Крест дневной

Темнохвойная полоса заречного горизонта крестообразно березовым флейтам пересекает холст по-прежнему серого, но уже досуха проветренного дня. На фоне взлохмаченной муравы десятка оттенков, издали мерцающей белыми крапинками подмаренника, пропархивает, неслышимая и едва различимая, птица зеленушка. Крест обеих главных линий, горизонтали дальнего бора и стволов рощи, чудесно вписан в сферичность пространства. Ощущение себя в круглом сосуде, заполненном наполовину, абсолютно прозрачном, абсолютно проницаемом. Трели, звеня отовсюду, как тончайшая гармония воздушного органа, проходят меня, не задевая. Зная о ней, отчасти различимой мною, отчасти доступной мне в легких намеках, я сознаю и свою непричастность ей. Люблю ее бесконечно, чту как самое святое, но нет ее во мне: вот она, заполняющая всё кругом, и вот он я, всколыхнутый ею, увлекаемый ею, и все-таки печально остающийся вовне. Моя непричастность ей есть самое правдивое и несомненное, что я мог бы о себе сказать.

Тем временем вымощенная щербатым гранитом площадка перед церковью заполняется траурной толпой с тощенькими букетами красных гвоздик. Въезжает белая машина похоронного бюро. Заносятся венки. Быстрым шагом проходит священник. 


Миг тянется строго и долго
в округлой ограде берёз.
Спасает механика долга
там, где нет ни чувства, ни слёз.

Толкается в колокол ветер,
как шепчущий стон, в вышине.
В песочнице возятся дети,
как Бог, неприступны вполне

раскаяньям, скверне и горю.
И в серый оветренный свод
вслух воздуха вольному морю
живой колокольчик поет –

звенит жаворОнок, в той силе,
в святом равновесии – с ним,
кто ныне в воздушной могиле
возложен свободным, нагим,

омытым, округлым и белым, 
как камень в небесной стене –
кто звучно, торжественно целым,
как стебль, прорастает во мне.

Как мир, прорастает во мне.





________________________________

Давид Бурлюк. Летний пейзаж. 1912