Рассудок затмевая невыплаканных слез тебе ссыпаю

Как долго белая ночь лаяла
беззвучно, как самая свирепая собака.
Мы мученики, которым сметанка,
в силу мнения и гостеприимности,
питает увенчанием не слаще жизни снов.
А изрядно пропотевшее человечье
проникает вверх следами.
И следует смотреть не на то, а с кем ее едят.
С кем раскрывается нежный интим
среди одиночества белых зим.
Но я с тобой рассудок затмевая невыплаканных слез тебе ссыпаю,
никому ничего не раздавая справа и слева,
и душевной мелодией боюсь растерять все слова.
Но я с тобой безумно пропадаю, целую твой живот под ночи лаи,
целую твою грудь и шею, питаю под свет прожекторов
солнца и луны, здесь все ничтожный обман, но
здесь все не здесь, а мы до силы мнений гурманы.
Как нежно целовала,
тебя ласкала,
мы десять раз любились, все казалось мало, но ночь сигналила,
нет, даже так, томилась и кричала, из мокрых брюк сухое раздевала,
чтобы вглядеться как растет интим, еще смешнее, я стираю все в сигаретный дым.
И потому что я тебя любила больше глины и воды.
Так майся, мася,
поймай мне эхо, такое, что в комнате вопли поймает
под звон часов из сосен, сов.
Когда ты, моя банка с кипятком жестяная, меня поверх себя спокойно надеваешь,
я вижу все небо голубое и звездная горит зима.
Когда ты для меня подразумеваешь и локон мой на свой кулак мотаешь,
я вижу прорехи в потолке и кончаю с тобой сама.
Тесьма, тесьма рвется и поцелуям негде ставить клейма.