До Сочельника оставалось совсем немного...

До Сочельника оставалось совсем немного. Савелий собрался в лес за пушистой ёлкой. Вечер. Мороз потрескивает, как свечи. Небо оперлось стужей земле на плечи. И тишь такая, словно все звуки в мире прошли Савелия с лошадью чалой мимо. Оттого и слышнее кутенков скулёж в сугробе. Тоненький писк тут не расслышь, попробуй. «Экое диво! - чешет затылок Савва, - Бросить щенка на гибель не дело, право. Надо бы взять. Будет дочуркам дружка!"
Спрыгнул мужик с саней, да пошёл по душу махонькую, звериную, чуть живую. Спрятал зверушку серую и худую к сердцу куда-то, в тёплую тьму тулупа. Запахнул, и похлопал кутенка по спинке скупо.

Подвернулась ёлка что надо, срубилась звонко. За пазухой малый пригрелся, совсем кутенок.
А домой приехал - визгу-то было, визгу! Налетели девки шумные, словно брызги.
-Тятя, ты видел лисоньку по дороге?
-Тятя, а правда у мавок не мёрзнут ноги?
Тятя, а елка знает про Рябу сказку?
-Тятя, мне нужен поручень на салазки!

«Обожди, пустельга! - строжит их шутливо батюшка, да на руки поднимает младшую Катюшку, - Вот вам, стрекозы, дружка - любите-жалуйте. Учите к себе ласкаться, на прочих – лаять!»
Да вынул кутенка - комочек дрожащий махонький.
Жена ухватилась за сердце, да так и ахнула: «Савва Иваныч, боже с тобой, гляди-ка ты! Ведь дочерям волчару привёз ты дикого!»
Все пригляделись. Правда, кажись, волчонок. А тот чихнул, и сделался вдруг мальчонкой.

Пацан, как пацан. Серенький, желтоглазый.
-Уноси эту нечисть! - жена закричала сразу.
-Ну, куда я в мороз дите потащу, подумай? Итак он в снегу, пока волком был, чуть не умер! Да нечто в тебе бабьей жалости нет к детишке? Ведь хотели, давно мечтали, чтоб был сынишка!

Облепили дочки мальчика, щебетали. Какую-то рубашонку ему достали. Глядит дичок на всех, даже зубы скалит. «Ну что ты, паря, ешь вот пирог с грибами! - говорит Савелий, - Скоро поспеет баня. Как звать-то тебя, волчонок из ниоткуда? Никак, вестимо? Гришкою, значит, будешь. Хорошее имя, доброе, точно впору!»
Мальчишка не соглашается, но не спорит.

Намыли в бане, напарили, накормили. Старшие расчесаться уговорили. Намаялся Гришка, уснул, чуть прилёг на лавку. Савелий укрыл его, тихо сказав : «И ладно!»

Рос Гришаня как все пацаны в деревне. Летом жевал крыжовник и сочный ревень, осенью с сёстрами бегал он за грибами. Носили домой их корзинами и коробами. Младших сестёр, что народились позже, Гришка любил и баловАл безбожно. Мелкие вили из парня себе верёвки - он таскал им и землянику, и божьих коровок, плёл им косички - матери половчее. Все забыли, что Гриша когда отличался чем-то.

Знали савельева сына во всех подворьях. Какая беда случись - хоть пропала корова. Тут как тут отзывчивый саввин парень. С хозяином лес прочесывает на пару. И нюх в нём какой-то - как будто звериный, ровно. И дня не пройдёт, как дома уже корова. Или, бывало, взялся тонуть Данилко - попал на реке в течений как раз развилку. И ну крутить воронка тогда ребёнка. Гришка услышал крик тогда детский звонкий. Выплыл и сам, и Данька живой остался. Григорий тогда смеялся: «Живи, карасик!»

За Гришкою добрых дел исчислялось много. Пока не пришла снова злая зима к порогу. Ломили такие морозы, что дуб ломали. Звери от голода наперво мал-помалу, а потом все больше страх от людей теряли. Резали кур лисицы, баранов - рыси. Росомахи у хлева ночью взялись яриться. Волки задрали дедушку Авестаню, когда тот шёл к соседу под вечер помыться в бане.

Загомонили люди: «Беда, погибель!» Ходили слухи, мол, стынь оттого такая, что старому колдуну не продали рыбы, а подали вместо рыбины серый камень. Колдун был могучий. Звали его Кудлатом. Мог разгонять грозовые над полем тучи, умел заговаривать белые снегопады. Но тут осерчал нешуточно чернокнижник. На поклон к нему уж сельчане ходили трижды. Всем отказал Кудлат - не простил обиды. Всё больше людей было стаями перебито. Лютовали волки, жрали детей, скотину. Как не выйдешь из дому - словно кто смотрит в спину. А однажды в деревню явилась стая. Людей из домов жутким воем не выпускала.

Савелий ходил с топором до поленниц, молился богу. Жена и дочки глядели в окно с тревогой. Ходил по улице шестью наружу в шубе Кудлат, окликая зверье на гортанно-грубом. Тогда вышел Гриша из дому против Смерти. Колдун стоял напротив, и гладил ветер. И волки молчали - серые злые тени. И глаза их гришкины напоминали чем-то: янтарным свечением, чёрным зрачком подвижным.

-Сожранным хочешь, щенок быть, раз вышел, вижу? - спросил Кудлат, и дрогнула стая волчья, как будто и может двинуться, а не хочет.

-Не дорого ль рыба нынче, старик проклятый? Теперь за неё убивать деревенских надо? - падает Гришкино слово к звериным лапам. Обретает великую силу и сладкий запах.

-Верные слуги мои! Вот вам славный ужин! Чего же вы ждёте, волки, скорее! Ну же!

Кинулся первым с рыжинкой дурной подъярок, дух его на ладонях у Гришки жарок, и язык шершав, и голос по-детски щений. Он тычется Гришке в колени, ища прощения.

-Здравствуйте, братья мои, мои кровь от крови! Он злобой призвал вас, я встречу вас любовью! Нет власти над вами больше Кудлата-деда! Я ваш хозяин теперь до скончания света!

***
До Нового года чуть меньше седмицы было. Утром в снегу кудлатова кровь остыла. Гриша пропал. Вернулся в Сочельник - в полночь. Савва плакал, сын повторял: «Ну, полно!»

Волки потом людям тоже встречались часто. Но смотрели спокойно, беззлобно и безучастно. И мало кто знал, что каждое Новогодье Гриша в рубахе к стае своей приходит. И сам становится волком матёрым, серым, как тень, что таится в растрепанном сером сене. И Гришкины младшие сестры бегут по снегу, и падает хлопьями снег с голубого неба.
Девчонки волкам по Грише сестрицы тоже.
Теперь что случись, им стая всегда поможет.

Ноябрь – 21 декабря 2023 г.