Роальд Мандельштам

Вечерами в застывших улицах
От наскучивших мыслей вдали,
Я люблю, как навстречу щурятся
Близорукие фонари.

По деревьям садов заснеженных,
По сугробам сырых дворов
Бродят тени, такие нежные,
Так похожие на воров.

Я уйду в переулки синие,
Чтобы ветер приник к виску,
В синий вечер, на крыши синие,
Я заброшу свою тоску...

     Невероятный поэт, гениальный и несчастный, у него стихи – как огненные расплавленные шары, которые капают прямо на сердце. Причем, он именно ленинградский, или, если хотите, петербургский, поэт. Дух свободы и непоколебимого упорства – вот что так в нем удивляет. Понимаете, каждый может отступить на пять сантиметров, подумать: «Да отдохните вы уже от меня», нет, у него не было ни минуты покоя и ни сантиметра отступления! Слава людям, которые конечны во времени (Шварц, своими словами), а живут, как будто у них в запасе ещё пять жизней, или будто они будут жить вечно. Слава поэту, который вообще был приговорён и знал об этом с самого начала, и оставил такие стихи! Мученическая жизнь и настоящий героизм!

   Роальд Чарльсович Мандельштам (16 сентября 1932, Ленинград — 26 февраля 1961, Ленинград) — русский советский поэт
   Бабушка Роальда не доверяла российской медицине, и рожать уехала в США, вместе с мужем, Яковом Горовичем. Там родился её сын, которого назвали Чарльзом. Чарльз Яковлевич прожил в США довольно долго, но потом принял решение вернуться в СССР – чтобы продолжать дело революции, а семья ведь была зажиточная и преуспевающая.
 Чарльз женился в 1931 году, а 16 сентября 1932 года у него и у его супруги, Елены Иосифовны Мандельштам, родился мальчик, которого назвали по моде 30-х в честь именитого человека – путешественника Роальда Амундсена.
Его отец, Чарльз Яковлевич Горович (1907, Нью-Йорк - ?), окончил Ленинградский технологический институт; работал экономистом в отделе рабочего снабжения Мурманского морского торгового порта, репрессирован в 1936 году, после освобождения отбывал ссылку в Казахстане. Мать, Елена Иосифовна Мандельштам (во втором браке Томинг, затем Томина; 6 июня 1906 - ?) - дочь адвоката Иосифа Владимировича Мандельштама, окончила Ленинградский технологический институт. Брак родителей был гражданским, и они разошлись вскоре после рождения сына.
  В 1941 году Роальд Мандельштам, вместе с бабушкой со стороны матери Верой Ионовной, был эвакуирован из блокадного Ленинграда. Жил в Казахстане вместе с ссыльным отцом, затем в Сибири. В 1946 году вернулся в Ленинград. С 1947 года жил с матерью и сводной сестрой Еленой Дмитриевной Томиной (в замужестве Петровой) по адресу Садовая улица, д. 107, кв. 19.
   Со здоровьем было плохо, сначала признаки астмы, потом обнаружили костный туберкулёз. Учился в Политехническом институте, затем на восточном факультете Ленинградского университета. Образования не закончил, как раз из-за тяжелой формы костного туберкулёза. Нигде не мог работать, в последние годы почти не выходил из дома. В 1954 году женился на поэтессе Нине Владимировне Маркевич (1931—1992?).
   С конца 1940-х гг. Роальд Мандельштам стал центром небольшого круга художников, из бывших учеников СХШ. К ним принадлежали Александр Арефьев, Александр Траугот, Вадим Преловский, Рихард Васми, Шолом Шварц, Валентин Громов, Владимир Шагин и другие. Иногда кружок называли «Салон отверженных», иногда «Орден нищенствующих живописцев», иногда «Арефьевский круг». Судьбы всех участников кружка трагичны.  Александр Арефьев, русский художник, был исключён в 1949 году из художественной школы, отчислен в 1953 году из медицинского университета, провёл три года в лагерях, умер в 47 лет в эмиграции, во Франции, в 1978 году. Вадим Преловский повесился в 1954 году. Владимир Шагин, чьи работы сейчас в Третьяковке, на протяжении 7 лет с 61 по 68 годы находился на принудительном лечении в психбольнице. Рихард Васми был отчислен из архитектурного техникума, работал колористом на картонажной фабрике, клееваром, лаборантом в Ботаническом институте, кочегаром, маляром. Шолом Шварц зарабатывал (маляром, реставратором), позже его картины выставлялись на выставках в Париже, Берлине. Родион Гудзенко отсидел 10 лет в лагере за то, что пытался бежать во Францию в 50-х. Мандельштам редко выходил из дома, и знал, что проживет недолго. Спустя 50 лет на стене той комнаты в коммунальной квартире под обоями обнаружилась фреска «Лучники», написанная одним из его друзей…
   Кому мешали эти люди в разрушенном послевоенном Ленинграде? Зачем их стали вызывать в Большой дом? Это была очень тёмная эпоха, и мне интересно, как жила интеллигенция в конце Сталинской власти. Ведь они никого не касались, их нигде не печатали и не выставляли, но тов.майор знал, что с ними что-то не так, как же это они не такие, как все остальные, нужно исправить. Мне это кажется сейчас очень актуальным.   
     Вот Родион Гудзенко знакомится с Мандельштамом, обратите внимание. «А время было - сталинская темная ночь. Это уже на выходе, … перед самым еврейским процессом. Я не хотел никаких знакомств с какими-то поэтами - ну их к черту. И вот однажды я захожу в кафе просто скушать чего-нибудь, в кафе-автомат, на углу Рубинштейна, я жил на Рубинштейна. И там такой Лаптев был, стоит Лаптев: "А, Родион, иди сюда!" Там бар такой, сардельки, автомат, можно было жетон кинуть, тебе нальют и водки. С ним стоит еврейчик маленький такой, с такими красивыми глазами такой еврейчик... Он говорит: "Вот Алик Мандельштам, познакомься, он давно хотел, о тебе он знает!" Перед Алькой стоит стакан водки - тогда стаканами пили. Ну я подошел, да слышал, мне говорили... "Ну тебе водки взять?" Я говорю: "Конечно!" Они побежали, этот Лаптев захромал, водку принес. Я смотрю - этот маленький такой тип, вдруг весь стакан оглушил так совершенно спокойно. Я выпил, мы сардельками закусили, пожрали, заговорили... Мне очень понравился этот маленький. А тут моя квартира, тут как раз папа уехал, мы в коммуналке жили, у нас одна комната. Я говорю: "Пойдем ко мне зайдем, я тебе живопись покажу." "Пойдем". Ну мы и пошли. Я ему показал живопись, он пришел в восторг, что меня удивило. Ну и мы пошли с ним пешком к нему. Это была весна, март месяц. Пошли пешком к нему, болтая, разговаривая о поэзии, о живописи, обо всем, антисоветчина жуткая... Ну а потом мы с ним уже не расставались..».
   Через некоторое время «их начали ломать, но они не ломались». В одном из воспоминаний есть об отношении к Мандельштаму. «Но, в то время как его друзья-художники регулярно вызывались на допросы, Роальда никто не трогал. Формулировка, которую услышал как-то Гудзенко: «Мы даже его не вызываем, он сдохнет, это дерьмо! Мы даже его не вызываем по вашему делу, Родион Степанович, он и так сдохнет, его вызывать нечего! Он труп!» Это говорил майор КГБ. А Александр Траугот вспоминает, что приезжали к Мандельштаму и возили. «Когда Мандельштама вызывали в Большой дом, ему не во что было одеться, у него не было пальто, но они прислали машину, и дали ему свое пальто».
    Это Исаак Шварц: "И эта протестная сама атмосфера объединяла разных художников, и они собирались у Алика и там эта комната называлась "Салоном отверженных". Очень интересная была атмосфера. Много интересных было бесед. Помню, приходил художник Троуготт, Вясмэ, Арефьев, Шагин, Гудзенко тоже очень интересно работал… Немножко о самой атмосфере той жизни - это было время ужасное, ничего сказать нельзя было, надо было стараться ни чем не думать. Атмосфера такая, что можно просто воздух ножом разрезать, вот такое было чувство. И конечно, я понимал, что Алик - это человек, с которым я могу быть откровенным. И он тоже, наверное, чувствовал во мне это. И мы часто на эти темы разговаривали. Сталина они называли "гуталинщиком", а потом когда он отошел в мир иной и назначили тогда Маленкова, и тот стал обещать, что будем для народа делать что-то и развивать пищевую промышленность, и они его тогда называли "ванилинщиком".
    А вот реакция на смерть Сталина. Вспоминает Родион Гудзенко: "Мы радовались, когда Сталин умер, это такое было, !!!! - я ворвался, я помчался на площадь, у Думы, там стоят, рупор, я в шляпе стою, все сняли шапки, а я не снимаю, и смотрю - там еще один в шапке, улыбается мне.... Тоже стоит, торжество жуткое!"
   Мандельштам неоднократно пробовал публиковать свои стихи, но прижизненных публикаций у него не было. Мне не хочется заниматься истоками творчества Роальда Мандельштама, типа, акмеист он, или не акмеист. Да, у него были сквозные темы, например образ трамвая, явно унаследованный им от Николая Гумилёва. Кроме того, он постоянно обращается к теме Ленинграда, который у него мрачный, полный мистики, что, конечно, от русской классики. Они гуляли по Ленинграду, по всем этим дворам и переулкам, у них это называлось «болтайка», так себя называли Роальд и его друзья, поэты и художники: Александр Арефьев, Рихард Васми, Родион Гудзенко, В. Гром, В. Шагин и В.Преловский (позднее повесившийся). Петербург Пушкина, Гоголя, Достоевского, Блока и Ахматовой был их городом.  В одном из интервью Александр Траугот говорит, что есть два города, Париж и Ленинград, остальные для художника и поэта – неважны…(Я постараюсь найти это интервью и уточнить, пока – на память). О Москве Александр Траугот тоже говорил, но это всегдашнее ленинградское: у них там всё величественное, а у нас такая беготня, и Пушкина вспомнил («…Мелькают мимо будки, бабы, Мальчишки, лавки, фонари…»). Наверное, это точка зрения всего кружка. А у Мандельштама:

В целом мире не сыщешь белее ночей,
Мостовых не найдёшь горячей,
А в ночи безотрадней домов не найти,
Перевитых в ночные пути. <…>
В эти чёрные окна, лишь гаснет заря,
Наливается свет фонаря,
А в пустой тишине — запоздалый трамвай
Да собачий серебряный лай.

При его жизни не было опубликовано ничего из написанного им. Первые публикации стихов Роальда Мандельштама состоялись в самиздате и за границей на рубеже 1970—1980-х гг., первая полиграфическая публикация в России — в 1991 году.

С конца 1950-х гг. испытывал постоянные обострения болезни, неоднократно лежал в больнице. Он умер 26 января 1961 года, 28 лет от роду, в больнице, от кровоизлияния в кишечник, вызванного язвой. «Высох совершенно, два огромных глаза, тонкие руки с большими ладонями, от холода укрыт черным пальто, а вокруг пара книг и много листочков с зачеркнутыми стихами, потом опять переписанными» - так писал Анри Волохонский (автор небезызвестного стихотворения «Под небом голубым») о последних месяцах Роальда, свидетелем которых был. Похоронен на Красненьком кладбище в Ленинграде.
  За гробом шли всего два человека. «Лошадь с санями и гробом – и две фигуры в валенках. Был ещё Арефьев. Кто-то из родни, кому достались бумаги Роальда, на всякий случай сжёг большую часть». Но стихи – сохранились. Тяжело переживавший эту кончину Александр Арефьев несколько месяцев, ночуя в кладбищенских склепах, сознательно вёл на кладбище бродячий образ жизни вместе с Владимиром Шагиным. В 1990-е году в могилу Мандельштама был похоронен прах художника А. Д. Арефьева, умершего во Франции, а в сентябре 1998 года - прах художника Р. Р. Васми. В мае 2012 года на общей могиле был поставлен памятник.
    Могила Роальда Мандельштама на Красненьком кладбище. Здесь же покоятся величайшие художники питерского андеграунда - Александр Арефьев и Рихард Васми, т.е. это могила троих из ОНЖ, Ордена Нищенствующих Живописцев

Скажите, а так ли уж нужно было государству сжить со свету этих молодых людей?

Стихи Роальда Мандельштама

Горячие тучи воняют сукном,
По городу бродит кошмар:
Угарные звёзды шипят под окном,
Вращается каменный шар.
Я знаю, в норе захороненный гном,
Мышонком - в ковровую прель:
"В застенке пытают зарю. Метроном
Кует серебристую трель"
Меня лихорадит.
- О, сердце, как лёд! -
- Мозга пылающий жар! -
Косматое солнце по венам плывёт.
Вращается
Каменный
Шар.

Алый трамвай

Сон оборвался. Не кончен.
Хохот и каменный лай.
В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.

Пара пустых коридоров
Мчится, один за другим.
В каждом - двойник командора -
Холод гранитной ноги.

- Кто тут?
- Кондуктор могилы!
Молния взгляда черна.
Синее горло сдавила
Цепь золотого руна.

- Где я? (Кондуктор хохочет).
Что это? Ад или Рай?
- В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай!

Кто остановит вагоны?
Нас закружило кольцо.
Мертвый чугунной вороной
Ветер ударил в лицо.

Лопнул, как медная бочка,
Неба пылающий край.
В звездную изморозь ночи
Бросился алый трамвай!

***

Как не крадутся позорные волки,
Звонко ступает конь.
Это расправил город
Каменную ладонь.
Дрогнул сырой гранитной грудью,
И отошел ко сну,
Тихая ночь, кругом безлюдье,
В городе ждут весну

***

Если луна, чуть жива,
Блекнет в раме оконной -
Утро плетет кружева -
Тени балконов.

Небо приходит ко мне,
Мысли его стрекозы,
Значит, цвести войне
Алой и Белой розы.

Значит - конец фонарям,
Что им грустить, качаясь, -
Льется на мир заря
Золотом крепкого чая.

Качания фонарей

Белый круг ночной эмали,
Проржавевший от бессонниц
И простудного томленья
Перламутровой луны,
Плыл, качаясь, в желтом ветре,
И крылом летучей мыши
Затыкал глазницы дому.
Темнота весенних крыш!

За окном рябые лужи,
Запах лестницы и кошек
(Был серебряный булыжник
В золотистых фонарях).
А за стенкой кто-то пьяный,
В зимней шапке и галошах,
Тыкал в клавиши роялю
И смеялся.


Портрет Роальда Мандельштама, Шолом Шварц, 1958 (собрание В. Громова)

11.1.2024