Марик Бродский из Бобруйска!  Это же я, дядя Йося с Краснофлотской!»  «Дядя Йося,- спокойно ответил я.-  Я – не Марик.  Я никогда не был в Бобруйске и, к сожалению, вряд ли  когда-нибудь буду».  Старик как-то сразу же обмяк, потускнел и жалобно пробормотал: «Ну, так извиняюсь.  Ну, так и не надо».  Он медленно отошел к своему автобусу и продолжал говорить, обращаясь в никуда: «Раз ты стал таким важным, что не можешь сказать «здрасте» дяде Йосе, таки не надо. Таки обойдусь.  Когда нужно было недорого пошить костюм, одолжить деньги, устроить ребенка в детский садик дядя Йося был нужен”.
Жаль, если этот добрый старик не узнал, что Марик Бродский не виноват перед ним.