Конкурс - Метаморфозы жанра. Сентябрь 2023

Дорогие друзья!
 
    Жизнь - борьба противоположностей и даже единство. И нам придётся убедиться, что в поэзии это тоже работает. И как ни странно, такое единство позволит нам не опуститься до деградации творчества сетевых стишков. Ведь мы с вами договорились приближаться к высокой поэзией! Не так ли?

                Жанр поэзии РОМАНТИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ
         
    ИРОНИЯ (греческое eironeia — притворство) — явно-притворное изображение отрицательного явления в положительном виде, чтобы путем доведения до абсурда самой возможности положительной оценки осмеять и дискредитировать данное явление, обратить внимание на тот его недостаток, к-рый в ироническом изображении заменяется соответствующим достоинством.
       Подчеркнутость притворного тона — необходимое условие для осуществления ИРОНИИ. Поэтому имя «Эвмениды» (буквально — «милостивые»), дававшееся древними греками неумолимым богиням-мстительницам Эринниям. Аналогичен и смысл имени «Парки» (буквально — «щадящие»), присвоенного у римлян беспощадным богиням судьбы. Эти имена могут приобрести ироническую функцию, если диаметральная противоположность утверждаемого и действительного будет дана в обнаженном, намеренно подчеркнутом виде, так, чтобы говорящий демонстрировал свое притворство. Это условие достигается либо при помощи ВСЕГО КОНТЕКСТА, подсказывающего именно ироническое, а не буквальное понимание того или иного отрывка, либо при помощи особой иронической интонации.
       Изображая отрицательное явление в положительном виде, ИРОНИЯ противопоставляет так. обр. то, что должно быть, — тому, что есть, осмеивает данное с точки зрения должного. В этой функции ИРОНИЯ сходна с юмором, вскрывающим недостатки различных явлений, сопоставляя два плана — данного и должного. Подобно ИРОНИИ и в юморе основанием, сигналом для сопоставления двух планов — данного и должного — служит откровенно, подчеркнуто демонстрируемое притворство говорящего, как бы предупреждающего, что его слов нельзя понимать всерьез. Однако если ИРОНИЯ притворно изображает должное в качестве данного, то юмор, наоборот, притворно изображает данное в качестве должного.
       Различимые теоретически, ИРОНИЯ и юмор часто переходят друг в друга и до неразличимости переплетаются в художественной практике.
       Ведя к дискредитированию явления, т. е. выражая акт оценки, юмор лишь подсказывает эту оценку при помощи группировки фактов, заставляет факты говорить за себя, — ИРОНИЯ же высказывает оценку, передает в интонации отношение говорящего. ИРОНИЮ может раскрыть только контекст!

    ИРОНИЮ с успехом применял ещё античный философ Сократ. С помощью этого приёма мыслитель сбивал спесь с людей, заявлявших о своей мудрости или мастерстве. Сократ приходил к такому зазнавшемуся эксперту и с видом простеца начинал задавать заранее продуманные вопросы о его деле или знаниях. Даже если человек действительно хорошо разбирался в чём-либо, он не мог знать всего, поэтому со временем запутывался в своих рассуждениях и заходил в тупик. Так Сократ достигал нескольких целей. Во-первых, он показывал окружающим, что нет предела познанию и совершенствованию, стимулируя людей развиваться. Во-вторых, на собственном примере (вспомним знаменитое изречение философа «я знаю только то, что ничего не знаю») демонстрировал, как важно быть скромным, даже если обладаешь обширными знаниями.

    Ирония широко распространилась в Средневековье благодаря народной смеховой культуре, для которой характерно пародирование и высмеивание типичных образов и событий. Например, в европейской средневековой литературе было популярно иронизировать по поводу служителей церкви. В знаменитом «Романе о Лисе» его главный герой, хитрый лис Ренар, спаивая своего давнего врага, недалёкого волка Примо, подначивает его разыграть из себя настоящего епископа. Лис даже выбривает волку монашескую тонзуру и наряжает в подобающее облачение, приговаривая:

Когда ты сделаешься вдруг
Самим епископом, мой друг.
Ты по природе наделен
Всем тем, чем обладает он:
Ты честен, бескорыстен, ты
Умён…

    Одновременно в строках романа присутствует ирония и над персонажем, которого Ренар, конечно же, не считает достойным священного сана, и над духовенством, о чём явно свидетельствует образ волка в «монашеской шкуре».

В трагедии «Юлий Цезарь» Уильяма Шекспира читаем:

… честный Брут
Сказал, что Цезарь был властолюбив.
Коль это правда, это тяжкий грех,
За это Цезарь тяжко поплатился.
Здесь с разрешенья Брута и других, –
А Брут ведь благородный человек,
И те, другие, тоже благородны…
               /Перевод М. Зенкевича/

   Ясно, что поэт вовсе не считает Брута и других убийц благородными и честными людьми. Здесь переносный смысл позволяет усилить антипатию к этим персонажам.

    В русской литературе можно обнаружить множество случаев остроумной и оригинальной иронии. Но мы оставим без внимания путь перехода к жанру басни и эпиграммы, а остановимся на начале 19 века, когда из немецкой литературы к нам перешло увлечение романтизмом.

   Романтизм складывался как целая культура, многообразно разработанная, и именно в этом подобен был своим предшественникам — Ренессансу, классицизму, просвещению. Он явился как единый стиль, если угодно — как единая «школа», но во всех искусствах и заодно в делах культуры, выйдя из литературы и проникая в каждое из искусств, одно за другим, в исполнительскую практику певцов, актеров, музыкальных виртуозов, в философию, в науку, в прикладные знания, он держался в Германии, в Европе полвека, а то и больше благодаря этой широте своего распространения. Умирал в естествознании и хранился в науках гуманитарных, исчезал в живописи и доживал в книжной иллюстрации, сходил со сцены драматических театров и воскресал к вящей жизни на сцене музыкальной, все равно, было ли это искусство антагонистов, оперы Верди или оперы Вагнера: и тот и другой имели свои собственные связи с романтизмом.

   Главнейшее понятие романтиков — возможность, а не заступившая на ее место действительность, т.е. свершенное, ставшее, «мертвое». Всякая ВОЗМОЖНОСТЬ осуществятся со временем. Но возможности вариативны, и если какая-то стала уже реальностью, не надо возводить ее в догмат.

   По духу времени романтики были максималисты, считали себя призванными дать самый широкий безболезненный выход лучшим силам жизни, ее красоте и поэзии, устранить следы тюремного режима, которым они подвергались и подвергаются, устранить всякое над ними насилие и всякое уродование. Романтики не доверяли, ничему, что отстоялось, уплотнялось, сложилось, принуждало и повелевало. Но романтикам даже контур есть деспотизм, обводить образ чересчур черным контуром — это как бы держать его в заключении. Объективная жизнь не знает однолинейного принуждения, внутри нее творится выбор. «Поэзия, подобно сну, прерывает для нас обыденный ход жизни, чтобы обновить нас», - писал Новалис.

  Романтики любили туманности и неопределенности, — в них прячется свобода. Где все приведено в известность, там свободы нет. В их ландшафтах, написанных кистью или созданных словами, они с особым к ней влечением изображали даль и дорогу — недостижимую, все отступающую даль.

   Поэзия Фёдора Тютчева

    Личность Тютчева несет в себе романтический комплекс противоречий. Острослов, дипломат, светский человек, привычно лавирующий в гостиных, где решались проблемы частной карьеры и политически важные вопросы, он скучает и утомляется от суетности света; романтическая душа поэта напряжена от дуализма существования, смешения в ней конечного и бесконечного. Раннеромантическое легкомыслие, праздность — прибежище богоподобного творчества — сопрягается с легкостью отношения к себе как к творцу: никакого надрыва, декларативности, толстых тетрадей — проводников в вечное — все есть фрагмент вдохновенной мысли, снизошедшего творческого откровения.

   Фрагмент, равновеликий вечному; миг откровения, но только миг, — такова духовная установка Тютчева-романтика, которому ведома магия звучащего слова, но для кого актуален призыв к молчанию, кто проникает в одновременное состояние сна, бодрствования, грезовидения, но ощущает надлом и утомительность радостно спокойного циклизма бытия, кому ведома смерть не только как бесконечное, но и как бездна, сопряженная с людским и природным равнодушием.

    Отсюда ирония, пронизывающая творчество Тютчева, ирония как «базисная онтологическая категория». Она сопровождает гносеологический акт субъекта, устремленный в бесконечное и возвращающий Я к конечному себе;  проявляет себя как ирония природы-Исиды, улыбающейся тщете человеческих устремлений; как пантеистическая ирония, сопровождающаяся равнодушным поглощением миром единичного человеческого существования. Воля человека, подвластного судьбе-мойре, оказывается иллюзией — так у Тютчева воплощается ирония судьбы.

   Сон на море
              /Ф.Тютчев/

И море, и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн.
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне.
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы.
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир —
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.

    Возлюбленный и поэт Тютчева перерастают границы романтического: они более не явлены в единстве; над ними довлеет разобщающий конечный мир, принимающий их в себя. Отсюда тютчевская ирония по поводу романтического творчества и романтической любви и познания. Вероятно, русский поэт вкладывает в такую трактовку и личное ощущение жизни.

    Тютчев обнаруживает в себе «силу исторического чувства» ; она заявляет о себе в свете раннеромантического желания приблизиться к абсолюту, заданному в историософском ключе, — как ожидаемый и вечно отдаляемый от современного человечества Золотой век. Катастрофизм исторических событий порождает «хаос идей» в осмыслении иронического витка истории: с одной стороны, смерть и суетность человеческого существования, с другой — мысль о том, что это есть преддверие сотворения новой исторической общности, современного православного Востока. Мировая ирония кроется в отношении к России Запада, осознающего мощь русского государства, но не желающего принять ее. Запад мыслится как средоточие иронии общественности, связанной с секуляризацией католической церкви; аналогичные процессы протекают и в России, где правительство узурпировало священную монаршую власть. Современное правительство, направляющее Россию на путь западной цивилизации, предстает объектом тютчевской иронии. Это не только «гармоническая банальность», это тотальное зло, мешающее претворению сокровенной идеи христианского обновления России, призванной возглавить воцерквленную Восточную империю.

   Русские авторы относились к Шеллингу, Жан-Полю, Ф.Шлегелю, Новалису, Тику, Гофману, Зольгеру, представителям западного романтизма, со взглядом назад, который был необходим, чтобы двигаться далее, преодолевая «пропасть», возникающую между культурами, которую они заполняли игрой, «хаосом идей» и многогранной ИРОНИЕЙ, унаследованной из немецкого романтизма и в, итоге, направляемой на сам РОМАНТИЗМ.

   
   Ночные мысли (Из Гёте)
              /Ф. Тютчев/

Вы мне жалки, звезды-горемыки!
Так прекрасны, так светло горите,
Мореходцу светите охотно,
Без возмездья от богов и смертных!
Вы не знаете любви и ввек не знали!
Неудержно вас уводят Оры
Сквозь ночную беспредельность неба.
О! какой вы путь уже свершили
С той поры, как я в объятьях милой
Вас и полночь сладко забываю!
                1832 г.

    В творчестве Ф.И.Тютчева РОМАНТИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ выступает основополагающим принципом и проявляет себя: 1) как несерьезное отношение творящего Я к творческому акту; 2) как свободная игра романтическими ценностями, в процессе которой они утрачивают однозначность истолкования. В лирике русского поэта находят претворение варианты романтической иронии: ирония свободы, ирония природы, ирония любви; в лирике и публицистике — мировая ирония и ирония общественности с действующими в истории трагическими героями и ироничными субъектами.

   В поздне-романтических произведениях, включающих прозаические произведения Достоевского, задействуются разные ПРИЁМЫ, посредством которых реализуется ИРОНИЯ:
 «одомашниванием» романтических персонажей, десакрализация античного и романтического мифов (увядшие желтые цветы, Эдип и Антигона, Агасфер, странствие души в «Обыкновенной истории» Гончарова, «враг» Достоевского); бытовое снижение романтических ситуаций (эпизоды путешествия в «Лихой болести», распитие вина из стаканов в «Счастливой ошибке» Гончарова, безумие Голядкина Достоевского); недосказанность (вариант иронического умолчания), призванная держать читателя в ироническом напряжении (Вереницын Гончарова), пародийность романтического персонажа (Егор Адуев и Юлия Тафаева Гончарова); внедрение комического персонажа для снижения трагизма.

    Ирония — продукт человеческого интеллекта, жаждущего абсолюта, который только мысленно предвосхищался, теоретически осмыслялся, возникал как конечная, но неизменно отдаляющаяся точка философского конструирования или как поэтически неуловимый образ, — явилась способом утверждения Я в этом всеохватном постижении. Сознание совершало свой «караванный путь», даря субъекту ощущение собственной продуцирующей силы. При этом  целью субъекта оставался сам путь как становление; абсолют, приближаясь, отступал вдаль, оставляя творящее Я, возвращаемое к конечному себе, в томлении по обретаемой и одновременно утрачиваемой бесконечности.

  Что происходит при переходе в 20-ый век... Поэзия Серебряного века. Одной из определяющих черт духовного облика рубежа XIX-XX веков явилась «раздробленность», «разорванность» сознания, ощущение трагической двойственности человеческой природы. Реакцией на это стала апология нового Человека и «жажда» синтеза, взыскуя которых, художники Серебряного века, с другой стороны, были увлекаемы и игрой противоречий, как никогда резко обозначившихся «света» и «тени» (образы Д.С. Мережковского, «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы»). Ключевая в философии иронии фигура Сократа — ср. оценку немецкими романтиками, Фр. Гегелем, С. Кьеркегором — в продолжение дискуссии появляется и у А.А. Блока: «Дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки.» («Интеллигенция и революция»). Подчиниться стихии «музыки», полагал А.А. Блок, первому иронику было предначертано роком, — как и поэту, «лирику».

    В серебряный век ироническое начало сопряжено, прежде всего, с лирическим. Образы ироника и лирика предстают в статьях А.А. Блока «Ирония» и «О лирике» «взаимоотраженными», переходящими друг в друга «ликами» «двуликой души» «всех современных поэтов». О парадоксальном противоборстве-сближении иронического и лирического размышляли многие деятели рубежа веков, среди которых Ин.Ф. Анненский, Ф.К. Сологуб, А. Белый, В.В. Розанов и др.

   Одновременно с интеллектуальной осуществлялась и собственно художественная рефлексия; одной из доминант стиля эпохи стала лирическая ирония. Лирическую иронию можно уподобить стадии «синтеза», снятию противопоставления «тезиса» и «антитезиса» через обнаружение их парадоксального единства. Так лирическая ирония обуславливает внутреннюю форму произведения.

   Ирония звучит в искусстве серебряного века как трагическая тема, воплощенная в соответствующих мотивах и образах (ср., например, Ф.К. Сологуб «Чертовы качели»), и актуальна как художественный метод, проникая и определяя собой целое произведения.

В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
...
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
— Попался на качели,
Качайся, черт с тобой! — ...
             /Федор Сологуб "Чертовы качели", 1907 г./

   В поэзии А.А. Блока трагическая тема в иронии представляет собой одну из лирических «сюжетных линий» «романа в стихах»: искушение героя «демоническим» двойником, «роковой» «путь» через бездну. Мистический «треугольник» «я» — «Ты» — «он» «Стихов о Прекрасной Даме» преломлен и в полуфарсовом конфликте «масок» dell'arte (стихотворения 1902-1904 гг., драма «Балаганчик», 1906 г.): Пьеро — Коломбина — Арлекин, и в последней поэме А.А. Блока «Двенадцать».

 Ведущими приемами иронии в лирике начало 20-го века являются: дистанцирование автора от лирического героя, шире — ироническое «остранение» мира через «театрализацию», восприятие бытия как «балаганчика». А.А. Блок использует ироническую «маску» как таковую, вводя в стихотворения персонажей dell'arte, и «парафразирует» ее, сопрягая на уровне системы образов и поэтической речи (в «слове» лирического героя) образ наивного ребенка / божьего человека и утратившего веру «взрослого».

     Особое место в культуре серебряного века принадлежит «маленькому искусству» А.Н. Вертинского — поэта, певца, актера, создавшего собственный уникальный жанр на границе эстрадно-театральной, собственно литературной и кинематографической и сфер. В миниатюрах А.Н. Вертинского последовательно и художественно мотивированно разрабатывается ироническая поэтика «маски». Известно, что «печальные песенки» он начал исполнять в гриме и костюме Пьеро (не отказываясь окончательно от найденного образа до 40-х гг.) В сценическом решении «маски» Пьеро, соединяющей контрастные — цвета (черный и белый), эмоциональные и смысловые «измерения» (лирическое и ироническое, трагическое и ироническое), «олицетворена» сама «идея» иронии. «Маска» — и персонаж А.Н. Вертинского-актера, автора-исполнителя «ариеток», и лирический герой А.Н. Вертинского-поэта, «работает» и как принцип поэтической речи, с которым связаны такие способы создания лирико-иронического эффекта как стилистический контраст, «чужое слово» и др. Особенно емки и показательны для индивидуального стиля художника следующие формы «чужого слова»:

- иноязычные заимствования,
- обыгрывание названий торговых марок или их продукции (текста «этикеток», «ярлычков», «вывесок»),
- переосмысление идиом и цитат, ° несобственно-прямая речь,
- пародийно-ироническое «парафразирование» различных песенных жанров, а также стилистики танца (от классического балета до танго и фокстрота) и немого кино.

    Развивая центральную метафору «мир-театр», «мир-игра», А.Н. Вертинский создает конститутивный для иронии «контур смеха» (Н.Я. Берковский) не только «надевая» на лирического героя «маску» dell'arte, но и «обрамляя» его типологически близкими персонажами («собирательный образ» бродячей «труппы», включая «цирковых» животных: «мышонок», «собака», «попугай», «обезьянка»). С этой игровой тенденцией на уровне поэтической речи соотносимы комические «фигуры»: каламбур, парадокс, острота.

    Исключительную роль в эстетике А.Н. Вертинского играют «миниатюрные масштабы» созданного им художественного мира. «Маленькими» у него становятся не только герои и предметы, но и феномены, так сказать, абстрактного порядка («шуточка», «минуточка», «Боженька» и т. п.). Лирико-иронический потенциал «миниатюрного» реализуется через «пересечение» в его символике:
• «двухмерного», «игрушечного» (герои-«куклы», «марионетки»)
• подлинно детского (герои-дети)
• «юродивого» (герой-«пгут», «блаженный»).

   В последнем случае «уменьшение» семантически уподобляется «обратной перспективе» «религиозного символизма». В поздних стихотворениях А.Н. Вертинского доминантным является именно христианское мироощущение.

   Таким образом, общее трагическое мировидение Серебряного века по-своему выражено лирико-ироническим арсеналом, наследуемым А.Н. Вертинским у символистов, — не случайно чаще всего для «песенок» заимствовались именно стихи А.А. Блока. С другой стороны, «футуристический» бунт, эпатирование тривиальных вкусов эстетствующей публики, «разоблачение» пошлого мира и миропорядка реализуется поэтом и артистом А.Н. Вертинским в создании иронического «кривого зеркала», в котором отражаются его многочисленные персонажи. Осмысление искусства «поющего поэта» дает возможность внимательней всмотреться в черты стиля Серебряного века, а через его призму и в культурную эпоху сегодня и завтра...

     ***
                /А.Вертинский/

У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня!
Все, над чем я смеялся когда-то,
Все теперь восхищает меня!
Жил я шумно и весело — каюсь,
Но жена все к рукам прибрала.
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.

Я был против. Начнутся пеленки…
Для чего свою жизнь осложнять?
Но залезли мне в сердце девчонки,
Как котята в чужую кровать!
И теперь, с новым смыслом и целью
Я, как птица, гнездо свое вью
И порою над их колыбелью
Сам себе удивленно пою:

«Доченьки, доченьки, доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?»
Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!

Много русского солнца и света
Будет в жизни дочурок моих.
И, что сомое главное, это
То, что Родина будет у них!
Будет дом. Будет много игрушек,
Мы на елку повесим звезду…
Я каких-нибудь добрых старушек
Специально для них заведу!

Чтобы песни им русские пели,
Чтобы сказки ночами плели,
Чтобы тихо года шелестели,
Чтобы детства забыть не могли!
Правда, я постарею немного,
Но душой буду юн как они!
И просить буду доброго Бога,
Чтоб продлил мои грешные дни!

Вырастут доченьки, доченьки мои…
Будут у них ноченьки, будут соловьи!
А закроют доченьки оченьки мои —
Мне споют на кладбище те же соловьи.

         В синем и далеком океане
                /А.Вертинский/

Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны…
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем как ребенок тихи.

Ваш лиловый аббат
Будет искренно рад
И отпустит грехи наугад…
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю.
Вы усните, а я вам спою.

В синем и далеком океане,
Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане
Мертвые седые корабли.
Их ведут слепые капитаны,
Где-то затонувшие давно.
Утром их немые караваны
Тихо опускаются на дно.
Ждет их океан в свои объятья,
Волны их приветствуют, звеня.
Страшны их бессильные проклятья
Солнцу наступающего дня…
 
***

 ИТАК, ПОДЫТОЖИМ, некоторые особенности поэтического ЖАНРА РОМАНТИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ:

• присутствие признаков романтизма, имеющего черты неопределённости и возможности какого-то идеала в будущем, доведённого до максимализма
• недосказанность, создающее напряжение и ведущее к последующей иронии описываемого события
• использование приёмов иронии: аллюзии на известные выражения, пародирование узнаваемых персонажей, при серьёзной ситуации введение комичного персонажа, одомашнивание романтических персонажей, бытовое снижение романтических ситуаций и тому подобное.
• дуализм - конечное и бесконечное необозримое будущее. Совмещение всего этого в одном тексте. Игра символов и образов
• устремление в бесконечное и возвращение своего Я к конечному себе. Равнодушное поглощение миром единичное человеческое существование
• внутренняя структура «тезиса» и «антитезиса» через обнаружение их парадоксального единства
• наличие фарса, игры образных масок, под которыми скрываются истинные лица, кажущиеся совсем другими. Ироническая поэтика маски
•   дистанцирование автора от лирического героя, шире — ироническое «остранение» мира через «театрализацию», восприятие бытия как «балаганчика»
• переосмысливание идиом и цитат
• введение символики через конкретные образы и цвета
• на уровне поэтической речи соотносимы комические «фигуры»: каламбур, парадокс, острота.
• тонкая и остроумная ирония, возможно, не лишённая грусти и печали
• приближение к высокой поэзии и, если уместно, принижение возвышенного слога, развивая комический эффект общего содержания, но соблюдая определённые рамки, хотя сама свобода, к которой стремится романтизм, рамок не допускает. В этом и проявляется единство противоположностей! Диалектика.

   По форме и системе стихосложения поэтическое произведение может быть любым! Никаких ограничений!

==============================

  Верим в каждого участника, что он сможет доказать, что и в наше время поэзия живёт и продолжает развивать преемственные связи с великим достоянием прошлого!
               
******************************************************

   Итак, на этот конкурс будут приниматься стихи, ОПУБЛИКОВАННЫЕ в СЕНТЯБРЕ 2023-го года на сайте Стихи.ру, относящиеся к разделу ИРОНИЧЕСКИЕ СТИХИ!!! Будьте внимательны!
  Другие стихи приниматься не будут. Объём произведения - без ограничений!
  Стихи в прозе не принимаются.

 Наш конкурс, по определению, лучшего стихотворения, написанного в ЖАНРЕ РОМАНТИЧЕСКАЯ ИРОНИЯ в текущем месяце, а не в каком другом месяце ранее! Будем внимательны и проявим уважение к другим участникам. Все в равных условиях.

Автор может предложить только ОДНО своё лучшее произведение в этом жанре, или виде, опубликованное в СЕНТЯБРЕ 2023 года. Будем внимательны!

Внеконкурсная ветка стихов не предусматривается.

Ненормативная и бранная лексика запрещена. Чёрный юмор - не наш стиль. Стихи призывающие к разжиганию межнациональной и религиозной розни, а также откровенной злобной критики политического содержания будут отклонены. Соблюдайте тактичность в рамках жанра!  Не забываем, что наш проект Метаморфозы жанра, поэтому возможны новые открытия и неожиданные ракурсы! Дерзайте, поэты! Время позволяет!

Порядок заявки:
      
Имя  автора - название стихотворения - ссылка.

Это необходимый минимум. Желательно в одну строку.

Приём стихов будет осуществляться до конца месяца. Затем 1 ОКТЯБРЯ будет открыто голосование. Авторы, которые уклонятся от  участия в голосовании,  к следующему конкурсу не будут допущены.

Премиальный фонд конкурса:

1-е место - 500 баллов,
2-е место - 400 баллов,
3-е место - 300 баллов,
4-е место - 200 баллов,
5-е место - 100 баллов...
(количество призовых мест будет определено в зависимости от количества участников)

Желаем всем успеха И ВДОХНОВЕНИЯ для самовыражения и особого раскрытия своего поэтического дарования!

БЛАГОДАРИМ наших спонсоров! Благодаря их щедрости мы имеем возможность осуществлять наши проекты.

  **
Если ведущая не сразу отвечает по вопросу приёма произведения, это не означает, что с произведением что-нибудь не так. Значит, компьютер со всеми документами не рядом. Подождите, пожалуйста, в течении 2-х суток Вам обязательно ответят! Не стоит удалять заявку!

Ведущая и автор проекта Татьяна Игнатова