Gladius Dei

Квартирной хозяйке приснился весной караван одногорбых верблюдов
И редкие виды альпийских фиалок в её шестипалой руке.
Проснулась в сомнениях, вытрясла старый гербарий,
И духом полынным залив мостовую, добавила к даме туза
Среди черепков азиатских, картин неземного разброда.
Её постоялец, укутанный в писчебумажную ересь,
Раздавит клопа и выводит великие строки:
«Не тот я, что был при Цинаре моей, отцвели корнишоны в саду.
О юность моя, ты приснилась мне видно, я грежу,
И если я кисть отрублю бедной Гретхен – копеечной музе,
Здесь вырастет очень приличный фамильный терновник».
И греет его эта мысль, бесполезная, впрочем,
Как всё, что таится в мозгу скрытной девы безрукой.

Икается, дон Перлимплин, вам, ведь донья Белиза костиста
Была, как Принцесса-Лягушка, Принцесса-Луна иже с ней.
Надеть на макушку венок из подснежника и остролиста –
Терновый был краше на вид, но в висках непомерно тесней.

И с ним на воскресную проповедь было являться негоже.
Изюму за общим столом – так нисходит на мир благодать.
О донья Белиза, как шрам на шагреневой коже,
Останется имя твоё на чужих парапетах сиять.

Не выпить его, не стереть, как свинец и белила.
Подложные древности и перед Богом бедней.
Ломала зонты, рисовала цветы и любила –
Свой пряничный ад даже в лавке старьевщика с ней.