О непонятной грусти

Очередной день, когда к ночи хочется плакать.
Просто так. Без причины - все живы и вроде здоровы, тьфу-тьфу-тьфу, не ограбили, не напали, не уволили, не оставили без крыши над головой тьфу-тьфу-тьфу. Даже наоборот, достаточно продуктивный день.

Дочь с утра дала проспать практически до девяти утра, что для нее подвиг. И я даже почти выспалась. Но почему-то через пару часов настроение стало оторви и брось. Гнев пополам с печалью. А к ночи стало просто очень и очень грустно. До слез

По работе удалось решить несколько пусть мелких, но важных дел. То есть, даже профессиональная реализация сегодня не дала просадки.
Более того, с мамой удалось мирно и миролюбиво пообщаться.
Новое кулинарное блюдо оказалось вполне съедобным, с учетом того, что готовилось с отступлением от рецепта.

То есть, вроде никаких объективных причин для грусти. А слезы катятся.
Конечно, я уже немного прошаренная, я понимаю, что такая грусть это признак гормонального сбоя. Но объективных причин для этого сбоя нет, таблетки я не принимаю, по календарю тоже не то время, чтобы по умолчанию плакать и истерить.
А хочется плакать и больше ничего не хочется.
Ни работать, хотя по работе столько срочных и важных дел, что ой, и сроки срывать нельзя. Ни вообще что-либо делать. Хочется лежать одной в кровати и плакать, и чтобы никто не трогал. Особенно дочь.

Чего все же хочется - ласки, тепла, ощутить себя маленькой девочкой. Но не в контексте беспомощности, а в контексте того, что рядом кто-то большой и сильный и можно расслабиться. А рядом никого нет. Точнее, рядом дочь. И расслабляться нельзя. Нужно быть сильной, хитрой, умной и мудрой, хоть ты разорвись на четыре части.

Некому уткнуться в плечо, некому погладить по голове. В конце концов, не с кем заняться сексом, а иногда, пусть и крайне редко, этого тоже хочется.
И притом, мужчины-то вокруг меня есть. А вот толку от их нахождения - нет.
Парадокс, достаточно близко ко мне несколько мужчин. Но близко они только географически. А в остальном бесконечно далеки.
Потому что кроме работы я нигде сейчас не бываю. А отношения на работе теперь для меня неоправданно высокий риск. Об этом будут знать все. Абсолютно все. И не просто знать, а считать себя вправе вмешиваться. И потому что это мне интересны эти мужчины, а не я им. Я им до фонаря и это вполне естественно. Одинокая мамаша за тридцать. Конечно же, она мечтает найти оленя и спихнуть на него себя и свою дочку.
А ведь самый прикол, что нет. Что все чего хочется, чтобы в трудную минуту или в минуту когда хочется тепла и ласки рядом кто-то был. Чтобы прошлое наконец перестало перевешивать настоящее.
Ведь мне не нравится мое здесь и сейчас. Эмоционально я живу прошлым. Воспоминаниями. Когда отношения имели смысл. Когда были силы верить и доверять. Когда в груди не возникала внезапная бессмысленная давящая боль. Когда слезы были по поводу, а не просто так.
Когда переживать потерю не было так больно и страшно, как теперь. Казалось бы, я сживаюсь с этой потерей уже несколько лет. Давно должно было отпустить. А не отпускает. Я привыкла, я смирилась, я больше не хочу рвать удила. Но мне все равно больно. Особенно в новолуние.

Вчера я была на концерте. И пустила слезу от песни. Нет, песня была хорошая, но я заплакала не от самой песни, а от того, что в моей памяти она неразрывно связана с конкретным мужчиной, которого в моей жизни больше нет, и его отсутствие закономерно. По-другому быть не могло. И слезы стали неприятным открытием - я думала, я уже переросла ассоциации с музыкой, запахами, едой, литературой. Я была уверена, что переросла. А в итоге пришлось железным усилием воли брать себя в руки. Ведь никому нельзя говорить. И не поймут, и разболтают, и осудят.

Больше нельзя никому доверять. Можно говорить только то, что не может быть использовано против себя, как темы англичан для small talk. Нельзя показывать эмоции, особенно слезы. Только дома в темноте под одеялом, пока дочь спит. Потому что дети прекрасно считывают и зеркалят эмоции, особенно, когда не понимают, что происходит.

И главный вопрос для самой себя - как простить себя? Как простить себе то, что вот это вот неприятное здесь и сейчас это результат моего решения? Что это именно я сделала тот неверный ход, который привел меня к этому здесь и сейчас?
Что я откусила кусок не то, что не по зубам, но даже и не по деснам.

И где-то внутри я ору, размазывая слезы и сопли, и словно стучусь в дверь прозрачной невидимой клетки, в которой я заперта. Стучусь, разбивая в кровь руки в попытках выломать эти прозрачные стекла, заглушающие мой крик.
У этой меня стекает по локтям кровь и всклокочены волосы. И видимо отказали уши, ведь я вообще ничего не слышу и только догадываюсь о том, что я кричу, по саднящей боли в горле и сбитым костяшкам рук.
И странное чувство, как будто я не впервые в этой прозрачной тюрьме. Я кричу и зову на помощь, люди за клеткой смотрят в упор на меня, и видят меня, но не слышат. Они смеются и весело машут руками, а после уходят, бросая меня заплаканную в крови и соплях.
Я не понимаю, откуда такое воспоминание. Но оно будто разблокировано с течением лет. А может и прошлой жизни. Так страшно, когда ты кричишь, а тебя не слышат, и радостно улыбаясь, бросают в беде. А ты заперта и беспомощна, имея при этом, как все, две руки, две ноги, тело и голову. Как у любого нормального человека. Но стены прозрачной тюрьмы сильнее во много раз. И можно убиться насмерть, но так и не повредить этих прозрачных стен.
А иногда они не прозрачны, а белые, мягкие, как в психушке. И я опять не имею понятия, откуда во мне такие ассоциации.

И в этот момент так хочется напиться до несознанки. И закурить. И улечься в постель с интересным мужчиной. Убежать из тюрьмы. Если не физически, то ментально. Перестать быть здесь и сейчас, убежать в потом и вон там, где легко и нет этой сверлящей боли, тревоги и страха.
Даже интересно, как долго бы я ревела, наберись я смелости позволить себе реветь и орать до "насыщения", то есть чувства спокойствия и уверенности.
Однажды я попыталась, дочка была в саду, и я позволила себе плакать. И плакала полчаса. и плакала бы и дольше, но стало плохо. И страшно, что организм не выдержит этого эксперимента. И пришлось прекратить.
Наверное, потому я ем. И хочу есть всегда. Наполняю себя чем-нибудь, что сможет убрать или хотя сместить тревогу. Все-таки переедать не так плохо, как пить.