Кайса бродит по дому...

Кайса бродит по дому, ослепнув от радостных слёз:
Здесь прошло её детство, но вот уж, наверно, с полвека
Не видала несчастная финка  ни саженых дедом берез,
Ни сарая с колодцем, что строил отец ее Пекка.
А смущённым хозяевам тягостен этот визит.
И, терзая от скуки стеклянные модные буски,
Пожилая хозяйка соседке в окно говорит:
«Иностранка, а воет о брошенном доме по-русски!».
Кайса трогает вещи и гладит старинный камин.
«Только месяц истёк после радостного новоселья,
Как уехать пришлось… А над кухнею был мезонин!
А вот здесь были лавки и угол с резной колыбелью…
Мы – крестьяне простые. И вдруг объявляют – война!
Всем покинуть село!» (Переводчик  взволнован, подавлен).
«Накануне отъезда отец, не знававший дотоле вина,
Крепко выпил и к окнам  приладил  дубовые ставни…
Дом – как быть с ним? Оставить на милость врагу?
Жгли соседи дворы, а родители жечь не посмели -
Поклонились распятью вот в этом укромном углу.
Мать всплакнула украдкой, к порожней прильнув колыбели»…
Кайса бродит по саду и треплет рукою цветы,
Обнимает стволы и целует родимую землю.
И хозяйка, стыдясь деревенской своей простоты,
Оберег ей готовит – серебряный крестик нательный.
И шептались соседи, на чудную финку дивясь.
- Ты гляди-ка – блаженная, горько смеётся сквозь слёзы!
Сколько лет, а с землёй не утратила, бедная, связь -
В разноцветные ленты сама наряжает березы!
- Истомилась без родины - просит  святого душа!
Эх, Рассеюшка-мать!
- Не подать ли наливки с закуской?
- Заграничная жисть-то не шибко, видать, хороша,
Если баба с полвека о родине плачет по-русски!