Публикация в лит. журнале Литерра. 28. 02. 2024

Посвящение Марине Цветаевой

ВЕЧЕРНИЙ АЛЬБОМ

В Трёхпрудном дом снесли, а всё-ж остался
Дух старины, Цветаевской весны...
Двадцатый век, как страшный сон промчался,
Меняя лик истерзанной страны.

Вот времени река течёт обратно.
Трёхпрудный. Девятьсот десятый год.
Пух тополиный так похож на вату
У деревянных стареньких ворот.

Калитка открывается: Марина -
Таинственная девушка в пенсне,
В огромной шляпе, в лёгком платье длинном,
Поспешно направляется ко мне.

А кто же я? Высокий, стройный тополь -
Её поклонник, рыцарь, верный друг!
Мы с ней стихи читаем про Акрополь,
Молчим под ливня трогательный стук.

Да, я свидетель всех её проделок.
Мне право, любопытно и смешно,
Как по ночам она гуляет смело.
Бродяга-ветер ей стучит в окно.

Однажды утром, накопив отваги,
И я, увы,  не мог о том не знать,
Она взяла бесценные бумаги
И понесла в издательство - в печать!

А в октябре, когда ронял я листья
Охапками,  и не жалел о том.
Был счастлив, окунувшись в бездну истин,
В её вечерний заглянув альбом!

Шла гордая, назло вчерашним бедам,
С размеренностью стихотворных строк.
Я первым ощутив её победу,
Листвой ей аплодировал, как мог.

Прошла зима, что показалась длинной...
Марина в Крым уехала потом.
Я верность Вам храню, моя Марина,
Надёжной тенью укрывая дом!

 СЕРДОЛИК
 - Я выйду за того,
Кто угадает камень
И кто найдёт его
Под Крымскими песками!

 - Марина, я найду,
Уже названье знаю,
И скоро к Вам приду
С ответом, обещаю!

Погоды только жди
От моря ты в апреле.
Неделю шли дожди,
Штормило в Коктебеле.

Серёжин стук в окно...
 - Я дням теряла счёт!
 - Вы будете вино?
Есть кое что ещё!

Марина от судьбы
Того не ожидала.
 - Принёс? Не может быть!
Не я-ль наколдовала?!

И он ладонь раскрыл,
И смуглый солнца лик
Волшебно освятил
Багровый сердолик.

***

 - А эти были кто,
Вчера? Взломали дверь.
Один - хромой, в пальто,
Другой чумной, как зверь.

 - А это воры, дочь,
Но не туда зашли.
Всё, чем могли помочь,
На утро принесли!

 - Как это понимать?
Они-ж могли убить?!
 - Да с нас с тобой что взять?
И значит будем жить!

Святые образа
Суровы и страшны,
И Алины глаза,
Как две больших луны.

 - Марина, я опять
Услышала ваш стон...
А серая тетрадь
Зачем летит огонь?

 - Будь, Аличка, сильней!
Пускай сгорит дотла
В слабейшем из огней,
В последнем - для тепла!

Где был вчера огонь
В камине - плачет дождь.
Весь дом наш разорён.
Чего ещё ты ждёшь?

Глянь, на дрова разбит
Стол твоего отца.
Поехали... Стоит
Машина у крыльца!

 - Марина, мы куда?
 - А путь сейчас один:
 Отсюда - навсегда,
 В Германию,
 В Берлин!

***
Париж в опьянении весны -
Цветёт, в предвкушенье войны.
Маринины ясные сны
Тоскою о детстве полны.

Ей снится Таруса, Ока -
Далёкого счастья река,
Родной, деревянный Арбат
И первой любви листопад.

Ещё и не явь, и не сон -
Заброшенный, скучный Медон.
Нелепого скудность жилья.
Посуды гора и белья.

Всё - после, сначала - в тиски
Ладоней - зажаты виски.
Покуда рассветы тихи,
Вскипают, как волны стихи.

Зари за окном полоса,
Живых простыней паруса.
То поезда резкий гудок
Внезапно пронзает, как ток.

И где тот волшебный фрегат,
Что время откатит назад -
В другие миры и века,
Где душу не душит тоска?!


НОВЫЙ БЫТ
Вот адрес, якобы, столичный:
Глухой посёлок "Новый быт".
Вид деревянный, непривычный.
Вот этот дом, который "срыт".

Посудная вода и слёзы.
Земля уходит из под ног,
И вроде лёгкого наркоза
Горячий яблочный пирог.

Жизнь без гостей. Чужие кошки.
Неласковый котёнок - Мур.
Шептуньи-мальвы за окошком.
Небесный взор извечно хмур.

Энигматическая Аля -
Наигранной улыбки тень,
И догадаешься едва ли,
Где пропадает каждый день.

Боязнь всего: глаз, шума, шага.
Слепых полуночных зеркал.
Перо забыто и бумага.
Мир обесточен, скучен, мал.

Всё чуждо здесь и душу гложет.
Нет утешенья ни глотка.
Болезнь сердечная Серёжи -
Горька сердечная тоска.

Никто не чувствует, не знает,
Чужих не замечая мук,
Что год Марина примеряет,
Год ищет над собою крюк.

***

Двадцатый век - безумный, страшный,
Семья Эфрона под Москвой.
Убогий быт. Уклад домашний.
"Тридцать девятый" роковой.

Стук в дверь, в окно... -
настойчив слишком.
Подъехал чёрный воронок.
В буржуйке - записная книжка
С агонией последних строк.

Здесь первую забрали Алю
Под утро... Поступью легка,
Шла гордо... В стареньких сандалиях,
Ушла от близких - на века.

Дворянских пальцев отпечатки...
Машины чёрной страшен вой.
Маринин крик: "Возьми перчатки!
Родная... Дочка... я с тобой!"

"Вам не положено, мамаша!" -
Стеклянный голос в тишине.
Серёжин безнадёжный кашель.
Калитки грохот, как во сне.

Посёлок Болшево - проклятый,
И большинству сюда нельзя.
Всё дело в том, что непонятно,
Кто здесь враги, а кто друзья.

Парижских глиняных игрушек
У Ариадны на столе
Парад гнетущий. Ветви груши
Как призраки в оконной мгле.

Погода зябкая такая.
На всём следы грядущих слёз,
И безвозвратно утекают
Распятья болшевских берёз.

Марина дико беззащитна
В родной и чуждой ей стране,
Где всё любимое убито,
Где жизнь, как рукопись в огне.

В ушах сплошные обещания.
Все недруги - никто не друг.
Где кончится тропа изгнания?
Каков по счёту адский круг?

БОЛШЕВО
Ночь. Болшево. Деревянные дома.
Она берёт седьмую папиросу.
В халатике, хоть на дворе зима,
А рядом с ней подросток горбоносый.

 - Марина, вы замёрзнете, пора
На электричку, мы же собирались!
 - Сынок, а ты позавтракал с утра?
Я проспала... Я здесь не высыпаюсь.

Вчера мне показалось, что в окно
Опять стучат, и будто кто-то плачет...
 - Марина, хватит, мне уже смешно,
Мы тут с ума сойдём, на этой даче!

 - А мне же, Мур, не весело ничуть,
В ночь выхожу во двор - такая темень,
И страх одолевает, просто жуть.
Там тени бродят, призрачные тени,

И окна все похожи на кресты,
И ледяные петли тонких веток,
И ощущенье полной пустоты.
Тоска и боль... Хотя бы лучик света!

***
Марина бродит по Москве.
Сама как тень, в плаще бесцветном.
Простой берет на голове.
Извечный спутник - сигарета.

Метро боится и машин,
Случайных криков, звонов, стуков.
И не найдётся ни один,
Кто даст на переходе руку.

Марина бродит по Москве,
Не замечая непогоды,
По рыжей вымокшей листве.
В тряпичной сумке переводы.

Она сливается с толпой,
Но этот взгляд, походка, жесты
Укажут: человек иной,
С клеймом великого поэта!

Марина бродит по Москве,
Не узнавая город детства,
Не веря солнцу и траве,
В недавнее не веря бегство.

Лихие будни нелегки,
Берёт за горло быт московский,
Но впереди ещё стихи...
Но впереди ещё Тарковский!
 

ТАРКОВСКИЙ
Как у Изольды и Тристана -
Порыв двух птиц к живому свету.
Как у Онегина с Татьяной...
Душа к душе, поэт к поэту...

Метнулись, встретились, взметнулись...
Любовная вскружила вьюга.
Под вспышки взглядов, как под пули,
Шли на свидание друг к другу.

Предвидя скорую кончину,
То был последний выдох в счастье,
Безмерный выплеск чувств Марины, -
Роман последний, настоящий,

Судьбой дарованное чудо!
...Пожар в груди, что жар камина.
 - Марина, Вам сейчас хочу я
   Признаться...
- Благодарна буду.
- Простите, я женат, Марина!

- Что Вы - женат, прекрасно знаю.
Не огорчилась я ни разу.
Тот, кто жене не изменяет,
Он - манекен. Мужчина разве?

А любите жену - любите!
- Люблю обоих! Вас не брошу!
- Вот видите, какой Вы рыцарь?!
И друг Вы, и поэт хороший!

- А Ваши как люблю стихи я,
Те, что писали Вы в Трёхпрудном!
- О, Господи, как далеки мы,
Как с Вами и легко, и трудно;

И жар, и лёд одновременно,
Но интересно, безусловно!
- Я Ваши прочитал поэмы.
Признаться? Слишком многословны.

Вы чернокнижница, Марина?
- И потому со мной не скучно!
Жене я Вашей подарила
Янтарь, а бусы её душат...

***

Коромыслом - высокая радуга -
Мост меж солнцем и кротким дождём.
Принимай постояльцев, Елабуга,
Хлебосольно - не ржавым гвоздём,

В брус дверной вбитым кем-то, в волнении,
Для греховного действа, увы.
Здесь забвенье - одно утешение,
После, в грудь оттолкнувшей, Москвы.

Есть тут люди, но я же приезжая,
Все общаться боятся со мной,
Точно псы, как чумную-нездешнюю,
Обегают меня стороной...

Есть Соборы - молюсь за оградою,
Потому что в Соборах склады.
Есть колодцы, спаслась бы от жажды я -
Ни в одном не осталось воды.

***

Меж двух разрываюсь огней:
Елабуга - Чистополь.
Сколько
Душе здесь отпущено дней,
Со званьем "Поэт - судомойка"?

В содоме Елабужских дней,
Какие мне кинут подачки
Сотрудники НКВДэ,
С предложенным званьем стукачки?

Кто адский развеет мне мрак?
Фадеев? Асеев? Кручёных?
Жестоко шутил Пастернак
Про крепость верёвок кручёных.

Они и сейчас в сундуке
Хозяйском, как змеи роятся -
Не выброшены налегке,
С "пометкой": "ещё пригодятся"!

***

Осунулись осины.
Последний летний день.
Всё... Больше нет Марины...
Угрюмой тучи тень
На землю опустилась,
К закрытому окну.
Как люди допустили -
Оставили одну?
Все вышли на субботник,
Никто её не звал.
"Какой она работник?!" -
Поспешно сын сказал.
"Не может, так не может..."
На поле все ушли...
…А снял её прохожий
Случайный - из петли.
Не "с Набережной" дальней
был тип?
Всё может быть!
Не знал ли он случайно,
Во сколько приходить?
Хозяева вздыхали,
Вернувшись на обед:
"Да если бы мы знали,
Какой она поэт?!"
У дома, под рябиной,
Продрогла от дождя
Собака, что Марина
Кормила, уходя.
В глазах собачьих - болью
Застыли капли слёз...
И плачет день листвою
Елабужских берёз.
Летят стихи Марины
Над Камою-рекой,
И в кличе журавлином
Божественный покой.

...Весна осталась где-то.
В последний день дотла
Сгорело жизни лето,
Чтоб осень не пришла.