Еще как горят!

(Последний приют Мастера)

На юг окошки-витражи
Всегда открыты нараспашку.
Кружат над крышею стрижи.
Слетают пчелы на ромашку.

По стенам каменным лоза
До черепичных стрех взлетает.
Гремит далекая гроза.
Вишневый сад не отцветает
И знай роняет лепестки
На горки, клумбы и тропинки,
В пруду — на шаткие мостки
И на раскрытые кувшинки.

Здесь, всех оттенков и пород,
Везде, куда ни плюнешь, розы.
Я их названья наперед
Учу — как средство от склероза.

Не умолкают соловьи.
Ограда хмелем перевита.
Всегда готовая к любви,
Нагая бродит Маргарита.

Послушно-преданный лакей
Соображает с полуслова:
Что ни прикажешь, он «О'кей!» —
Минута-две и все готово.

Тут не кончается вино,
И не проходит опьяненье.
Не помню точно, но давно
Не посещало вдохновенье.

К ночи стихает птичий хор,
Но не спешат уснуть пенаты —
Как эхо, с близлежащих гор
Слетают Шуберта кантаты.

Я засыпаю без помех,
Не вижу снов, худых — тем паче,
И просыпаюсь раньше всех
Заданьем тем же озадачен.

Мой пыл с веками не зачах —
Как под копирку слово в слово
Я при негаснущих свечах
Роман свой повторяю снова.

Лишь кончу через год-другой,
Скрипя в тиши пером гусиным, —
Вооружаюсь кочергой
И жгу его в огне каминном.

Пройдет неделя или две...
Сперва тревогу отпускает,
Но в воспаленной голове
Вновь беспокойство нарастает.

Что ж, достаю, тоской объят,
Пергамент чистый из подвала.
Плесну в чернила кровь и яд,
Чтоб написать роман сначала.

Пишу... И чем видней конец,
Тем чаще чешется макушка —
Ты не писатель, а писец
У Сатаны на побегушках.

Опять под ложечкой сосет,
И тяжесть в левом подреберье —
Тебя надули, идиот!
Не Мастер ты, а подмастерье.

Вздымая волны пустоты,
Твердеет мысль дегенерата:
Мой вечный дом — награда ты,
А может, все-таки расплата?