Роберт Сервис. Солдат удачи

СОЛДАТ УДАЧИ

"От Бога отрекись!" – толпа теснит,
И скалит зубы злоба с темных рож;
Вцепились в копья, кровь в глазах стоит;
Плевок – и половчей прихвачен нож.
А я один, и ранен тяжело,
Все перебиты, только я живой.
Холодным камнем небо виснет зло
Земля кружит под дрогнувшей ногой.
Оцепенел, все мышцы напряглись;
Нож подмигнул; смех жалит, как змея,
"От Бога своего ты отрекись,
Жизнь заслужи!" – опять услышал я.

Отречься от Него! Я жить бы мог!
Да, молодости – мерзко умирать;
Здесь, где тела товарищей у ног,
В кровавой жиже скоро мне лежать.
И все же... Странно это – и смешно:
Измыслить, ощутить Его мечтал,
Зря бился лбом, в стене искал окно,
Молился, сомневался – отвергал:
Отверг Того, Кого мне не понять,
Отверг ту жизнь, что за могилой ждет...
И вот – осталось только вслух сказать,
И жизнь спасти, ту что во мне поет,
Глупцы! – живая кровь стучит в висках,
Играет, солнца радуясь лучу,
Единственная жизнь – в моих руках!
Я отрекусь... и все же я молчу.

"От Бога отрекись!" – блестит копье,
В глазах их вспышки жадного огня;
Рычит, визжит безумное зверье,
Ждет только знака – растерзать меня.
Отречься! Что ж, на это хватит слов;
Но как же раса, имя, честь моя?
Плевки, презренье подлой своры псов,
Клеймо позора вынесу ли я?
Честь белого – о ней забуду впредь?
Ублюдки черные мне крикнут: "Трус!"
За идолов готовы умереть –
Так я ль страны и расы отрекусь?
Моя страна! Что мне она теперь?
Солдат удачи я в краю чужом;
Всяк человек мне братом стал, поверь;
И весь широкий мир – мой отчий дом.

Моя страна! блаженство мертвецов,
Героев слава, мучеников боль:
Не за меня пролита кровь отцов,
А под ее знамена – нет, уволь;
Свободен, о стране я не пекусь,
Лазейкой тесной к жизни проскочу.
Нет веры, флага – значит, не запнусь:
Я отрекусь... и все же я молчу.

"От Бога отрекись!" – занесены
Их копья, в напряженьи слова ждут;
Густеет тьма и небеса мрачны,
Мгновенья страха вязкого ползут.
Но вот сквозь злобы темный, тесный круг –
Как далеко! – но то же, что всегда –
Лицо, Ее лицо – явилось вдруг,
Отрада, сила, слава и звезда.
Среди морей, когда настигнет шквал,
В пустынях, где живет лишь дикий зверь,
Как этот образ сердце согревал!
Стократ дороже стал он мне теперь.
О, шелк волос над лучезарным лбом!
О, серых глаз прямой и ясный взгляд!
Улыбки нежность! Верится с трудом:
Что ж, навсегда с тобою разлучат?
Да, это так... ведь если уступлю,
Как посмотрю тебе в лицо опять?
В твоих глазах я – ровня королю,
Бесчестным трусом не могу предстать.

Нет! нет! все решено. Вгляделся вновь
В бесчувственный холодный небосвод;
Не вера, не страна – моя Любовь:
Пусть за нее меня погибель ждет.
Тогда, хоть мрак кромешный впереди,
Не отрекусь Живущего во мне;
Над зверем торжествует дух в груди,
И Человек оправдан здесь вполне...

"Псы, бейте! Не склоню я головы.
Прольется кровь, но только и всего.
Проклятье жизни, что сулите вы!
Не отрекусь от Бога моего".

Поникли дрогнув копий острия,
Кивку вождя покорны одному.
"Пустите, – как сквозь сон услышал я, –
Он верно служит Богу своему!"


THE SOLDIER OF FORTUNE

"Deny your God!" they ringed me with their spears;
Blood-crazed were they, and reeking from the strife;
Hell-hot their hate, and venom-fanged their sneers,
And one man spat on me and nursed a knife.
And there was I, sore wounded and alone,
I, the last living of my slaughtered band.
Oh sinister the sky, and cold as stone!
In one red laugh of horror reeled the land.
And dazed and desperate I faced their spears,
And like a flame out-leaped that naked knife,
And like a serpent stung their bitter jeers:
"Deny your God, and we will give you life."

Deny my God! Oh life was very sweet!
And it is hard in youth and hope to die;
And there my comrades dear lay at my feet,
And in that blear of blood soon must I lie.
And yet . . . I almost laughed - it seemed so odd,
For long and long had I not vainly tried
To reason out and body forth my God,
And prayed for light, and doubted - and denied:
Denied the Being I could not conceive,
Denied a life-to-be beyond the grave. . . .
And now they ask me, who do not believe,
Just to deny, to voice my doubt, to save
This life of mine that sings so in the sun,
The bloom of youth yet red upon my cheek,
My only life! - O fools! 'tis easy done,
I will deny . . . and yet I do not speak.

"Deny your God!" their spears are all agleam,
And I can see their eyes with blood-lust shine;
Their snarling voices shrill into a scream,
And, mad to slay, they quiver for the sign.
Deny my God! yes, I could do it well;
Yet if I did, what of my race, my name?
How they would spit on me, these dogs of hell!
Spurn me, and put on me the brand of shame.
A white man's honour! what of that, I say?
Shall these black curs cry "Coward" in my face?
They who would perish for their gods of clay -
Shall I defile my country and my race?
My country! what's my country to me now?
Soldier of Fortune, free and far I roam;
All men are brothers in my heart, I vow;
The wide and wondrous world is all my home.
My country! reverent of her splendid Dead,
Her heroes proud, her martyrs pierced with pain:
For me her puissant blood was vainly shed;
For me her drums of battle beat in vain,
And free I fare, half-heedless of her fate:
No faith, no flag I owe - then why not seek
This last loop-hole of life? Why hesitate?
I will deny . . . and yet I do not speak.

"Deny your God!" their spears are poised on high,
And tense and terrible they wait the word;
And dark and darker glooms the dreary sky,
And in that hush of horror no thing stirred.
Then, through the ringing terror and sheer hate
Leaped there a vision to me - Oh, how far!
A face, Her face . . . through all my stormy fate
A joy, a strength, a glory and a star.
Beneath the pines, where lonely camp-fires gleam,
In seas forlorn, amid the deserts drear,
How I had gladdened to that face of dream!
And never, never had it seemed so dear.
O silken hair that veils the sunny brow!
O eyes of grey, so tender and so true!
O lips of smiling sweetness! must I now
For ever and for ever go from you?
Ah, yes, I must . . . for if I do this thing,
How can I look into your face again?
Knowing you think me more than half a king,
I with my craven heart, my honour slain.

No! no! my mind's made up. I gaze above,
Into that sky insensate as a stone;
Not for my creed, my country, but my Love
Will I stand up and meet my death alone.
Then though it be to utter dark I sink,
The God that dwells in me is not denied;
"Best" triumphs over "Beast", - and so I think
Humanity itself is glorified. . . .

"And now, my butchers, I embrace my fate.
Come! let my heart's blood slake the thirsty sod.
Curst be the life you offer! Glut your hate!
Strike! Strike, you dogs! I'll not deny my God."

I saw the spears that seemed a-leap to slay,
All quiver earthward at the headman's nod;
And in a daze of dream I heard him say:
"Go, set him free who serves so well his God!"