Шагирт. Роман. Пролог

     Осень вступала в силу. Солнце, провожая лето ярко, но беззлобно жарило берег Камы, лучами врывалось и путалось в пестрых и цветных пятнах листвы и травы, а в редких речных волнах искрилось и отраженьем слепило глаза.
      Два казака с Камбарского  завода, сидели на высоком берегу и жмурились на солнце; их кони стояли рядом, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня урядник Игнатий Лазаревич сам возглавил дозор на правобережье, предоставив возможность отдохнуть старшему сыну Василию, который уже несколько дней мучился со спиной.
       Ранним утром он со своим последышем  Данилкой и ещё несколькими казаками переправился на дощанике через реку; разбил дозорных на группы и перекрыл дорогу вдоль берега, проверяя редких путников и обозы на подходе к разрешённой переправе, а на тайной переправе, ниже по течению, оставил засаду. Земля к обеду прогрелась, радовала и передавала телу свою силу. Игнатий Лазаревич расслабился, улёгся на спину, гонял во рту полусухую травинку, заглядывая в бездонную высь неба и размышляя о своей казацкой службе: сотник в разговоре уже не раз предупреждал его, чтобы на следующий год готовился в запас. « Вот волчара, - думал о сотнике, - подарок ждёт за Василия, чтобы его двинуть на моё место. Да как же, без этого нельзя. Вон сколько желающих в урядники метят. В запас, так в запас. Время пришло, буду хозяйством заниматься, пусть молодые служат. А Василия надо оставить заместо себя. А как же иначе?».
       Данилка приподнялся, осматривал окрестность и докладывал отцу о том, что видел:
      - Тятя! У берега дощаник, загружаться начинает, лошадь с телегой рядом стоят; на берегу двое путников с котомками. От Сарапула четыре всадника с Арской дороги идут. Остановись…, разделились: трое в нашу сторону, к переправе  коней повернули, а один по Арской…  дальше… вправо пошёл, - помолчал и продолжил,- однако, кони справные, выученные к седлу, хорошо идут. Строевые, наверное.
      -Молодец, Данилка, - урядник быстро поднялся на ноги и стал наблюдать за приближающими всадниками. Первый всадник, высокий на гнедом, крупном жеребце неторопливо, уверенно и спокойно приближался по дороге к берегу; в связке за жеребцом шла пёстрая небольшая кобылка, загруженная вьюками и маленьким седоком; а замыкающим на сером коне был юноша с разнообразной пёстрой поклажей.
       Сердце Игнатия Лазаревича ёкнуло: он узнал в первом всаднике объявленного в розыск есаула императора-самозванца, а в юноше - его денщика. Но, условного знака Данилке не подал; устремился взглядом на коня в связке, рассмотрел девчонку-отроковицу и всё понял. Время для размышления не было: «За есаула обещена награда, но вряд ли его возьмёшь без крови, а то ещё и сына потеряешь. Опытный он боец, биться будет за семью свою до конца; наверняка пистоль в сумке приготовлен да сабелька вдоль вьюка по спине коня лежит, в обмотке спрятанная. Наверное, уже для себя и первую жертву выбрал – слабое звено, Данилку моего. Да, сильный боец: в прошлый год нашу сотню наголо разбил. В руки не дастся! И должник я его. А узнает ли он меня?», - пронеслось в голове урядника.
    Алексей, увидев издали дозор, понял, что нужно договариваться либо сдаваться казачкам, но не допустить боя и не подвергать жизнь дочери и Дыдык опасности. А  когда узнал урядника, отлегло, решил сразу напомнить о долге и одновременно, показать своё дружеское расположение, легко спрыгнул с коня:
      -О, Игнатий Лазаревич! Рад видеть тебя! Во как всё сложилось, а помнится,  под Красноуфимском ты умирать собирался…. Год прошёл с нашей встречи, а как полжизни пролетело. Этот юноша, казачок - сын твой? Очень уж схожий с тобой.
       Урядник перевёл взгляд на сына:
      -Данилка, придержи-ка Николу. Прикажи, чтобы дождался и в первую очередь  на дощаник трёх всадников забрал. Растолкуй, что мово старого товарища с семьей перевозить будет, бережно чтобы. – Повернулся к есаулу, – И я рад встрече с тобой есаул. Помер бы, если б не ты. Далеко ли путь держишь? А то может, дождёшься и ко мне в гости зайдешь? Жёнка, моя Пелагея, обрадуется. Многое я ей рассказывал; она  ведь меня с той деревни забирала, где ты оставил. Спаси  Христос тебя Алексей  Филиппович! Разные у нас с тобой дороги, но единоверцы мы. Проезжай с Богом! – Помолчал и добавил: - а, дочь красавица у тебя! Невесту ищу сыну Данилке…. Может, породнимся?
- Мала она ещё, Игнатий Лазаревич. – Помолчали, глубоко заглянули друг другу в глаза, улыбнулись. И Алексей продолжил: - если подождёшь пару лет, то и породнимся. Жизнь меняю свою. Жена померла, дочка Дуняшка осталась…. На Буй идём. Прощай, весточку подам как на место осяду…, может и пригодимся, и свидимся когда. Прости, если чем обидел ненароком!
-И ты прости меня. А два года я подожду. В отставку ухожу, хозяйством заниматься с Данилкой буду. Ему шестнадцать годков подходит. Посылай весточку.
       Весело ударили по рукам, поклонились друг другу: есаул так, держа коня под уздцы, стал спускаться к реке, а урядник опустился на землю и задумчиво смотрел во след.
       Вспомнилась деревня под Красноуфимском, разбитая казачья сотня, лошади, бегающие по полю; конь со вспоротым животом, стоящий на коленях, его прощальное  ржание. Увидел, как в тумане, себя на земле, рядом с копытами коня; склонившегося незнакомца, его строгий голос: «Чего стоите, видите, человек ранен, на коня его и в деревню к лекарю». Услышал возражения казака: «Дак не наш он, заводской». И командирский окрик на это: «Ты чего, Назар, Бога гневишь? Наш он, русский, казак, православный, единоверец. На коня и в деревню к лекарю!»
После, как пришёл в себя, несколько раз видел есаула, разговаривал с ним; сошлись во многих вопросах, делить-то им не чего было. И отправил есаул весточку его жене на завод; примчалась Анютка, домой забрала, долго на ноги поднимала. Вздохнул и перекрестил Алексея вслед: «Надёжный человек. Дай, Господи, ему долгие лета!».
Данилка хлопотал у дощаника, стремился помочь Алексею Филипповичу, а сам взгляд не мог отвести от девицы, её лица и ещё детской, но набирающёй женскую стать девичьей фигуры. Заметив его внимание, немые детские переглядки, Дыдык подтолкнула его к Дуняшке, рассмеялась:
-Данилка, понравилась Дуняшка? Через два года приезжай свататься в Гондырь!
          Больше недели шли, а вести летели быстрее их. Только дошли до устья ручушки лесной Гондырки увидел Алексей: стоит у большой сосны лохматый человек, с деревом сливается, не отличишь. Показал тихонько Дыдык, а она погнала коня вперёд с радостным криком:
        -Песятай*, песятай…

        Весна набирала силу, земля требовала внимания к себе, но Савелий Никитич никак не мог сосредоточиться на работе, а весь день, с раннего утра в возбуждении и ожидании без толку ходил по двору, инструмент не держался у него в руках, тело отказывалось выполнять команды: он жил ожиданием приезда своих давних друзей, твердя одно и то же: «Двадцать лет, как один день!»  И вспоминал молодые годы, когда они двадцатилетние мужики неожиданно для себя стали казаками и, в одной из сотен армии самозванного императора Петра III плечом к плечу прошли боевой путь по Камским городкам и заводам, упёрлись в Казань и, пусть побитыми, но с достоинством и верой в свои силы, вернулись домой.
         Савелий  время от времени выходил за ворота, смотрел в начало длинной деревенской улицы, прислушивался, глубоко вздыхал и возвращался во двор. Но,как не караулил, а приезд друзей оказался неожиданным: его задумчивость прервал сильный стук в ворота и ленивый лай Волчка. Кинулся отворять: пока обнимался с Яшкой Чепкасовым да Максимкой Полонянкиным, показывал, где коней расседлать и привязать, в ворота, не спрашиваясь, заехали на телеге Пётр Самохвалов и Иван Коровин. Закрыли ворота, дурачась и веселясь на засов и забыли, что они уже давно не юнцы безусые, а уважаемые мужики, отцы и даже деды, замыслившие серьёзное дело: переезд вместе с семьями на новые, неизвестные им закамские места.

Песятай* - дедушка.