Бодлер Лесбос

Мать сладострастья греков, веселья латинян,
Земля, где поцелуи так радостно-протяжны,
В них солнечная свежесть и нега южных стран,
В них красота ночная, в них утоленье жажды.
Мать сладострастья греков, веселья латинян,

Земля, где поцелуи, подобно водопаду,
Стремятся без оглядки к бездонной глубине,
Рыдают и хохочут, и плещутся каскадом,
И прячутся, как в омуте, в краткой тишине.
Земля, где поцелуи подобны водопаду!

Земля, где твоим Фринам любовь -  и страсть и вера,
Где вздохов безответных не знали с давних дней;
Сафо по праву спорит за первенство с Венерой,
И твои звезды, Лесбос, пафосских звезд светлей.
Земля, где твоим Фринам любовь -  и страсть и вера, 

Земля, где ночи полны томления и жара,
Где ночи – наслаждений бесплодных зеркала;
С запавшими глазами ласкающимся парам
Нужны одни свои лишь влюбленные тела.
Земля, где ночи полны томления и жара,

Пусть хмурятся Платоны из-под седых бровей, -
Нет счета поцелуям, и нет над ними власти;
Ты правишь благородной империей своей –
Земля неистощимой и утонченной страсти.
Пусть хмурятся Платоны из-под седых бровей.

В тебе найдет прощение вечно заключенный
С неутомимой стражей – тщеславною душой;
С улыбкой нам сияет твой образ отдаленный –
Небес каких-то новых манящий свет живой.
В тебе найдет прощение вечно заключенный.

Кто из богов посмеет судить твое призванье,
Лик утомленно-бледный твой осудить готов,
И оценить, как слитки, кто б мог очарованье
Слез, оброненных морем в хрусталь твоих ручьев?
Кто из богов посмеет судить твое призванье?

Каким законом нормы предписаны Вселенной?
Ни честь свою, ни душу не запятнавший край,
Подобно всем религиям, и твоя священна,
Любовь смеется аду, пред ней ничтожен рай!
Каким законом нормы предписаны Вселенной?

Ты избран, чтобы спеть нам о девах и цветах,
Об алтарях и жертвах, мистериях и тайнах;
Был с детства зачарован в загадочных ночах
Я смехом их, сливавшимся с горечью рыданий.
Ты избран, чтобы спеть нам о девах и цветах.

Давно от горизонта не отрываю взора
Я на вершине горной как верный часовой,
Который днем и ночью следит в лазурном море
Бриг иль фрегат за зыбкой, дрожащей синевой.
Давно от горизонта не отрываю взора,

А море благосклонно и ласково блестит,
И вечером с утеса, холодного к печали,
Перенесусь на Лесбос и, может быть, простит
Он труп, завороженный Сафо в туманной дали.
А море благосклонно и ласково блестит.

Сафо, в нее влюбленным поэзия и свет,
Прекраснее Венеры чистейшая святыня,
И темной тенью, словно страданий мрачный след -
Глаз черный, посрамивший лазурный глаз богини.
Сафо, в нее влюбленным поэзия и свет.

Она над миром встала прекраснее Венеры
В сияньи своей юности, ясною звездой;
И ею осененный, стремит валы безмерный,
Как будто околдованный, Океан седой.
Она над миром встала прекраснее Венеры.

Но все ж Сафо погибла в день своего паденья,
Когда свое же тело дала, как бы на смех,
Как пастбище скотине, чья спесь и самомненье
Ее и наказали за совершенный грех,
Сафо, ту, что погибла в день своего паденья.

И Лесбос по ней плачет с тех давешних времен,
И, несмотря на славу, что он для мира создал,
Он каждой ночью криком страданья упоен,
Который его берег пустой бросает звездам.
И Лесбос по ней плачет с тех давешних времен.