Рассеянный свет - первая часть

Ты –
     сон вороха жёлтых листьев в руке,
След синих капель дождя на опрокинутом в небо лице,
Тонким голосом спетая светлая песенка
И полёт (во сне мы все ведь летаем)
Над корой, над рыжИнами
                берёзовых кудрей, светящихся взглядом,
Смех сквозь рыжего солнца косые лучи,
Огонь фонаря на зыбкой танцующей ножке
И пожатие бережной тёплой руки,
Как поцелуй солёного ветра в ночи, –
                это Ты
И тепло осенних причуд моего сердца,
Огонь, пляшущий в воздухе и в моей руке.
    
1994 


Ветер долистывает книгу последних листьев на деревьях.
Ты мерзлячка, и холод так же трогает твоё лицо
                колючими пальцами.
Я знаю твой цвет: вишнёвый на серебре,
И теперь эта нежная строгость
                в луже тёмной осенней воды.
Да, это опять прозрачная осенняя картина,
Но медленное приближение зимы
                вынуждает стихи становиться белыми.
До свидания, Наташа.
Тебя по-прежнему любят.

1994 


Поэзия – сестра огня,
Сестра тоски, сестра душевной муки,
Сестра любви, сестра и скуки –
Какая странная родня.

1995


Близки и нужны мы друг другу бывали,
Две разные дружбы, две светлых печали.

Троились тенями, цвели, умирая,
За дверью больницы, пред стенами мая.

Огонь и ненастье, любовь и простуда –
Все было нам счастьем, все было нам чудом.

И тот, кто потиром нам счастье развесил,
Смеялся и плакал – он пел наши песни!

1996


КАПРИС

Принесите мне веточку с инеем –
Я опять заскучал по зиме.
Небо яркое, южное, синее,
Беспокойное – не по мне.

Есть у августа верная смета:
Если вечер сочится стихами –
Накренится беспечное лето
И, спеша, захрустит под ногами.

Наливаются яблоки поздние,
Вечер дымом и жаром томит.
Ночи звёздные пахнут здесь соснами
И цветами смущенных ланит.

Стало слишком легко быть поэтом
Рядом с лесом курчавым, с прудами,
С небом, облаком спелым одетым,
И с притихшими в зное домами.

1996


Я отдал свою душу крестьянской тиши,
Передал драгоценный сосуд недрожащей рукою
И познал у воды, где растут камыши,
Счастье вечного нежно-святого покоя.

Как светлы монотонные песни сверчка
И далёкие звоны непуганой птицы.
Я прожил свою жизнь жизнью черновика,
Чтобы здесь несомненно, впервые родиться.

1996


Соловьёв больше нет. Только лишь иногда
Трель короткую можно услышать
В парке, в зарослях возле пруда,
За беседкой с неструганной крышей.

Этот северный край – словно рай на земле,
Храм неяркого, тихого лета.
Старый сад, что оставил в наследство нам дед –
Самый лучший приют для поэта.

Облака – словно крылья неведомых птиц,
Цвет небес упоительно нежен,
Но твой взгляд из-под длинных упрямых ресниц
Снова скучен, капризно небрежен.

1996   


БЕССОННИЦА

Светлеет небо; бледно-розовой каймой
Подёрнуты края далеких крыш.
Прозрачный, свежий воздух над рекой
Пронзает лёгкой тенью быстрый стриж.

Сна ни в глазу; который час подряд
Кручу расстроенный мотив часов,
Топлю минут густой, подвижный ряд
В тобой забытом запахе духов.

Мерцают звёзды; влажным холодком
Туман крадется понизу с реки.
Стук лёгкий торопливых каблуков.
Вновь тишина. Порывом ветра дым

Влетает в дом – и улетает прочь.
Костёр у леса; длинною свечой
Играют волны. Догорает ночь.
Свистя, ведут коней на водопой

Мальчишки.
Жаль, что ты не здесь.

1996 


Июль. Я стал тяжёл и зрел,
Как сочный плод на ветке груши.
Чернеют ночи каплей туши,
Ручьём холодным дни без дел,
Неразличимы меж собою,
Текут водою ключевой,
Хрустят сосновою иглой,
Шьют серебром по голубой
Канве небес над головой,
И ткут смолистой дымкой хвои.

1996 


Я – испанец.
Летаю во мгле.
Слышу песню.
Снизу, со склона,
     сквозь туман голос девы.
О любви.
Красное чувство.
Ночь.
      Парю.

Голубой туман.
Кто вы, волшебник?
Тысяча вёрст без единой звезды.
Скучно.
Единой звезды, кроме Вас.

1996


Расстаются.
Рвутся.
Линяют.
Молчат.
Вчера ещё – дети. И совсем – близко.
Теперь – холодны.
Наши руки пусты.
И в глазах – аметисты.

Никому
Не скажу,
Никогда,
Ни за что,
Как я детски люблю,
Доверчив и прост.
За это – бьют,
За это – лгут,
Считают, что ты прохвост,
Или просто – щелчком в нос,
Мелочь,
Мальчишка,
Что с тебя спрос!

Никто
Не придёт
Неожиданно,
Не
Воссияет
Солнечно
Глазами
Простыми,
Близкими,
Никому
Не нужны
Мои выходки.

И я тоже
Обязан.
Обязан.
Обязан.
Хранить
Совершенное
Равновесие,
Равновесёлое,
Равновесеннее настроение,
Быть развязен.

Расстаются.
Меняются.
Не прыгают от радости.
Делают вид, что взрослые –
Тоже мне, притворялы.

А я не хочу.

Я – люблю!
Такой я.
Смею.
Поэт дешёвый.
Вас – югославка и полька,
И всех – кого полюблю.
И когда сплю,
И когда чищу зубы,
И когда разговариваю с автоответчиками
в городском транспорте,
И когда Вас ненавижу и презираю,
И когда сижу на унитазе,
И когда болею гриппом;
Я даже ем – потому что
                очень Вас люблю.
____________________

Главное – не курить и не ругаться матом.
Все остальное – можно.
Можно плевать – в душу.
Не понимаю, почему я кому-то должен врать.
Откровенность.
Не желаю больше Вас видеть.
Для Вас моя душа – закрыта.
Не доплюнете.
Я не ревную.
Не злюсь.
Мне просто надоели Вы до смерти.

1996


Усталый маг, мягкосердечный жулик
Разглядывает в полутьме вечерней
Свой ясный взор – глаза придворной черни.
С горбинкой нос – сутулый адмирал.

Сомкнув крыла, нежнейший забияка,
Летит он вдаль над берегом Невы
Без думы, без волненья, без жены
И без желанья новой драки.

Властитель дум, бездонный, как алмаз,
Как все мы, падкий к чистоте и чуду,
Он нежно улыбается оттуда,
И видит всё его нескромный глаз.

1996


БЕССОННИЦА

Река седая протянула мне клинок
Серебряный огня на том краю.
Пришла пора отдать ещё листок
Поисхудавшему календарю.

Светлеет небо нежно-розовой канвой.
Вот были звёзды – вот уже их нет.
Туманы. Ветры над рекой.
Свет.

Совсем не грустный, тихий, чуть пустой,
С тяжелой головой, смотрю на дальний холм,
На город, озарённый синевой,
На темный силуэт – твой дом.

Чуть улыбаюсь. Медленно-жемчужны,
Плотны, телесны волны. Нервно город
Готовится начать свой бег дневной
(И всё – тебе, тебе – тебе одной,
Тобой живу). Трамвай вздохнул и дрогнул.
Весенний воздух пуст и гулок (Ты
Спишь ещё, не видишь, как красиво –
Оранжевая даль – и солнца полудиск).
Река спокойна и ленива,
Как кошка (Какая нежность – твоя рука).
Глаза над рекой.

Надо лечь – может, ещё сумею поспать.
Я тебя люблю.

Спи, mon amour.

Знаешь, когда хочешь женщину, очень трудно уснуть.

Встану поздно. День опять насмарку.
Чудесное утро.

1997 


КАКТУС
                Борису Гребенщикову

Мой белый кактус велик, как море,
Словам не верит, любви не ждёт,
Он знает ветер, он видел горе,
Пил много водки – и он не врёт.

Стоит, качаясь, как дуб зелёный.
Летят мгновенья. Кипит весна.
Ах, кактус, друг мой, мой кактус скромный,
Зачем ты видел так много зла?

Подует ветер – и он застонет,
Посмотрит осень – душа сгорит.
Мой кактус ропщет, мой кактус спорит,
Но кто услышит? Кто исцелит?

Но есть у друга одна надежда,
Что медный ангел, январь-пчела
Придет погреться, как встарь, как прежде,
И он поверит свои дела.

Но только нету – тот ходит в стае,
И кактус курит свой самосад.
Молчит мой кактус, мой друг печальный, –
Ах, лучше спой мне про горный сад.

1997


Крученым да по чёрному –
Нет, не стихи – смерть.
Дайте мне снова, вздорному,
На Вас посмотреть.

Спёртое и весеннее
Засеребрит грудь.
Дайте мне снова, серому,
Вас вдохнуть.

В нас холодок – трещиной,
Черная ночь – печать.
Дайте нам право, грешным,
Целовать!

1997


Друзьям, и только им, читать себя позволю,
Как книгу, как весеннюю листву,
Как крики птиц, как близкую грозу
И как золу ненапечатанных историй.

Друзья, и только вы, приходите ко мне,
Плащами дивными закрыв стальные лица,
И – чу – на вашей золотой скамье
Мне чудится дорога и темница.

1997


Полюбила меня весна –
Ни разделить, ни стереть,
Лишь над полем голым лететь –
В небеса.

Нарисовала мне дом,
Пришила над крышей дымок –
Желтоват и высок,
Невесом.

Я без лица и без сна,
Весь – сплошные глаза,
Пашет меня, красна,
Весна.

Голый чёрный апрель,
На тополях ни листа,
Но весна все твердит мне: верь
В чудеса.

1997


Любовь – чуется,
Любовь – дышится,
И тоскуется –
Не напишется,

Любовь – мается,
Любовь – ломится,
Кровожадница
И истомница.

Любовь стелется,
Любовь гонится,
Не бездельница –
Бестолковица.

Любовь кроется,
Любовь кружится –
Чисто озерце
И беспутица.

1997 


Любовь моя – тёплая птаха в ладони.
Выпущу – смех – поминай, как звали.
В тёмных очах душа моя тонет,
Вся – разворот твоей чёрной шали.

1997


ОДИНОЧЕСТВО

1.

Одиночество – робкий гость,
Тишина и тревога – в глаз,
Кружева – оторви да брось –
Паутины лохматый газ.

Пахнет вдоль камышом и рекой
Одиночество – песнь и сказ,
И за синей немой горой
Ждут и верят – но только не в нас.

Одиночество. Моль и мгла.
Ни вино, ни вина – во мне.
Чей-то след. Долгий пепел зла
И серебреник – на столе.

2.

Одиночество – кистенём,
Лезвием в сжатой руке,
Жадным ночным огнём,
Дымом на языке.

Одиночество – боль и гнев,
В пустоте непокорный глас.
Одиночество – спящий лев,
Красным в углях – живая страсть.

Одиночество – старый друг,
Не уйдешь и не спросишь: ты?
Стук, знакомый, как сердца стук,
И – распятие. И – мечты.

1997


Сидели за круглым столом.
Смотрели друг другу в глаза.
Читали друг другу стихи.
Гладили друг другу колени.

У тебя на лице – тень свечи,
Дрожащий, мерцающий след,
Губы твои так близки,
Но гораздо ближе – глаза.

В комнату влетал пух,
Ложился меж нами на стол,
В раскрытые книги стихов,
Сам полный мёда и льна.

Истомою летней томим,
В парке звенит соловей.
На небе серебряный крест
И лёгкая белая ткань.

В окно летит тёплый дым.
За верандой пылает огонь.
Трещит и плывёт черный лес.
Мерцают тайной глаза.

1997 


СТИХИ ОБ ОСЕНИ (1)
 
Разняла нас, исцелила, разделила, искромсала
Эта чёртова подруга – золотая тишина.
Словно лёгкие белила за душой пятью грошами
Запах дыма, запах сена, запах неба и вина.

Мы не знаем, что случайно в этом ворохе меж нами,
Что – капризы злой подруги, расставания глаза,
Поцелуй холодный утра, что – укол последней стаи,
Что – эрекция, что – зависть, что – огонь, что – бирюза.

Не желающий стать проще, для игры на свет рождённый,
Засыпающий в нас ветер нас тревожит по ночам,
Охладевшим, но не мёртвым, на окне узором сонным
Отвердевшие печали гонит по пустым дворам.

1997 


ТОЛЬКО ТЫ

На закате, когда мы горим,
Только ты – моя, только ты
Зажигаешь и гасишь мосты
Над лазурью холодной воды.

На заре, когда стелется дым
(Ты – моя, я – твой, я и ты),
Когда ветер качает кресты,
Только ты – моя вечная даль,
Мне глазами сияешь в глаза.

Ты уносишь меня на руках,
Я ни мал, ни высок, ни далёк,
Я – в ладони твоей уголёк,
Я – над миром седая гроза.

Я – звезда.
Я – курок.
Злой курок под пальцем весны.

Я – перо,
Я – алмаз,
Полный света и пустоты.

Ты сжигаешь и гасишь мосты.
Ты и я. Я и ты.

1997


Лечащий. Летающий.
Врачующий. Ворчащий.
Без тебя тоскующий,
Праздный и щемящий.

Весенний, отвесный,
Согревшийся грешник.
Прекрасный и пресный.
Местный.

Нежен и ношен.
Нажит, но – нежить.
Со свистом вылетает из ножен.
Небрежен.

1997


Вдохновляюсь, разуверясь:
Волшебство не там, а здесь.
На весеннем солнце греюсь,
Песнь.

Из меня стихи хлещут,
Март во мне, синь.
Ну давай, весна, – резче,
Закружи, скинь.

1997


Укрыться дома и писать стихи,
Покуда дождь по улицам скребёт,
И из весенней звонкой чепухи
На сердце голое босой ногой встаёт
Любовь – и грезит, и поёт,
Поёт, как птица, ночи напролёт,
Чтоб отвердеть и опроститься,
Синица в дом – и на ветер десница,
Моей души прекрасный гололёд –
И поцелуй, и воск, и мёд,
И полнолуние, и спица,
И горько-красная девица,
И птиц полуночный полёт,
И вечер, что во мне живёт,
Трава, что из меня растёт,
И в поле дымная криница,
И на реке бесшумной плот –
Всё ходит, ходит хоровод,
Покуда дождь по улицам скребёт.

1997 


СУМБУРНАЯ НЕЖНОСТЬ

Апельсиновая моя,
Абрикосовая, снежная,
Как? Откуда в наши края
Прилетела ты, моя нежная?

Всё, не нужно больше вина,
Чудеса исключают зрелость.
Как и должно – потеря сна,
Моя ласковая прелесть.

Не давай мне смотреть на себя,
Расхищаю тебя глазами,
Абрикосовая моя,
Любовь моя золотая.

Лёгкая, кружить
Тебя на руках чаю.
Как мы могли жить
До сих пор, друг друга не зная?

Не целуй меня, не молчи,
Не играй на мне, как на скрипке,
Подари мне – моя – ключи
От своей самой дальней улыбки.
______________

Ты не умеешь ждать долго. Я – тоже нет.
Знаю, кто даст нам скоро плохой совет:
Зной-дождевик, чёрный, крапчатый, кожаный,
Тёртый июнь скоро услышит наш бред.

У тебя за пазухой – яблоки. Горячие.
Наши объятия просто больны.
Наших пылающих глаз и не прячем мы
От других людей. От себя. От весны.

1997 


Тридцать четыре армии борются вслепую,
Ждут начала осени, ждут гонца и плеть.
Долю мою лёгкую, резвость холостую
Променять на что-нибудь, только бы успеть.

В небе нету нежности, время давит холодом,
Хлещут ветры сорные, и гуляет срам.
Выйди в поле белое, да на четыре стороны,
И раздай всем сёстрам своим бывшим – по серьгам.

1997 


Пищу мне отравишь, в воду пустишь ложь –
Для меня – уста лишь, для тебя я – нож.

Стих из сердца рвётся – подставляй же ковш!
Как легко поётся! (Для тебя я – нож!)

1997


Мягчает сердце от кино немого.
Немая Русь все смотрит на меня,
Скупа на обещание и слово,
На скрип колодезного журавля.

Любое время, вскрытое коростой,
Любое – испытание огнём.
Любую боль терпеть, мой друг, непросто,
Но надо жить сегодня. Мы живём.

Спасибо вам, былые, за надежду,
За скорбь усталых, умных глаз,
За красоту, которая в нас брезжит,
И мысль, что тихо засыпает в нас.

1997 


Я разный. Я очень разный.
Во мне что-то погасло.
Меня зачерпнули красным
И выставили во двор.

Как много пропало стали!
Меня недоцеловали,
Меня не допели – стали
Кричать, что я – боль и вор.

Я разный. Я очень разный.
То лёгкий – то грешный и страстный.
Я разный, мой друг прекрасный,
Я разный, мой бедный друг.

Глянь: солнце роняет круг,
И близится день ненастный.
 
1997


Я прохожу, гремя ключами,
В июльской пыли городов,
И ветер развевает пламя
Над кудрерыжицей голов.

Сомнительны мои напевы,
Мои шаги легки,
И целомудренные девы
Мне вслед роняют лепестки.

1997


Стёртая Русь. Колокола висят яблоками.
Чёрствый хлеб из туч поливает святая вода.
Путник седой, проходя, мне мигнёт украдкой.
Я бы обнял тебя, Русь, но лучше лети сама.

Губы твои – дымная степь сонная,
Мёртвые глаза – раны на белом стволе.
Выйду в окно – разговор о любви между жёнами.
Чёрный мой плащ – твое сношенное крыло.

Влажная Русь. В занавеси крест – свечкой,
Цвет на окнах, а на губах – игла.
Малый сверчок истончает мне ночь за печкой.
Кто мы? Откуда мы? Кто ты, моя беда?

1997 


Веди меня, коричневая тропка,
В иглице вся, забавно смейся мне.
Мне пепел дней, задумчивый и робкий,
Даёт понять о хлебе и воде.

Недавно появившиеся лица
Бесследно исчезают навсегда:
Так прошлогодняя листва,
В нас задержавшися, резвится.

1997


Где солнце борется с водою
И озоруют камыши,
Сверчки трещат неладным строем –
В глуши, мой друг, в глуши.

Вся радость – лишь в простейших формах,
Вся нежность – матери лицо,
И мир без маеты, без шторма –
На полке круглое яйцо.

А на руках – младенец сонный,
За стенкой стонет бедный дед,
И между соснами, проворный,
Плывёт, молчит велосипед.

1997


Взрослея, но не делаясь взрослей,
Горя любовью, словно утром ясным,
Ты ожидаешь издали гостей:
Мечтай о главном, друг, – о чём-нибудь прекрасном!

Вот дружба, словно красный мягкий лист,
Лежит в руках красивых и бесстыдных.
Осенний воздух свеж, закат лучист,
И первая любовь проходит мимо.

1997


Глоток воды из сердца родника,
Протяжный, жёлтый от хладеющего зноя,
И выше, выше, с ветром споря,
Чернеет посох маяка.

Ночные чайки. Блажь. Истома.
В твоих ладонях – теплота.
Мы никому здесь не знакомы.
Круги на фонарях, и улица пуста.

Солёно-смелые, крылатые, как слёзы,
Мерцают, тая, капли на щеках,
И ты почти что засыпаешь на руках,
И в волосах чернеет бархат розы.

Мерцает матово бистро,
У входа мы стоим, целуясь,
И девочка, закрыв глаза, шустро,
Проходит в холл гостиницы, волнуясь.

Ты говоришь: «Как странно. Ты и я...
Совсем недавно...» Ночь молчит огнями,
И платье – словно белая волна,
И набережной звук под нашими ногами.

1997 


РЕСТОРАН В РИВБЕЛЕ
                Марселю Прусту
 
1.

Гарсон, обвязанный салфеткой,
Нам наливает суп рукою меткой,
И, важно молчалив, один,
Напротив нас пирует господин.

Летают полчища Гастонов,
Между столами хлеб несут,
Здесь каждый третий нарисован
И каждого второго пьют.

Душа, как скрипка, нараспашку,
Цыганки влажно нам поют,
Мне старый фрак уже в обтяжку,
А новый, чёрный, только шьют.

Сен-Лу, улыбчиво страдая
(Любовница письма не шлёт),
Обводит залу и глазами
Всем прежним милым холод льёт.

Закат окрасил галерею,
Войдя в закрытое стекло,
На море огнь бесшумно реет,
И славны дружба и вино.

Я пью портвейн и соловею,
Тяжёлым взглядом мух давлю.
Мне улыбается в углу
Она – в наряде снежном фея.

Ну, подождём ещё немножко!
Сейчас появится картошка.

2.

Сияет белая эстрада,
И в полутьме витает свет,
И герцогиня Эспланада
Мне мягко говорит привет.

Надменны лица, строги фраки,
Хруст раскрываемых газет,
И сладостно с щек пылких маки
Срывает офицер в лорнет.

Красавицы сидят, как змеи,
Обвившись дымом, как плащом,
И вечер влажным помелом
Сливает по груди камеи.

Мужья котлеты доедают,
Ревниво-сдержанно глядят,
И жёны взглядами стреляют,
И камни, словно пыль, блестят.

Плывет к нам с кухни вкусный чад:
Кастрюли полные кипят,
И, с вилкой в жирном кулаке,
Царит шеф-повар в колпаке.

Все наши корабли уносит
Злой ветер в прошлое, как в ночь,
И, в рестораны уголь бросив,
Руки не дав, друг вышел прочь,

И тяжесть тел в отеле тёмном,
И твёрдая рука тоски,
И тихо каплют маяки
Любовь на пляжике холодном.

1997


Синеет запах высыхающей травы
В лесу прозрачном дымкою летучей,
И на травы высокой кручи
Ползёт влюблённый муравей.

В пруду нагом отметины берёз
Живут живее настоящих,
И ветер ласковый из чащи
Стреляет дымом папирос.

И пух лиловый, полусонный
Парит над родиною тёмной,
И, срезан огненным копьём,
Мой возглас канет в водоём.

1997


Дождь – третий раз. Дорога киснет.
Устало злятся комары.
Ночами от окон повисли,
Стекая, тени, словно сны.

День: лишь пятно бледнеет в тучах,
Ночь – тряпка: чёрная парча,
И кто-то вышел сгоряча,
И бродит в фонарях текучих.

1997 


Люблю провинциальный городок
В душистых хлопьях волн цветущей вишни,
Любовников негромкий говорок –
На чистых лавках третий будет лишний.

Люблю наивный и пустой уют,
Бесповоротно сонный распорядок.
Стада по улицам бредут,
И всюду ломти чёрных, пышных грядок.

Все птицы, сговорившися, поют,
И из церковки с луковочкой пресной
Торжественно иконы злат несут,
И шепотом ты говоришь мне: «Крестный...»

1997 


Любовница моя, моё второе «я»!
Зачем так сладко ухо мне кусаешь?
Зачем ты так глядишь? Зачем сжимаешь
Ты бёдрами прекрасными меня?

Киплю я, море! Поцелуев пламя
Летит по комнате, часы со стен сшибая.
С тебя я спешно трусики срываю,
Вдруг брызнув преждевременной струёй.

И после – ах, какое наслажденье
С тобой совокупляться без движенья,
Когда ты сверху лихо скачешь, радость!
Какое буйство! И какая сладость
Соски твои большие целовать,
Обнявшись, мягко отдыхать,
А после – снова в бой, о жадность!

1997


Лучи косые или поцелуи
В зелёном, гаснущем лесу?
И солнце мочит жёлтую косу
В пруду, два берега минуя!

На опрокинутых стволах
Большие муравьи кочуют,
И изумруд сияет на ветвях –
Искряся, хвоя взор милует.

Пора! Иду к себе домой –
Прощай, мой лес, мой дом другой!

Осоки, пересохшие болота.
Ржавеет небо над холмом.
В прудах идет на палец сом.
Закат в мерцающих, тягучих водах.

1997 


СНЕГ

Опрокинув, все летучее изменится –
Засыпаю, снег идет во мне,
И скрипит, гудит, как время, мельница,
Жернова – глаза мои в траве.

Все смешалось. Как любовь – дорога,
Ты идешь, иль стонет ночью свет,
И зима-завистница у гроба,
Завернувшись в шаль, стирает цвет.

Погоди! Как я тобой любуюсь!
Без прощаний – просто вышел срок,
И деревья, с родиной целуясь,
Монотонно льются на порог.

1997 


Прервалась тоненькая нить,
Подкралась тишина украдкой,
И опустевшая тетрадка
Мои следы не может вить.

Ни сны, ни осень, ни волненья
Не задевают вдохновенья,
И, мягко в думу погружён,
Молчу, спокоен и влюблён.

Но помнят всё мои глаза:
В моей руке твоей след тени,
И шепот ласки, шепот лени,
И вдруг – нежданная слеза.

1997


В стремленьи к чистоте и беспорядку
Возвышенное что-то есть:
Так истекают дни из нас украдкой,
И каждый день – как маленькая песнь.

А на земле – ворон озябших племя;
Я дряхлых листьев дым ловлю.
Подобно яркому рублю,
Сникает солнце, и в четыре – темень.

Я слепну. Зимы меня тушат.
Теряю всё. Меняюсь. Всё терплю.
Не о земном тебя уже молю –
И зов мой глуше, глуше...

1997


Моя жёлтая Русь – мне ни строчки, ни вздоха –
По пути на восток потеряла свои имена.
Обернись и скажи! Без тебя мне так плохо,
И в растоптанном сне греет пальцы гнилая зима.

1997


Пыльный день в сарафане кричащего солнца.
Диск кипит, брызжет жаром в глаза.
Лето вертит в руках обручальные кольца.
Ну и правильно: брак – это плохая игра.

Полуобнажены; веера, долгополые шляпы,
И на пляже – рассольник весёлых людей.
Пароходы белы. Отражённые блики на трапах.
Кисть в руке: тонкий росчерк бровей.

1998 


Сутулый князь – ноябрь мне предстаёт
В резонном одеянии убогом.
Утрами в лужах стынет лёд,
И все мы низко ходим перед Богом.

Деревья голы. Их нагие плечи
Овил промозглый и густой туман.
Нет солнца, и на небе серый срам,
И воздух ледяной мне душу лечит.

Слабея, осень катится к закату,
И кутаются женщины теплей,
Но от зимы пока нет новостей,
И мы, признаться, этому лишь рады.

1998


И в доме моём чуть горит огонёк,
И сам я бреду – куда, не знаю.
В комнате чёрной свеча – душа.
Зовут меня – да не тянет.

1998


МУЗА

О голод чистого листа!
Мне ведомо блаженство этой муки,
Когда бушует грозная река
И кровь чернил марает руки.

Но краше этой Музы голос той,
Что в тишине поет, ликуя,
И нарушает ясный твой покой
Бестрепетным сестринским поцелуем.

Заката чудо, радость дев,
Святые лики Рафаэля –
Ты умираешь, мальчик, не успев
Понять: боль этой Музы злее.

1998


Радуйся, кормчий Тарковский Андрей!
Фильмы твои небывалы и дивны.
Словно налитые в амфоры вина,
Время их делает чище, пьяней.

Кадр твой течёт, как большая река –
Сердцем ты пел, не для денег и славы,
И, как хорал, твоя весть величава,
Мастера не погрешила рука.

1998


Мне пусто и снаружи и внутри.
По глади вод тяжёлые круги
Бегут, страдание мое вбирая.
Уж близко ты, седмица золотая!

И с этих золотых ступеней
Слетают вниз пророческие сны.
О плоское, нетворческое время!
Твои шаги безудержно шумны.

1998


ПАРК

Мой старый парк, люблю твою бормОту
Из репродукторов глухих,
Люблю окатистые воды
В разнеженных прудах твоих,

Решётки с копьями в бортах твоих чугунных,
Тяжёлые подсвечники цветов,
Траву в перилах каменных мостов
И сны безруких статуй, вечно юных.

Проспорить этот год тебе готов,
Что сам ты спишь среди морей цветов,
И рёв твой раздается львиный,
И каменные львы устало чешут спины.

Сосёт трава твою густую кровь.
Устало смеживает взор любовь
В глазницах брошенных бутылок винных.

1998 


От каменных оград струится пустота,
Тяжёлая любовь зовет в свои пенаты.
Мы ненавистью пьяны и объяты
Железным обручем тяжёлого вина.

Между добром и злом стирается черта.
Взошедшая луна томит кривые хаты,
И, против ветра, как всегда, крылата,
Несётся облаков сплошная череда.

1998


В синеющих, как руки, небесах
Так безутешно дым клубится,
И слово горькое, на ледяных устах
Повисшее, никак всё не родится.

О, можете так долго не гадать,
Я назову вам сам страницу,
И там, где стёрты чьи-то лица,
Притиснута моя печать.

1998


НА ПАСХУ

Все колокольни, в небе высоки,
Чугунные отверзли языки.

В покатом, нежном небе голубом
Плывет стоглавый колокольный звон.

Над душами весёлых горожан
Твёрд в синем воздухе огромный храм.

Как птицы, шапки вылетают вверх.
Зелёных площадей всклокочен мех.

И птаха малая выводит: «Цвинь».
И в храме синь, и в звонком небе синь.

И свет пронизывает храмину насквозь.
Здесь каждый гвоздь есть христианский гвоздь.

А на соборной площади потоп:
Народ хороший и весёлый поп.

По улицам весёлый крестный ход.
Среди мирян Христос – наш Царь – идет.

1998


МОСКВА УТРЕННЯЯ

В Москве, стоглавым солнцем опалённой,
Народ ворочается сонный.
Летает башен ряд.

Река её, как хочет, рассекает,
С утра уже в ней солнышко играет.
Покров туманный снят.

Покрылась лужами и, сонная, лежит,
Над нею сизый, тёплый дым летит.

Во куполах натруженных церквей
Малютки чёрные – фигурки звонарей.

Вокзальная Москва живёт,
И колокольная – во свой черёд.

Сирень весь город облегла,
Москва бела, душиста и бела.

Огромный город – в гроздьях голубей,
В лесах белёных, молодящихся церквей,

Повис, рассыпался над линией голов,
Нов каждый день и к счастию готов.

1998 


Лёт и смах –
Сон глубок
На стопах
Быстрых строк.

Ниже дни,
Всё светлей,
И огни
Лебедей.

1998


СТИХИ ОБ ОСЕНИ

2.

Поредело осеннее пламя –
Будто в сумерках тушат фонарь.
Мокрый воздух исходит плевками,
Застывая, мне точит гортань.

Раньше низкая, зябкая темень,
Жёлтой ночи хрустящий раствор.
Тяжелеет сердитое время,
Взяв любовь под железный затвор.

Купола в светофорной зелёнке царят,
Небо тускло спускается с плавных орбит.
Дни, как белые птицы, на запад летят,
Солнце вилами улицы-сны ворошит.

3.

Ось года вертится со скрипом
И ржавых дней наматывает цепь.
Рояльный воздух переполнен хрипом,
И в жидких взглядах проступает смерть.

Торжественная смерть печальных листьев,
На длинных пальцах – золото колец,
И клейстер неба стал безбрежным, чистым,
Висячих улиц – или стад овец –
Раскрылся аметистовый ларец.

Подоткнут пёстрым покрывалом
Железных крыш кубопейзаж,
И солнце гибнет величаво,
И панцирь времени хрустящ.

О, осень – красная стрела!
Твой век – на глади след весла,
Твой возглас – слабая трава,
И кровь – застывшая вода.

1998


Свет сумерек в метельной западне.
Нет, не поднять нам лёгких поцелуев.
Вой ветра, и в окованном тепле
Кристаллы тают, слёзы торжествуют.

Из растревоженных Кандинским подпространств
Подглянет смерть и расщекочет душу.
Летит зима в синь мертвенных убранств
И дерзким взглядом обещает стужу.

1998 


ЗИМНИЕ ЭТЮДЫ

1.

В густом пуху ложащегося снега
Мне улица вся вдаль видна,
А на душе такая нега,
Я так люблю твои снега.

Не вся, зима, ты так красива,
Но все прощаешь в этот день,
И снег ложится так лениво
Через всю улицу, так криво,
И неба нет – одна лишь тень

Белёсая ...

2.

Какая славная погода:
Скрипит под сапогом зима,
Блестит замёрзшая природа,
Иглою свет из глуби льда
Выходит, глаз мне веселя.
Отменная концовка года!

Весь лес стоит, как в сказке снежной,
И с веток шапки вниз летят:
Пушистый шлейф, пушинок пад,
Все в белой, чёрной связке нежной.

И поезд вдалеке пыхтит,
В морозном воздухе свистит,
И в воздух льется пар безгрешный.

3.

Нетелесное веселие моё –
Ты, моя озябшая природа.
Звонкая, хрустящая погода,
Солнца золотое остриё.

Мёрзлая, седая благодать.
Мать-зима устлала долу простынь.
Мёрзлым серебром швыряя во синь,
Хочет петь душа и остывать.

1998 


ТЕАТРУ "ВЕРИМ!"

Ночь разрывается на части,
И, чтобы не было беды,
Раздай иной мне карты масти –
Я слишком одурел от счастья,
Я слишком жалок без войны.

Земля мне воли даст к страданью,
А люди боль умеют дать.
На этих чёрных одеяньях
И крови чёрной не видать.

Да, ночь искрится и клокочет,
Круг рампы сумрачен и сер,
Но в этой, предрассветной ночи –
Твоя улыбка, Шантеклер!

1998 


ХЕМИНГУЭЙ

Он сварен из железа и лазури,
Он из кремня отточен и сапфира,
Он трубку мира – дым по ветру – курит
И словом разражает синь эфира.

В руке его машинка – чтоб работать,
А на руке перчатка – бокса ради.
Ему бы ваши мелкие заботы.
Ему бы ваши мелкие награды.

А жизнь он любит – несмотря на это.
Да, он застрелится – но это позже.
Он любит осень, очень любит лето,
Весну и зиму очень любит тоже.

Вот он стоит и смотрит вдаль упрямо.
А рядом плавают большие злые рыбы.
А он – шахтёр. Отламывает глыбы
Словес больших, и грубых, и упрямых.

1998


Твои глаза – ни дать ни взять – журавлиные ключи,
Всё улетают от меня,
Неземные,
И золотые дни
Катятся с пригорка на пригорок,
И листья падают вниз, как монеты,
И нам хорошо,
И близок тот час, когда я в первый раз тебя поцелую.

Тут много места среди деревьев,
Много листьев и много скамеек,
И ты любишь красный цвет,
Ты одета во все красное,
И Боже, как ты улыбаешься, девочка.

1998   


Двадцать понедельников подряд.
Всё это уже так надоело.
Леденит и ломит тело
Страсти твердый, грубый яд.

Душит. Двигаюсь, как стон.
В воздухе – сплошная мука.
Входит и уходит боль без стука.
Ни дверей, ни окон, ни икон.

Дважды тебя видел в эти дни.
Ты печальна; как всегда, красива.
Помнишь, говорила о любви –
Не высказываемой, неповторимой.

1998   


К ОСЕНИ

1.

Все художники любят, осень,
Твой изысканный, яркий мир.
О, побудь ещё с нами, просим,
Царь молочный, осенний пир.

Я рифмую тебя с чем попало,
Осень – томный и плавный изгиб,
Твоё бремя, которого мало,
Твой измученный, тающий нимб.

Я люблю твои жёлтые крылья,
Пью с тобою, с тобою умру.
Силу твёрдую сменит бессилье,
Явь – оранжевый сон на ветру.

А пока – над крутым вавилоном
Проливается ясная синь,
И молочным, и радужным звоном
Мягкий день разрастается вширь.

2.

Какой безумный жёлтый цвет
Лежит над чёрными стволами.
Ты песня, осень, ты ответ
На всё, что встанет перед нами.

Ты смерть, и ты же благодать,
Нас осыпаешь медяками,
Благословляющая мать,
Любови тающее пламя.

Ты – то, что дарится взамен,
Когда желанья умирают,
И солнце валится со сцен –
Лишь в занавесах луч мерцает.

1998   


ФЛОРЕАЛЬ

Вырывает окна с мясом,
Брызжет через щели свет,
Заливает бочки квасом,
Золотит листки газет.

Резонирует упруго,
По колено, от земли,
Цвет весеннего испуга,
Взмах весёлой муравы.

Птах заглядывает в стёкла:
Через стёкла на паркет
Льется густо, льется мокро
Багрянистый пышный свет.

Больше воздуха в деревьях,
Оперилися цветы,
Сердце в радуге, в волненьи,
Меньше ночи, слаще сны.

Диво откровенных красок –
Удивлённая земля,
В парке тесно от колясок,
Семена дырят поля,

А звенящие комахи,
Нас кусая, ночь стригут.
В кельях тихие монахи,
Улыбаяся, живут.

Через небо лихо птицы,
Угорелые, летят,
И прозрачною водицей
Реки синие блестят.

Пей, полётное веселье,
Пьяный воздух из цветка!
Пчёлам – радость, птице – пенье,
Нам – прозрачный день с лотка.

Яркий огнь на небе ясном,
И в руке моей куплет.
Разрывает окна с мясом,
Бьёт сквозь щели, пляшет свет.

1998


ФАНТАЗИЯ, 9
(СТАРОСТЬ МИРА)

Чугун и посвист колёс.
На облучке – ярость.
Тает и льётся воск.
Будто огонь – старость.

Найди, дождись и коснись,
Выпей бокал свиста.
Яблоки налились.
Хватит искать смысла.

Серпом – между зарниц,
Тверди вручил нежность.
Старых и новых птиц,
Серебряных спиц смежность.

Мраморных, стройных слов,
Шёлковых обертонов,
Недорогих основ,
Лип и вершинных клёнов.

1998   


СОЛОМА

На древах тлеют дряблые листы,
Вдаль – вёрсты солнечной соломы,
И осень снова незнакома,
Как женщина, как первые цветы.

Мозолистые дни. Земля и воздух преют.
Лишь ножки девушек утончены, легки,
И пряные надежды зреют,
И нету зла и суеты.

Любовь и грусть пока витают вместе.
Нет, нету грусти. Да и смерти нет.
Есть смысл в любой, в последней даже песне.
Надежд так много: смерти больше нет.

1998   


Дождь моросит, и костёр горит.
В пар обращаются мелкие капли.
Дым убегает. Природа спит.
Платье твое тяжело от влаги.

Даже не знаем, что бы сказать.
Порознь и вместе – никак не хочется.
Тонкий, в капельках, зябкий сад,
И между туч – серп полумесяца.

Будем молчать, будем тихо курить,
Потом пойдём домой вместе,
И будем тёплые вина пить
И обниматься в нашей светлой клетке.

Дождь моросит, и огонь горит.
На тебе моё любимое платье.
Дымный озон по саду бежит.
Природа плачет, а мы привыкли.

1998   


Улыбаюсь в обе щёки:
Я воскрес, восстал, воспрял.
Ветер, ледяной и колкий,
Крестит улицу вовсю.

Листья сеются глухие,
Кристаллическая осень
Забивает шумом пыльным
Окна, двери и мозги.

Всё вне ясности, случайно.
Хороша же моя радость:
Кто-то глянет беспечально –
Как рукою по теплу.

1998 


В дождь лучше пишется – давно заметил:
Как в бочке прорывает дно,
И льётся стих, смеются дети,
И капает креплёное вино.

Вино стихов; стихи вина бодрее.
Игра и музыка в одной строке.
Огня и воздуха! Смелее!
Рисуй огнем на молоке!

1998   


                Артюру Рембо

Жирные суки – буржуа!
Обожаю бить вас стихами.
В ваши брюхатые дни
Так смешно проходит нож строк.

Плюйте в нищих!
Жрите пьянство витрин!
Слюнявьте лесбийское вымя,
Пейте ночную вонь клубов!

Обрубки, падкие на похоть!
Вся ваша вера – в кошельках.
Ваши души склёпаны из говна и серого булыжника.
Мозг, уставший от бухгалтерских расчётов,
Томится неявной жаждой грязи.

Ваша гнойная сперма, пачкая душу,
Льёт из приемников, из канализационных люков,
Из отверстых небес.
Боже, сколько земле ещё нести вас,
Ничтожества!

1998   


Соединенье нервных тканей
В нежнейший, трепетный нарыв,
Ларец четвертых и восьмых,
Огня хранитель и страданий.

Она не гаснет никогда,
Уходит – но не расстаётся,
Как взгляд возлюбленной она,
Как солнца смех, как ночь колодца.

Она не ведает стыда,
И оправданья, и сомненья –
Благословенная вода,
Души смятение и пенье.

1999   


Весна сегодня расцвела.
Все женщины – красавицы.
В воздухе плывёт их дыхание,
томные взгляды рассекают воздух,
вызывая лёгкую, обольстительную радость бытия.

Хочется любить каждую,
гладить ноги в шелковых чулках,
полные и стройные,
красивые и не очень,
вдыхать волосы,
пить сочные, мягкие губы,
чувствовать, как к груди прижимается её грудь.

Все ветки выстрелили нежной зеленью,
первыми листиками, которые ещё успеют стать и жёсткими,
и упрямыми.
Ветер переносит ленивую тучу насекомых,
и главное – солнце,
солнце, улыбающееся во всю свою ослепительную ширь.

Я сижу во дворе и жмурюсь.
Девушки играют в бадминтон.
Подо мной ходят муравьи.

Значит, скоро всё будет, будет у меня опять –
и любовь, и жизнь, и хорошее настроение.

1999   


ПАМЯТЬ

Берестяная грамота надежд –
Рисунки, точки, точки с запятыми,
Весь ворох сброшенных одежд
И иглы в сердце ледяные.

Вот нарисован чей-то силуэт,
И под рисунком стерта эпиграмма,
Тут пальцев след, тут губ безумных след,
Тут дымной и желанной смерти рана.

На белом бархате чужой узор волос
И длинный взгляд из пристальных расщелин.
Ты улетаешь с ветром папирос,
Ты растворяешь время в сладкой лени.

1999


Кипи, небес горячая вода!
Огромный нагреватель солнца,
Включённый в космоса розетку,
Под управленьем Божиим горит.

Легки и длинноноги жёны,
Всех обольщают, обольщаясь сами.
Запутавшись в нарядах и изменах,
Их бес теперь не сват им и не брат.

Их ноги покрывают поцелуи,
Их стан обвили нежно платья,
В руках их сумки и алмазы,
Сверкают в сумках помидоры.

О! Воздух плотен от мужских желаний!

Как нам сказали змеи Атлантиды,
Никто здесь не видал подсвечник.
_______________

Рояль весны вовсю любовь играет,
Над городом весёлый пух дымится,
Душа поет, сирень смеётся,
День улетает в небо вместе с пухом.

О девочки в открытых белых платьях!
На час дана вам власть играть мирами –
Как будто бы мужчины виноваты –
Весна с любовью жалости не знают.

1999


СЛОВО

Лишь контур света в воздухе печальном
Разъединяет ночь и пустоту

Все птицы умирают в свой черёд
Врёт время исчезают зеркала

Черны глаза моей подруги ночи
По коже сыпь небытия

НемОта движется всё сокрушая
Сжигая за собою свет

Тьма быстро пожирает стрелки
Будильник стол и руки и глаза

Истребуй радугу зажги звезду воскресни
Не унывай раскрой свечу ладонь

Молитву вспомни время расстоянье
Раскрой пространство слово обрети

Глянь слово распускается огнём
Ещё без формы образа и плоти

Оно горит как роза на распутье
Сурово дышит каждый лепесток

И кровь его живая все густеет
Оно живёт и в нем живёт любовь

Из жёлтой крови как льняная пена
Рождается и светит человек

Из чёрной крови словно чёрный ветер
Земля пускает корни в небесах

Из красной крови выплывает небо
Растут деревья и растёт весна

Безумье кончено бессмысленно бессилье
Прозрачно время отступает смерть

Молитвой влагой напитались травы
Пространство время сны любовь листва

Весна и осень под руки взялись
И вверх летят над золотой землёю

Земля раскрытая для поцелуя
Рыхла обнажена нема

И человек идёт по ней поёт
Весна и слово слово и огонь

Весна цветок весна любовь весна свеча
И слово тает поцелуем в небе.

1999   


ДУША

Оберни мне лицо железной фольгой,
чтобы не было ничего – только ты.

Ты была виноградом из бус,
была снежинкой, ранней зарёй,
играла в любовь, не зная о том,
как будет с тобой она зла.
Ты была одним большим поцелуем,
и к чему бы ты ни прикасалась,
все хотело твоей любви.

Ты была моею тоской,
чёрным ветром ночным,
тяжёлой клювастою птицей,
и ты стала цыганкой потом,
ходила по нищим дворам,
и кто деньги кидал,
мог целовать твою грудь.

Ты дружила с матросами в пьяном порту,
где мачты скрипели
и мутная билась вода
в незахлопнутых люках и между бортов.

Ты сидела в тюрьме,
выцарапывала стихи на стене,
ждала любви и весны.
Пришла только любовь.

Ты была королевой.
Венец был тебе не к лицу.
Ты была очень стара
и завидовала молодым.
Ты любила сидеть
с жирным котом на коленях,
с яблоком в старых руках
и смотреть из окна на весну.
Ты жила в пустоте,
окружённая миром пустым.
Я встал и ушел –
мне стало невмоготу.

Я расстелил свою скатерть на пышной траве,
хлеб преломил,
выпил вино,
Бога благословил.
Вокруг цветы поднимали головы к солнцу,
тыкались мягко в ладонь,
тихо гудела пчела.
Пахло прошедшим дождём,
мёдом душистым, весной.
Дети шли по траве.
С деревьев слетала вода.

1999 


ПИКНИК

В пчелином воздухе повисла нить грибов,
Шашлык молчание вбирает,
И смерть песчаных городов
Под влажною ногою не пугает.

Взасос прилипла музыка к ушам –
Глаза закрыть и в омут с головою.
Плывёт «Титаник» в небе, за кормою
Верстая воздух в тесный птичий хлам.

Блестят на солнце груди, руки, рты
Лесных богинь, вязальщиц – руки в иглах, –
И жадные глядят из темноты
Глаза юнцов, голодных и невинных.

И корни раздвигают гладь земли,
А гладь воды – купальщицы ногами.
Травы и леса малахитовое пламя.
Безделье, сплюснутое в дни.

1999


Изгибы рек по всей земле моей, как руки,
Как волосы душистые любимой.
Раскинуть руки и лететь!

Упругий воздух, жму твою ладонь.
Ты, как всегда, грудь свежестью взрываешь,
Кряжист, ты носишь солнце на спине,
Копейкой вечер сбрасываешь в море
И тучи гладишь, как мешок в руке.

Над жёлтой осенью такая синь лежит,
Что не влюбиться в осень невозможно.
Её глаза беспомощны и влажны.
Все раздала и, голая, стоит,
Лишь звёзды в сердце,
Лишь вино в ладони,
И холод на губах, и свет во тьме.

1999


Слоистый памяти узор,
Свиданье света и прохлады,
Цветами вышитый ковёр
И кисть лепная винограда.

И сердце рвётся на простор,
Звенит на воле, ночь глотает –
Сожжённый воздух, купол, створ
С людьми, заботами, огнями.

1999


Налитый милой музою в стакан,
Вином становится лучистый вечер,
Рассеян времени дурман,
Растут и умирают свечи.

Я наново промериваю мир,
Верстаю жизнь из мягкой белой ткани.
Зову друзей своих на этот пир,
Растут сосна, костёр и ночь в стакане.

1999


СТИХИ МАНДЕЛЬШТАМА

Не музыка, но сладкий пир богов,
Чьё упоенье смутно и душисто.
Играй ещё – и веер нот, листов,
Цветов сияет, как весна Матисса.

Переливаясь, в небе тает след,
И белый аист, как пушинка, кружит.
Играй ещё, лучи душистый свет,
С землёй и миром в нежной, тесной дружбе.

1999


СТИХИ И НОЧЬ

Напророчили мне жён неплодных –
Что ни врёшь, стекает по усам –
Песнетворных, большеглазых, сродных
Диким звёздам и густым лесам.

Остужаю магму черновую,
Осаждаю черновую прыть,
Ночь за хвост хватаю голубую,
В звёздной проруби пытаюсь плыть.

В плеске улиц олово свечное
Тает, и малиновая рябь
Покрывает солнце ледяное,
И плывёт зелёной мглы корабль.

Этой песней грудь моя пробита,
В чёрном зное золота огонь –
Рассекает душу, в ночь отлита,
Тёплая, послушная ладонь.

Муза, твой фонарь воскрес и бродит
В золоте надежд, в багреце листвы,
Я меняю ветер – солнце всходит,
И надежда не смыкает сны.

1999


Вспыхнули огненные мосты –
На деревьях костры развели листы.

Я называю осень на ты,
Брожу с ней по городу до темноты.

И моряки вы, и маяки,
И перебежчики, и тиски –

Листья над чёрным морем кружат,
И фонари в темноте дрожат.

Сам себе ты сват или брат
В час линий трамвайных, в час царских палат?

Только длиннее теней ножи –
Хоть один вечер прошёл без лжи.

Чёрные свечи. Бал-маскарад.
Над головою чёрный бушлат.

Осень носит в каменном сне.
Светят деревья. Свет на стекле.

1999


Ночью вынесли кровать,
Чтоб в саду под небом спать,

Чтобы листьев шепоток
Вниз слетал, как чёрный шёлк,

Чтоб дышали до утра
Крыши, ночь и гроздь костра.

Через небо на восток:
Темень, месяц, звёзд песок.

Пришивает полночь нам,
Как игла, слова к словам.

Льётся звёздная река,
Холодна и глубока.

Тянет тёмный звёздный вес
Нас упасть в её отвес.

Чёрен ночи уголёк.
В небе тает голубок.

Говорок и холодок.
Зелень, синь, зари цветок.

1999


Что за малая червинка завелась в моей душе?
Тает чёрная горчинка, высыхает на стекле.

Камнепады и морозы. Дутым золотом вразмен
Высыхают тихо розы между чёрных, нежных стен.

Отцветает наше лето. Сквозняки кружат в дому.
Гаснет чёрная комета – отчего, я не пойму?

1999


ДНЕПРОПЕТРОВСК

Связкой букв над ухом тарахти,
И троллейбусным навалом накати,

И обдай меня своим ключом,
Своим рыком, криком и дождём.

Этажей столбы и корабли,
В таксофонах квакают рубли,

За углом трамвайная братва:
Крик и звон, разъехались едва.

Покажи мне свой дремучий парк:
Дворник – шарк, ворона рядом – карк.

Засыпает-матерится город-сад.
Время чёртово несёт нас лишь назад.

Круто месиво витрин, людей, машин.
Время плюнет в нас, мой милый господин.

1999


Лишь шорох капель в выцветшей ночи.
В кругу зари – осенних птиц фонтаны.
Грачи – как чёрные врачи,
Захочешь – свою душу подлечи,
А мне оставь подмокшую осанну.

Так славься, осень! Век твой голубой
Маячит за бортом и за кормой,
И небо золотое дышит странно.

Прости меня за этот смутный грех,
За время чёрное, что в бровь мою налито,
За все разливы и размывы век,
За то, что моя чаша не испита –
Прости меня, весёлый человек,
Переходящий в солнечное сито.

1999


Всё раньше и раньше садится солнце,
Всё тоньше лета слоёный пирог,
И женщины закрывают оконца,
Чтоб холод в дома забраться не мог.

Всё мягче свет и прозрачней воздух,
Больше дни оставляют в тебе,
Ночью светят тяжёлые звезды,
Лист плавает в воздухе, как в волне.

Ночь. Ходит утро по улицам тёмным
И выключает везде фонари.
Дома заслонили всё, но в проёмах
Виден розовый след зари.

Всё больше разлуки, короче свиданья,
Любовь застывает, как пена, в душе.
Нет вопроса, и нет страданья.
Ветер тёпл. Я иду в плаще.

1999





Осень ждёт ещё, и круглый камень вечера
Кружится в огнях цветных реклам.
Простынь улицы насквозь промаслена;
Клуб домов дешевых; мёрзлый свет;

Перекрестья линий телефонных,
Паутина звёзд, вино окон,
Разлетаются часы, как птицы,
Осень ждёт ещё, и вечер прям.

Всюду маются без сна деревья,
Мажут ветер жёлтой своей кровью,
И железный пояс обручальный
Город наш уже готов принять.

И растёт цветок печальный,
И троллейбус катится обрюзгший,
И венчаются на смерть люди,
Потому что веры больше нет.
_______________

Светят светофоры дикие,
Прыгают каштаны круглые
По большим бульварам и по лестницам,
И шагают дети, их родители.

Идёт усталый программист
С лицом, напоминающим Commander,
И лист в руке его, как флаг
Того, что вышел он из интернета.

Художники готовы умереть
За взгляд листвы, за шёпот человека,
А нам писать в один размер
Ну стыдно как-то, не к лицу.

Сюиту листьев переносит ветер.
Парк клёном выстрелил в себя.
Утёр всем нос: художникам, поэтам.
Как тут не учинить мимезис?

Освобождённая от радужных цепей,
Природа резвая расцвечена улыбками,
И в жёлтых шрамах кубатура улиц,
Во взглядах радость, детство и печаль.

1999


О СЧАСТЬЕ

1.

Вот и счастье ко мне пришло
в эти жёлтые дни,
в этот нежный ветер.

Посиди со мною,
не говори,
не спугни ожиданья –
я ожидаю тебя.
Ожидание – счастье.

Счастье – наша разлука.
В счастье всё есть:
немного печали,
и надежда, как синий цветок,
и любовь,
только лжи нет,
ложь и счастье друг друга не любят.

Счастье неповторимо,
встречаешь его, где не ждал,
оно отдаёт себя просто, без слов,
наполняет дом до потолка золотым светом,
и в пустоте счастье живет,
и в полноте,
и в нищете,
и ночью, и на свету –
пугливо-бесстрашное счастье.

Счастье наполняет,
утешает, утишает,
счастье – это ответ,
оно – ожидание счастья,
знак того, что оно уйдет от тебя
и вернётся – потому что существует.

Счастье надо искать постоянно,
постоянно теряя себя.

Счастье – когда можешь отдать себя,
и в счастье есть горе:
ты не можешь, не хочешь отдать.

2.

Счастье - когда ты идёшь один,
вытянутый вперед, в ожиданье,
как жёлтый маятник в невидимых часах,
и твое дыхание сокращает и удлиняет время.

Идёшь по голубой улице,
над которой висят звёзды, и солнце, и осень,
и сердце вытягивается и уплощается,
и поглощает улицу, пространство, время
в надежде преодолеть их, чтобы встретиться с тобой.

Напрасно: ведь мы и так вместе,
по-своему, не меньше, чем когда мы рядом,
мы говорим, мы рассказываем друг другу самое важное,
а когда мы увидимся, ведь так не получится, правда? –
просто всё уже будет сказано, когда мы посмотрим друг
другу в глаза.
(Кстати, мы застыдимся и отведем их.
Почему? Может быть, в глазах, кроме любви, есть ещё
что-то,
ну пусть даже самые пустяки,
например то, что я ходил сегодня в булочную,
а может быть, и что-нибудь похуже.
Мы застыдимся, а потом посмотрим друг на друга,
и снова посмотрим в глаза,
и обнимемся, и расцелуемся.
А может, мы и не отведём их.
Счастье – это когда люди не отводят глаз.)

1999


В полях клубится дым гречишный,
Тепло; вдали горит огонь,
И в ниве золотой ступая, дышит,
Пьёт грудью сонный воздух конь.

Чернеет мост за выселком горбатым,
Синеет полосой речная ширь,
Кричат, гоняя мяч, ребята,
И солнце поливает светом пыль.

Пчела летит сквозь сад легко, как птица,
И ветки больше не шумят,
И хочется воды напиться.
Гляди, как движется закат,

Как млеет небо – рябью, краснотою,
Желтеет в мареве, растёт от полноты,
И в листьях тень плывёт волною,
И падают точёные плоды.

Сейчас, купаясь в солнечном прибое,
Не забывай: однажды ты умрешь,
И каждый вечер, собранный тобою,
И правда вся твоя, и ложь

Останутся с тобой, и будет их не больше,
Чем сможешь ты нести в одной руке,
И путь твой одинок, и голос тоньше,
И ты идёшь, как ветер, налегке.

1999


БЛЕСК И НИЩЕТА АБСУРДА

1.

Как перья страуса, на шее у дождя
Рассыпалась серебряная жажда;
Пружины холода, и лужа так нежна,
Её почувствовав, ты тонешь дважды.

Привинченный к планете за лицо,
Привитый от немыслимой болезни,
Потягиваешь мутное свинцо,
Как червь, ползёшь по Моховой и Пресне.

Первичен все же – мёд, и в мёде – суета,
И ложка, полная бездумной песни,
И мажет по носу и по лбу высота,
И не добыть ни грамма этой смеси,

И вышедший из сна попал в уют,
Он ищет продолженья в строчках,
И куры строчек не клюют,
И тонут в пене, в пламени листочка.

2. ФАНТАЗИЯ, 11

Срывая ткань, не запятнай грозу.
В ней сердца ночь и марева круженье.
Как акробат, ты держишь на весу,
Рассчитывая каждое движенье,
Своей любви и тени отраженье.

Любовь проносится с тобою меж колёс,
И важно точкой быть, когда заря кровавым,
Железным молотком втыкает гвоздь
В тяжёлую, лоснящуюся гроздь
Весёлых праздников и солнечных привалов.

Терновым утром синева бежит
Из блюдец чайных, из оконных щелей,
И быстрая плеяда отражений
В замках ключами пыльными гремит,
Пугаясь, путаясь, ворча о деле.

А солнце спит ещё, не хочет встать,
В червонной тьме стоит его кровать,
И осень плещется, срывая листья,
И воздух жёлтый рад себе летать,
И скомкать озеро, и боль унять,
И выть в печной трубе капризно.

1999


Чёрные сады, на небе пояс мглистый,
Мёрзлые созвездья далеки.
Санный след с горы, и в рыхлости пушистой,
Мягкой утопают сапоги.

Ветер чуть гудит, играет снежной пылью,
В рукавицы втиснулся мороз,
И над долей необильной
Размышляет в будке пёс.

Ночь черна. Мороз к утру крепчает,
Электричества неясен взор,
И окошко холод источает,
Манит сказочный узор.

Медленно в хлеву жуют коровы,
Овцы. Запах их силён.
В доме телевизор; слово
Протыкает ночь, как шило – лён.

За околицей заносит тропы ровно.
Воют волки вдалеке.
Снег скользит по льду на речке тёмной,
На крыльце он и в колодезном ведре.

1999


СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ОСЕНЬ

Брызги жёлтые, и холода круженье.
Зачарованные, ходим.
Ослепляет жёлтое сиянье.
Отраженья чинных фонарей.

Солнце прыгает в глаза, воды коснувшись,
Бликами разбрызгалось в лазури –
Золотое, ласковое солнце
И сиреневой воды разлёт.

В городе цветут большие церкви,
И цветы последние сияют,
И мальчишки обгоняют ветер
С горушки на ролике-коньке.

Птицы улетают, глядя с грустью,
С нежностью на клёны и берёзы.
Любо погулять вдвоём по пляжу,
Подержать тугой песок в руке.

Те, кто счастлив, медленно проходят
В парке по ножам хрустящих листьев.
Парк пушистый спит в полётах,
Паутинным золотом богат.

Дни теперь милее и короче.
Раньше облегает город
Зыбкое свеченье ночи,
Звёзд колеблемых покров.

Дотемна, за руки взявшись, ходим.
Как желтеет наше небо!
Красное, большое сходит солнце
В город, жёлтый, как лимон.

И костер весёлый лижет темень,
Разрежает вечер – красный, чёрный,
И подумаешь: вот так же
Мы сгорим – лишь в горле тёплый дым.

Но останется всё с нами,
И останемся со всем мы.
Что успеем в жизни сделать
Доброго – с собой возьмём.

Лист в руке, цветенье звезд шершавых –
Если чуть подумать – и не мало.
Счастье – это соучастье:
Ты творишь, и сам творим.

1999


Вот опять ожидаю тебя
в этой бледной, промозглой ночи.
Листья, словно ключи
к нашему счастью, в чужих руках.

Все бестрепетно; только луч,
луч луны, пробивая деревья,
дышит чудом моим,
дышит верой в тебя и любовью.

И в ночи слышно пение птиц,
хотя птицы давно улетели,
хотя марево улиц давно
приняло на себя крест бесчестья и скуки
и смело серебристым дождем
с домов след веселья и солнца –

И всё же птицы слышны.
Слышно также, как падают капли
и вонзается в сердце тоска.

Вот так я и хожу: между светом и ночью,
в листах фонарей, поющих о любви,
поющих о тебе голосами птиц.

И в этих размытых улицах,
в этих сумрачных перекрестках, посыпанных пережёванной листвой,
в тёмных городских углах, где часто стреляют,
нет ни одной звезды, которая бы молчала о тебе,
и нет тебя.

1999


ЖИЗНЬ ЛЮБОВЬ

Цвети, играй, незрячая, немая,
Вся в волнах, вся в изгибах, словно речь,
Своим существованьем отрицая
Всё то, чем мы не можем пренебречь.

1999


ЖИЗНЬ

Капризы разочарований,
Фонтаны нежности и грусти,
Плеск тризн и горьких поцелуев.

Мы умирать не станем, нет –
К чему нам это умиранье?

Мы выпрыгнем из вод летучих
И в воздухе, как медленные рыбы,
Перевернёмся, брызги разбросав.

Студёным мир покажется вначале,
И свежим, и простым, и полным.
И брызги солнца проникают в воду,
И разлетаются, рождая жизнь.

Жизнь в нас, мы в жизни, и любовь
Рождает жизнь, а жизнь любовь рождает.
Всё просто, как монета на столе, –
Перевернётся жизнь и песней станет.

1999


Простая жизнь в разливах света
На перекрёстках жёлтых улиц.
Мерцает, гаснет бабье лето –
Короткий, яркий женский век,

И утомительная нежность
Окутывает сердце ветра.
Захвачена всерьёз природа
Своей бездумною игрой.

Всё выше, ярче и круглее,
Всё быстро клонится к закату.
Летает осень птицей резвой
Над сумраком цветных аллей.

Жизнь пахнет радостью и грустью,
Жизнь наша – взгляд и расставанье,
На самолёт билет последний
И хрупкой бабочки полёт.

1999


Взрывной волной малинового солнца
Мир вширь раздался, обмелел, обмяк,
По речке волны бродят, словно овцы,
И рыбку ловит в лодочке чудак.

С холма, где мы стоим, на реку вид огромен,
Плывёт баржа, как воинский башмак,
И солнышко коснулось колоколен,
Укрыться хочет, не спешит никак.

Закат так тих, и реку красным, синим,
Лиловым шелком простегал насквозь,
Внизу под нами винограда ризы
И белых крыш рассыпчатая гроздь.

А над рекой на воле бродят ветры,
И город пышет фарами, бурлит,
Нас томный вечер обагряет светом,
И сердце тает, и земля шумит.

1999


Меняю курс, как корабли меняют ветер,
Мечусь в волшебных, звонких фонарях,
В разломах сердца, как свеча в кларнете,
Витает ветра тёплый, пёстрый взмах.

Очарование бывает и безгрешным,
Сжигая воздух над холодной мостовой,
И осенью, как дождь костром мятежным,
Душа играет пряжей верстовой.

Я караулю свет, и глаз мой – окоём,
Язык ослаб и позабыл вкус речи,
Часы, разрезанные надвое, вдвоём,
Секунд не мерят, ожидая встречи.

1999


В белых пнях порубленное небо.
Холод. Чингачгуковый полдень.
Много света, да мало хлеба.
Что же ты, братец Кромвель?

Осень. Старческие головы
Царьков дрожат, еле держатся.
В жилах стынет белое олово,
В воздухе – белая лестница.

Небо. Перья. Лезвия.
Крепнет камень, горе туго мелется.
Цепенеет под железом
Голова – не дышится, не верится.

1999