Обращение. Страница Юлии63

(конец семидесятых)

       Это случится спустя несколько дней после новоселья.
 Почему именно в тот июнь, а не в иной?
Почему не в декабре, почему не раньше и не позже?..
Просто, наверное, и вправду “время жить и время умирать”.
Знать бы ещё, где она, жизнь, а где смерть, как отличить одно от другого.

       Был поздний вечер, тёплый, звёздный. Гуляли с дачной знакомой по улице, о чём-то болтали.
Борис отправился спать, а я всё не могла уйти, хоть и трёп меня тяготил, хотелось помолчать.
И звёзды были как звёзды.
Просто что-то происходило, - не вокруг, не в природе, а со мной, внутри меня.
Состояние это можно было определить одним словом: предвкушение.
Так в детстве я следила за рукой деда Мороза, запущенной в мешок. Потом за руками продавцов антиквариата, извлекающих из сумок и простыней очередной “шедевр”.

Так волновал прежде первозданно чистый лист бумаги, к которому я спешила, поймав за хвост синюю птицу вдохновения. Пока не стала эта “первозданность”, обречённая на коллективное изнасилование худсоветами и прочими инстанциями, вызывать приступ отвращения.
       Предвкушение чуда, как прежде из мешка или из-под пера - только на порядок выше отклонилась стрелка, предвещая бурю.
Странная дрожь волной пробегала по коже, будто по траве перед этой самой бурей. Бросало то в жар, то в холод.
Нетерпение – скорей же, скорей, - сменялось паническим: нет, не сейчас.

       Наконец, и приятельница заметила моё состояние, забеспокоилась.
Перекупалась, простыла, а может, температура?
Но голова моя была ледяная, руки – горячие.
В конце концов, она отправила меня домой. Посоветовав попить чайку с липой и мятой и лечь спать.
Дома всё вроде бы прошло.
Попила чайку, поглядела по ящику новости, помыла посуду и улеглась на белый “Людовик” рядом с Борисом, глядевшим уже десятый сон.

       Проснулась внезапно среди ночи от невыносимого, испепеляющего счастья.

       Никаких видений. Те же стены, едва различимый парус окна, похрапывающий Борис. Низкий потолок безо всякой двери в золотисто-небесной рамке...
Ничего такого.
       Чудо вершилось во мне. В каких-то неведомых прежде глубинах моего “Я”, границы которого вдруг разверзлись, рухнули, сгорели...
       Вот как я попыталась передать это состояние в мистерии “Дремучие двери”:

       “ – Иоанна...
       Даже не голос, а тоже мысль.
Но не её, а прозвучавшая в ней, как некий код, сигнал, поворот ключа...
От чего, казалось, навеки заполнившая её тьма вдруг стала светать, рассеиваться, побеждаемая новым состоянием. Названия которому Иоанна не ведала, но которое стремительно нарастало.

       Трепетные, пульсирующие, как сердце, сполохи снежно-жаркого сияния… Девственно-чистый, ослепительно-белый, бесстрастный и одновременно огненно-испепеляющий – Огонь, какого не бывает на земле.
       Очищающий, всё переплавляющий. Не статика, а вечное движение. Биение невидимого животворящего сердца.
Основа основ, начало начал, альфа и Омега.
Это не был свет в земном понимании, а таинственно-дивный Поток нездешней энергии, воскрешающей и живящей.
       “Где первообразы кипят, трепещут творческие силы”...

       Здесь священнодействовало, всё преобразуя пламенной и жертвенной Любовью, само Божество, сама Истина.
Горнило подлинного Бытия едва приоткрыло завесу, сияя россыпью созвездий, преодолевших пространство идеальных конструкций, тьмы, гибнущей в костре невиданных красок.

       О, как рванулась туда душа!
В то время, как всё тёмное в ней, злое и лукавое спасалось в панике, казалось, раздирая пополам её изнемогающее от этого разделения “Я”.
Иоанна-полутьма, одновременно жаждущая и страшащаяся.
Огонь Спасающий и Воскрешающий – она вдруг прозрела, что страшен он лишь для тьмы.

       Умереть в тленном, во времени, чтобы прорасти в бессмертие.

       И чем больше она вмещала, прозревая уже не только мыслью, но и едва бьющимся сердцем, дивный пульс, ритм, биение животворящего Слова в неземной симфонии Вечного Созидания – радуг, аккордов, идей и свершений... Чем больше трепетала, рвалась туда душа в неистовой жажде одновременно гибели и рождения, тем явственней сознавала она в ужасе свою зажатость, закупоренность.

Мельчайшего, но уникального по замыслу капилляра, не оправдавшего своего предназначения, заполненного полутьмой...

Принять, обогатить, пронести, как эстафету, через земную жизнь – и передать дальше...
Не проводник, не сопричастник, не сотворец.
Препятствие.
Животворящий поток, встретившись с непроницаемостью, обтекает её и несётся дальше, мимо...
Препятствие, балласт, тромб”.
       Конец цитаты.
Препятствие, балласт, тромб...

       Я в слезах сползла с кровати на ковёр.
Молиться не умела, да и никакие слова тут не годились.
Лишь знала – Он здесь, совсем рядом.
И спросила беззвучно, что же Он хочет от меня?
Что теперь должна делать, как жить?

       Ответ был удивительным. Я опять будто говорила с собой и не с собой. Ведая, что Он через меня отвечает мне:
       - А что ты сама хочешь?

       Он давал мне свободу выбора!
И, ни секунды не колеблясь, я попросила не семейного счастья, не любви, не здоровья. Не долгих лет, не славы и богатства.
А того, что действительно желала больше всего на свете:
       - Открой мне, Господи, тайны Твои.

       Ответа на вечные “проклятые” вопросы, которые сознательно и бессознательно искала всю жизнь, – вот о чём я дерзнула попросить.

       И поняла, что услышана.

       Я безуспешно попыталась растолкать Бориса и поведать о случившемся. Но, почувствовав запах спиртного (в последнее время это бывало с ним всё чаще), провалилась в сон.
Утром проснулась и сразу вспомнила.
Счастье.
Праздник, который всегда с тобой.

Я всегда знала внутренним ведением, что Он есть, - Высший Разум, Абсолютная Идея, Творец Вселенной, Истина...
Однако чудеса, которые происходили в моей жизни, включая и саму жизнь, почему-то представлялись не имеющими к этому “Высшему” никакого отношения.

И вдруг что-то повернулось (или повернули) во мне - будто родилась заново.

Любящей и любимой, несмотря на беспросветное одиночество.

Всемогущей и бессмертной, хоть уже стукнуло сорок.

Исполненной жажды сейчас же, немедленно вещать об этом всему миру.

Хоть он не станет слушать.

(продолжение следует)...