Глава 8, главная

С неё, собственно, начинается вся повесть.

«Есть те, которые идут из мрака в мрак, кровавые маньяки и беспредельщики как Рой деМео. Есть те, которые идут из мрака к свету, стремящиеся, верующие как Сальваторе Гравано. Есть те, которые идут из света мрак, отступники и предатели идеи как Джон Готти.» Киллер шёл из света к свету.

На Востоке есть мудрость, ты должен понять что-нибудь одно, и через это ты поймёшь всё. Киллер достиг мастерства в своём искусстве киллера. Искусства убийства. Так же постигали истину ниндзя. Киллер увидел самый тонкий уровень своего ума и его осознанность. Этот уровень был наполнен блаженством. Там не было верха или низа, ты или я. Только ясный свет.

В сущности, киллер и был таким современным ниндзя, только с автоматом. Через своё искусство он понял, кто он есть на самом деле. К истине ведут много дорог. Теперь в этом понимании надо было удержаться. Не скатиться в профанное мышление. Для этого было нужно отречение от мира прежде всего. Отбросить всю обычную жизнь. Это внутренне. А внешне быть безупречным исполнителем киллером. Криминальным конфуцианцем. Выслушав предложение друга, Сергей отказался.

- Нет, нет и ещё раз нет! – сказал он. – Нет!

- Ты прям как сказал, воровать я с вами не пойду, - расстроился киллер. – Говорим не о том.

- Я не в смысле «воровать»… - Сергей выщелкнул из пачки сигарету. – Воровать я не умею. И уже вряд ли научусь. - Ты всегда жил так, как будто ты выше всех, звучали у него в ушах слова Оли, как будто ты один! Как-будто ты великий поэт! Которому все должны преклоняться! Ты выдумал всю эту свою жизнь! Ты о нас никогда не думал! Тебе плевать на всех, и так было всегда! Такой человек как ты должен жить один! «Я великий! Стою на вершине горы!» Профессор услышал и свой крик.

- Я такого никогда никому не говорил, что я царь горы.

Мама Оли сказала:

- Какой он поэт? Аферист от поэзии! Пишет вирши, а не стихи! Мама мыла раму…Издаётся за твои деньги. Отнимает у Андрюши. Лучше бы он был водителем! Дальнобойщиком или в такси. Или этот его театр? – Сергей помогал ставить школе, в которой он учился, пьесу. – Полная потеря времени. А век наш женский короткий.

- Музыку вруби, - сказал буфетчику киллер. Тот поставил:

- Золотые купола, бум, бум, бум, сердце мне не радуют, золотые купола… - Киллер поморщился, «Бутырка».

- Не, нашу!

- В Афганистане в «Чёрном тюльпане», - захрипел донской казак  Розенбаум. Козырей у буфетчика не было. Этот в родном «пилоте» воевал, а не служил. Сразу видно.

Однажды одному из солдат старшего лейтенанта Сидоренко духи сделали «свинью». Отрубили руки, потом ноги, остановили кровотечение, отрезали язык, выкололи глаза. И шомполом проткнули барабанные перепонки под призыв муэдзина. В аул пошёл старший сержант Шахиджанян. Обратно он приволок большой рюкзак, из которого капало, руки, ноги. Так с Александром Андреевичем и подружились.

— Вот! – Киллер стал сам разливать водку. В Афгане надо было уметь выпить стакан белой залпом, не закусить и не опьянеть! Полковник мог выпить стакан спирта.

- Раньше к нам приезжал на этой машине другой, - смущённо объяснил буфетчик. Уши у него были оттопыренные как у Швейка, но без серёг, сейчас много гомосексуалистов. И настоящая бабочка. – В наколках весь, особенный. - У самого киллера кроме группы крови на груди, наколок не было. – На запястье змея с колючей проволокой. Из сиженых. Из хозяйских! Пугал всех, убью.

- То он, а то я, - сказал киллер. – Не пугал, он может! Неси беляши. 

Когда Ляпа стал киллером, он свёл немало своих счётов, посчитал, кто и что против него что-то или когда-то сделал. Знал, что, что за него теперь приедет бригада. Он начал перечить даже ворам в законе! Как снежинки под солнцем стали таять те, кто когда-то кошмарил его на зоне. Или его близких. Тех, кто был там в администрации, он принципиально не трогал. Это была их работа.

- Я стал бандитом, - сказал он всем своим бывшим семейникам, когда собрал всех, урки ужаснулись. Разрешили валить! – Но не отморозком. Я так решил… – Потом поймал одного заведующего пунктом питания в лагере, в котором он сидел, в ресторане «Панда» напротив улицы Герцена, завёл в туалет, наложил кучу.

- Насрал как молодой бычок, - довольно сказал Ляпа. - Ешь! – И дал знакомому в руки ложку.

- Ты прикалываешь? – спросил Сильвестр столовой.

- Быстрее, тут воняет! – Старый подельник Ляпы приставил к горлу пойманного помощника сотрудников администрации финку. - Понял? - Приличный седой дядя в смокинге, давясь, глотал дымящиеся чужие каловые массы.

– Давай, ешь быстрей! Кому говорю? В глаза мне смотри, в глаза!

- Как оно? Родной! – Товарищ Ляпы убрал нож. – Говно вкусное? Помнишь, нас чем кормил? – По собственной инициативе завхоз готовил кашу находящимся в БУРе,

бараке усиленного режима отрицалам на машинном масле. У многих потом был рак желудка. – Снимай штаны! Щас тебя пидорнём…

- Сначала обоссы!

- Оно безвкусное! Как мел…Пацаны, не надо, - взмолился ныне удачливый бизнесмен, поставляющий продукты питания в школы. Сыр, масло, молоко. Решил отметить в китайском день рождения и отпустил телохранителей. В двух шагах Красная площадь.

- Кому нужна твоя жопа, - сказал вошедший в туалет киллер. – Идите к машине! – Ляпа с другом ушли, раздался выстрел, время не ждёт. Потом к полковнику приехали чеченцы, крыша. В нашем ресторане убивают людей!

- Каждый день? – спросил полковник. Чеченцы сказали:

- Не каждый.

- Ничего не знаю, - сказал вышедший к суровым южным гостям столицы киллер. – Я у вас в ресторане никого не убивал. – Горцы уехали ни с чем.

— Это не мы, - сказал Ляпа. Перед чёрными не впадло и под потерпевшего закосить. – На зоне мокрушники не в почёте!

- Как и барыги, - сказал старший чечен. – Например, Пабло Эскобар.

- Эскобар, - недовольно крутил головой, когда они уехали Синий. – Образованные!

Ляпа вышел сухим из воды и поставил дело. Бывшие обидчики пошли на тот свет конвейером. Он махнул всех, кого хотел. Так произошло! (Не всех, но многих.)

- Благодарю, - Ляпа жал руку полковнику. Он смеялся:

- Целуй перстень!

- Пусть набивает руку, - сказал Синий. – Боевая практика.

- Я в страшном настроении, - сказал Сергей. Водка его не брала. – Чудовищном! Я раздавлен. Я не могу принять Олю обратно, она мне изменила! Неважно с кем, с тобой, с другим! Даже ради сына, это… - Сергей постучал ребром руки себе по горлу, - всегда теперь со мной. Хотя я понимаю, - голос Ольги продолжал мучить его…

- Бесполезно с тобой об этом говорить! Как должен себя вести себя женатый мужчина.

Сергей ответил:

- Я поэт.

— Вот именно, - зарыдала Ольга, - поэт, а не мужчина! Если ты такой умный, почему ты такой бедный?! Мама сказала, лучше б ты был водителем! Дальнобойщиком!!

- Я не умный, - сказал Сергей. – Я дурак. Потому что женился на такой женщине как ты. Хорошо мама рано умерла.

- Мама, папа, - вбежал на шум ссоры в спальню сын, - не ругайтесь! – Молочные зубы смешно торчали изо рта. Ольга взяла сына на руки.

- Андрюша, посмотри, наш папа дурак, - сказала Оля.

- Дурак… - повторил Андрей.

- Я с твоим папой скоро свихнусь, - сказала Оля.

- Телесная измена не измена, - сказал киллер. – Настоящая измена душевная. Женщина может быть с тобой телом, а сердцем нет.

- Знаю, - сказал поэт. То же говорила Сергею руководитель их семинара, когда он учился, Татьяна Бек. Женщина может спать с мужчиной, но не любить, обстоятельства сильнее.

– Я её не заставлял жить со мной, я хотел уйти… - сказал киллер. - У Сергея начинали от этого разговора дрожать руки. – В Афганистане было легче!

- В моей жизни всё кончено, - сказал Сергей. – Я неудачник. Не жил хорошо, и нечего привыкать! Ах, - он опрокинул в себя рюмку, скривил губы, закатил глаза, - всё, что происходит, всё к лучшему. Живи как жил! Самые тёмные сумерки всегда бывают перед рассветом. Завязал и похоронил!

- Ты где наблатыкался, - спросил киллер. – У кого? Похоронил, завязал…Такие слова? Не решаемых вопросов у нас нет!

- У Андрея, – сказал Сергей. С тех пор как киллер вошёл в их дом, его сын сильно изменился. – Давай вернёмся к нашему разговору? Ты сказал, лучше, чтобы кто-то меня кормил? Чтобы я был свободный художник? Хорошо, я тогда дворником устроюсь в Литинститут месяцев на семь, напишу поэму, которая останется в памяти народа. Как Маркес! Продал свою машину, на полтора года затворился от всех, общался только с женой, творил «Сто лет одиночества». Для отправки рукописи в редакцию не хватило полдоллара, книга оказалась гениальной! Я буду общаться с вами, жены у меня уже нет. Всё равно благодаря тебе.

- У меня к тебе лучшее предложение, - сказал киллер. Разговор происходил полчаса назад, сейчас они вернулись к этому разговору. – Зачем тебе идти в дворники? Даже в Лите? Ты не Маркес! И не Ояма. Он тоже ушёл на три года в горы тренироваться, жена пошла проституткой, не было денег в послевоенной Японии, что поделаешь.

Потом всех победил, киллер выкинул вперёд руки наподобие ножниц пальцами в глаза. У Сергея возникла мысль, взять, вскочить на корточки на стол по-собачьи, встать и по всем столам пробежаться, опрокидывая утварь. А потом как Синий сделать сальто назад, соскочить. И раскланяться почтенной публике. Братву киллера он более, менее знал. – И никто не смог ему предъявить. И нам не предъявит!

- Не знаю, кто в Москве может вам предъявить, - развёл руками Сергей. – Нет в Москве таких сил! В России.

- Давай сделаем так, будет хорошо всем? – Сергею нравился бандитский шик киллера. В глубине души он сам был бандит. Однажды сказал Оле, Шах бандит, она сказала, а ты нет? - Ну, поможешь нам! Денег дадим. Справишься, будем привлекать. Нам нужны новые силы, тёмные лошадки. Потом, тебе нельзя увольняться из Лита, квалификацию потеряешь, ты должен быть среди студентов! Взаимообмен. Настоящий учитель всегда хороший ученик.

- Нужно, чтобы один человек исчез, - киллер начал говорить монотонно на одной интонации, словно он давал в вертолёте своему отряду инструктаж. Он и воевать, и убивать умеет, улыбнулся профессор, это редко. Обычно киллеры умеют только убивать. В это время Ляпа, который дал «поиграться» машину киллеру, кричал в борделе в Староконюшенном переулке окружившим его развратным девкам:

- Сиськи! Пильзенское пиво, самогон, вино, душистую фиалку али ничего?!

- Я там появиться не могу, сделал бы сам, тебя в лицо никто не знает… - Когда Шах впервые выполнил в Москве заказ для полковника Сидоренко, как же он был рад! Как Христос босиком по душе прошёлся. Никаких тебе больше крыш. Контракт, не контракт, в половине с коммерсантом, заработаешь, потеряешь, надо вкладывать свои деньги. Вообще гораздо лучше сразу ограбить, чем зарабатывать долго и нудно, вывести за скобки этот процесс. Не работает экономика в нашей стране, в результате суммы те же самые. Что украл, что честно получил.

Не надо больше бить беременных жён должников ногой в живот. Вывозить на дачи банкиров тем, кто их будет пытать. Ночью плохо спать и думать, может, завтра он первый? Не надо на стрелки ездить, стрелковаться со всей Москвой из-за какой-нибудь колбасы, забирать из гаражей - чтобы подешевле! - ворованные машины. Он был так рад, что нашёл бригаду Сидоренко! Стреляй себе и стреляй как в фильмах, перезаряжай, потом шикарные костюмы носить. Не пугал даже Ляпа! Ну и что? Ты сидел, а я служил. Перед уходом выстрелил в ногу своему банкиру:

— Это тебе! За то, что меня на пять лет на нервы посадил! Такие, как ты без ножа режут. – Коммерсант в очках на пол-лица скорчился от боли, терпел, боялся заныть. Хорошо, что не убил.

- Ты всё-таки воевал, мы тебе всё передадим, ты нам просто помоги, денег дадим чисто, всё будет нормально, ты нам, мы тебе, взаимовыгодно пойдём друг другу на встречу…

- Я не могу, я не хочу, - прервал это размеренный поток Сергей. – Я православный, работал корректором в патриархии. Я, между прочим, воцерковлённый. Держу пост, хожу на исповедь. Не моё дело решать кому жить, а кому умереть! Всё в руце Господней. А если б и хотел, то как? Одно дело выстрелить в мишень, потом во врага, другое в человека на улице среди бела дня в мирное время! Там были мы и они, враги, здесь мирное население. Ты ещё скажи, бомбардировки. – А что, Ляпе бы идея понравилась, подумал киллер. Как Дудаева, узнал, где какой-нибудь Вор достанет свой телефон и… - Кто берётся за работу великого палача, рискует остаться без рук, - закончил Арутюнов. Ляпа сказал, погоняло ему дадим Арута, едкое. Если он согласится, заметил Синий.  – Зачем брать на себя работу Бога? Он и так справится. Я люблю людей!

- Я тоже люблю людей, - сказал киллер, - и вот ради этих людей ты и должен нажать на курок. Облегчить Господу работу. В людей мы не стреляем, мы стреляем в бесов, в демонов. Ты ж в армии служил, воевал. Так же. И с ножом хорошо. Виски бритые, боец!

- Я никому ничего не должен, - отмахнулся Арутюнов. Он слегка опьянел, мышцы потеряли чуткость. Он сделал жест рукой, чуть не уронил со стола бутылку. Профессор был импульсивным. Стихи писал в основном по наитию. – Зачем умножать зло? Его и так пруд пруди.

- Почему умножать? – спросил киллер. Чтобы он опьянел, таких бутылок надо было десять. – Пруд пруди, именно. Наоборот, остановить! – Он оттолкнул воздух ладонью от себя рукой. - Мы не убиваем тех, кто делает хорошее. Например, как ты. Тебя ж никто не убил? – Профессор испуганно ощупал рулон в кармане через брюки. Слава Богу, на месте. Он не может себе позволить потерять миллион хотя бы рублей.

- Остановить зло? – профессор опешил. – Как это?

– Беги, беги, сынок! -  закричала ему из могилы мама. -  Ещё не поздно… - Но он не услышал. Меньше всего мы слушаем тех, кто нас любит.

- Потому что, если ты не нажмёшь, это зло будет продолжаться! Это не убийство. Это остановить зло. Если не ты, то кто? – Сергей снова услышал Олю:

- Опять хочешь уйти от ответственности?

— Это как выдать афганскому правительству засаду духов или на сержанта настучать, что он ушёл в самоволку, разное, - сказал киллер.

- Понимаю, - сказал Арутюнов. Он не ожидал, что заплечных дел мастер, палач мафии может так стройно излагать свои мысли. Зря! Мастер всегда мастер, какая разница чего.

- Приготовь мне хорошо плов, - один раз сказал киллеру Массарих, - и я посмотрю, сможешь ли ты стать художником?

- Ты должен, наконец, перейти этот барьер простого верующего. Вера славится делами, страдание должно быть активным. Тем более по Христу, ты просто поможешь Богу тем, что будет меньше всех этих тварей вокруг ходить, - киллер посмотрел на дно рюмки в поисках нужного слова. Он плохо умел говорить красиво. – Понимаешь, есть такие, кому нельзя жить на земле! Соглашайся, ты будешь избранным. Кто доживёт до золотого века будут жить как боги!

- Хорошо, я подумаю, - сказал профессор.

- Подумай, подумай, - сказал киллер. – Потом, смотри, - он показал ладонью в сторону того места, откуда они приехали. – Например, сидит бомж, нищий, пенсии у него нет, дома нет, ночевать негде, уже холодно. Или смертельно больной СПИДом человек. Не ставят наркотики, кричит от боли. Мечтает умереть! Или наш боевой товарищ в разведке ранен в живот навылет, нести его всем конец, оставлять, замучают насмерть, патронов почти нет. Для них лучший, самый гуманный выход — это смерть. Тем более, если православный! Бог ведь не разрешает самоубийство?  А жить так, что жизнь хуже смерти, не самоубийство, нет? Как ты сейчас? В жизни ты должен получать только одно, удовольствие. Смерть может быть и благодеянием! А если человек в конце увидит свет? Ты ему даёшь шанс на освобождение, Бог — это свет. Потому и есть слово «святость». От слова «свет». И эпитет «светлый». Дерзкий, но светлый! Мы все его видим, этого Бога, этот свет, не можем в нём укрепиться. Святой ты или грешник, свет всегда один, как и его количество. И «Библия», и «Тора», и «Коран» — это свет. Христос умер за нас всех, чего ты боишься? Счёт, пожалуйста! Я всё сказал, надоело.

- Какой счёт, - улыбнулся официант. – О чём вы?

- И ещё, - обернулся киллер. Он садился в машину, надо было ехать к девушкам. Оля с Инной хотели с ним о чём-то поговорить. «Я помню все твои трещинки, пою мои, твои песенки». – Ты не присядешь. - Арутюнов удивлённо поднял брови.

- Не сядешь в тюрьму то есть! Это мы берём на себя. Позвони как решишь.

Авторитеты умеют уговаривать! Профессор вернулся и заплатил за год за комнату. На следующее утро он купил билет на автобусную экскурсию по старой Москве. Отходил автобус от трёх вокзалов. На Калининском проспекте он сошёл с автобуса, пошёл на Поклонную гору. Оттуда позвонил киллеру.

- Я согласен, - коротко сказал он.

Конец восьмой главы