если мир...

                Фируз МУСТАФА



                Если мир превратится в рай…
                или Отель для беженцев


      В одно время это место считалось самым оживленным и шумным. Веселые мелодии, доносимые из открытых окон красивого пятиэтажного здания, разноцветные цветочки, видневшиеся из-за бетонных столбов на картинке, убранных двориков волей-неволей привлекали людей. Это здание было некогда офицерской гостиницей и самым странным  является то, что я ровно двадцать пять лет назад именно отсюда – с этой гостиницы отправился на службу. В то время нас – призывников из района – после того, как сутки нас кормили в этом пятиэтажном здании, в торжественной обстановке отправили на службу.
Еще одним странным в этом мире является и то, что спустя 20 лет после той церемонии «проводов» мне пришлось переехать в одно из зданий по соседству с той же гостиницей, и вот уже пять лет, я прохожу мимо этого здания бывшего «Хазри». Говорю «бывший» потому, что гостиница уже больше не функционирует. Сейчас местные жители дали «Хазри» новое имя – «Дом беженцев». Я знаю, что в последние годы во многих общежитиях и недостроенных зданиях окраин Баку расселились беженцы и вынужденные переселенцы, и эти здания тоже называются  «домами беженцев». Вопрос весь в том, что здание по соседству от нас отличается от других зданий: все же это – гостиница, какой бы она не была.
  Сейчас у меня в этом поселке, а также в старой гостинице- новом «Доме беженцев»,  мимо которой я прохожу каждый день, - есть знакомые. По пути здороваюсь с ними, а иногда справляюсь об их здоровье и настроении. На самом деле они поселились здесь – в   этом поселке – раньше меня. Люди, годами жившие в военной гостинице, уже приобщились к своему рода «новым условиям». На днях один знакомый беженец, поздоровавшись со мной, вздохнул и сказал: «Ровно 10 лет прошло…» Сначала я ничего не понял. 10 лет? Какой 10 лет? Наверное, житель «Дома беженцев», поняв мое колебание, печально улыбнулся. «10 лет прошло, как мы переехали  в эту трущобу…. Ровно  10 лет, как мы потеряли Шушу. Сейчас отмечаются юбилеи каждого события…. Исполняется 10 лет и нашей переселенческой жизни. Некоторые готовятся отмечать эту чуть ли ни с цветами. Боюсь, что пройдет еще 5 – 10  лет, забудется Шуша, забудется Карабах. А мы, считая годы, и все время, надеясь на следующий год, останемся без крова…»
Я, как следует, подружился со своим соседом. Этот худой, увядший мужчина, имя которого я опасался спросить, и к которому я обращался просто «земляк», временами прохаживался перед этой гостиницей и здоровался с проходившими мимо. С первого взгляда ощущалось, что этот человек в этом поселке  в огромном Баку скучает, не находит собеседника, чтобы поделиться:
 – Муаллим, сможет ли, это ОБСЕ, или что-то еще решить эту проблему?
 Я долгое время молчал.
Он:
 – Честно говоря, я не верю в возвращение земель мирным путем. А вы как, верите?
Я затруднился ответить.
– Если покровители их позволит, мы освободим Карабах за один день. Или я ошибаюсь?
 Я молча покачал головой.
 – Говорят, что в Америке лобби наших соседей очень сильно. А что же случилось с нашими – азербайджанцами и почему они не оказывают влияния на Клинтона или Буша?
 На самом деле, этот мужик задавал эти вопросы самому себе и, может быть, не ждал от меня конкретного ответа; в тот момент было видно то, что он не настаивает на том, чтобы услышать ответ.  Честно говоря, я и сам каждый день задаю себе эти вопросы, но не могу найти на них вразумительного ответа.
Очень часто перед гостиницей попадался на глаза гроб с накинутой на него черной мантией. По шуму от плача ощущалось, что есть умерший. В эти дни на увядшее лицо мужчины налетала тяжелая тень, он разговаривал сам с собой, словно с кем-то сводил счеты, с кем-то делился.
Когда мы встречались, сталкивались лицом к лицу, спрашившись о здоровье и настроении друг друга, он снова, как дождь, засыпал меня своими горестными вопросами, будто хотел этим облегчиться.
 – Интересно когда же избавимся от этого ужаса. С наших сторон каждый день приходит весть о смерти. Кто–то умирает в общежитии, кто-то в палатке, а кто-то в России. Разве бог не видит эти мучения? Может быть, бог на стороне  наших противников?
Однажды перед гостиницей проходил свадебный караван. Мой знакомый улыбнулся и сказал: «Дочка нашей соседки выходит замуж. Поблизости живут ее родственники, оттуда едут машины. Не хотели, чтобы невестку проводили из «Дома беженцев», сказали что стыдно, разве можно из гостиницы – общежития – проводить девочку?… А я не вижу в этом ничего постыдного. Все равно – мы живем здесь – и здесь у нас должны быть поминки и свадьбы. Пусть стыдятся те, кто видит весь этот кошмар.  Может, я ошибаюсь?
Нет, он не ошибался. У этого человека было своеобразное мышление и логика. Между прочим, хорошо разбирался в искусстве и музыке. Иногда касался и этой темы.
 – Что вы думаете об этих певцах? В молодости у меня был хороший голос. Не стал я играть и петь. Не могу слушать нынешних певцов. Почему? Да потому, что ни эта музыка, ни слова не имеют никакого смысла. Их занятие только лишь подпрыгивать. Откуда мне взять Хана, Бюльбюля, Шовкета, Рашида?
И снова, когда начинал яростно рассказывать о вреде, причиненном  народу противниками, как и обычно, начинал свое слово  с вопроса:
-Знаете, в чем заключается самый большой ущерб, причиненный нам соседями. Земля, это, конечно же само собой - это  святое. Самый большой ущерб  они нанесли нашей культуре. Навряд ли еще где- то могут родиться Гаджибековы, Шушинские, Беделбейли, Аливердибековы. Родной мой, земля, воздух, вода - это другое. Я еще не говорю о Натаван,  Юсиф Визир, Ахвердов, Сулейман Сани. Разве в трущобе, в гостинице - или что- то вроде этого, можно вырастить и воспитать ребёнка?  О, какое для нас счастье жить  в отеле. Нет, родной мой, клянусь, здесь хуже, чем в могиле. Мы живем в мучениях. Не знаю, почему нет никого, кто бы призвал нас к войне, объявив мобилизацию? Разве земли можно вернуть миром? Разве скот по своей воле выйдет из просяного поля? Если мы не докажем противникам кто мы на самом деле, то они нам покажут локоть. Пока они  не увидят крови, они не успокоятся, как сказать, пока змея не увидит звезды, не умрет. Разве не так, родной мой? Мы должны показать змее эту звезду. Разве умереть там не лучше, чем  умереть здесь? Все равно мы и здесь умираем...
На завтра этого дня, возвращаясь с работы, остановился, увидев возле ступеньки  «Хазри» гроб, на который была накинута черная тюль. Наверное, опять кто–то скончался. Придя домой, положив сумку, сын, подкрадываясь, подошел ко мне: «Отец, твой друг недавно умер. Тот дядька, который всегда разговаривал с тобой во дворе. Недавно, схватившись за сердце, он упал прямо на улице. Соседи сказали, что он скончался». Я расстроился. Как- будто, внутри что -то сорвалось.... У меня в ушах послышался голос того человека, сгоравшего и увядшего изнутри от тоски по отцовскому краю: «Разве умереть там не лучше, чем умереть здесь?»
 Однако он покинул этот мир именно здесь. А те места стонут ещё под ногами  чужих людей.
Я спустился во двор. С открытого окна балкона какого-то соседнего здания доносилось пение Хана:

Мой Родимый Карабах,
Шеки, Ширван, Карабах.
Если мир превратится в рай,
Не забуду Карабах.
               
Интересно, почему в те времена, когда Карабах принадлежал карабахцам, в этой песне с беспокойством и болью в сердце говорилось о том, что Карабах может забыться? Почему?

                2002 г.
               
                Перевод с азербайджанского