Пять достойных стихов из прошлого. Полнота времён

ЗАБЫТОЕ  ГНЕЗДО

Гнездо воронье
шаром обветшалым
качается печально
на ветру;
меж голых прутьев
только ветер шалый
уныло шарит,
и в пустом дому
и грустно, и темно,
и никому
уют уже не нужен
запоздалый.

1996

ВЕСЕННИЙ  ХОРАЛ

Восходящего сонного солнца косые лучи
осторожно коснулись атласных берёзовых клавиш.      
Среди рощи стоишь, благодарно Создателя славишь.
Еле слышная песня в небесном хорале звучит.

Грустный треск оживающих, за ночь промёрзших  ветвей,
свист синицы, сосульки подтаявшей чистая звонкость,
шорох талого снега, ажурного льда синеломкость –
хор созвучий, разбуженных утренним взмахом лучей.

Распускается парусом синяя роза ветров,
и поют светоносные трубы органа Эола,
и ликует душа, выводящая тихое соло,
и заветное слово летит с золотых облаков.

1996

НАКАНУНЕ

Последний летний день порадовал теплом.
В лесу истомой дышит каждый листик.
Усталая пчела прощается с цветком,
его тычинки нежной лапкой чистит.

Паук на длинных ломаных ногах
на пень забрался, как на пик Алтая,
и задремал; в своих паучьих снах
он паутиной небо оплетает.

Померкли краски. Только солнца шар
весь день горит, горит, не уставая;            
в своей печи готовит миру в дар
огромный круг земного каравая.

Уж скоро подрумянится пирог
хрустящим осторожно листопадом.
И, как всегда, придёт блаженный срок
воспоминаний – грусть и радость рядом.

1996

ГОЛУБОЙ ЛОСКУТОК

– Подари мне платок,
голубой лоскуток, –
пела дама в старинной накидке,
а слепой старичок
под дрожащий смычок
подставлял непослушную скрипку.

В переходе метро,
под рекламой бистро
двух фигур иероглиф впечатан,
и печали тавро,
как преданье, старо –
на  глазах, на плечах, на перчатках.

Чья-то мать, чей-то дед
через несколько лет,
может быть, у чужого порога
в остывающий след
невесёлый привет
бросят нам перед дальней дорогой.

И останемся мы
в окружении тьмы.
Что мы в этой юдоли забыли?
Нас от горькой тюрьмы
и суровой сумы
сберегут лоскутки голубые.

1996

ПРИЗЫВ

Все прежде перепетые слова –
пороги перед главным водопадом.
Я слышу шум его.
Он дышит где-то рядом.
От силы вод кружится голова.

Как полководец, медлю перед боем.
Закрыв глаза, вхожу в Единый ритм.
Дыханье космоса без человечьих сбоев
о вечности со мною говорит.

А я тяну... По слабости земной
выгадываю лишние мгновенья,
боюсь, что между вечностью и мной
маячит кто-то осторожной тенью.

Труба устала звать:
– Не медли! Нет времён!
Ряды звучащих струн давно готовы.
Горит набухший светом небосклон,
и рвётся в мир божественное слово.

1998