Петр Чаадаев

                Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
                А здесь он — офицер гусарской.
               
                А.С.Пушкин

Писать о Чаадаеве трудно, почти невозможно, я имею в виду в кратком формате, о нем надо писать серьезное эссе или лучше роман. Но тем не менее 7 июня – день его рождения, так что напишу, что смогу: очень уж он важная персона для русской истории, да и параллели тут есть, удивительные параллели.
     Когда-то, очень давно, я прочитал его первое письмо из «Философских писем», это была самиздатовская толстая книженция, не переплетенная, в папке для бумаг. Тогда я подумал, что основная мысль у человека – это то, что России было бы лучше, если бы у нас был католицизм. Прежде, чем описать то немногое, что известно о «Басманном философе», хочу привести два момента, которые так или иначе связаны с Чаадаевым.
    По молодости лет вместо лекций мы иногда бегали в тихие места вокруг университета, в частности, и в Донской монастырь. Обычно это было небольшой компашкой человека три-четыре, брали мы сухого или портвейна и сидели где-нибудь вместо лекций, болтали о том о сём, а то и в карты играли, но это не для меня. Однажды мы пошли в Донской вдвоем с Михой, причём ничего не смогли купить, купили бутылку Шартреза (советского Шартреза, если кто-нибудь понимает, о чем я). Это была ярко зеленая жидкость, напоминающая купорос, еще была у нас банка сайры (открывать тогда нужно было ножом), полбатона чёрного и какие-то дешевые конфеты. Тема у нас была захватывающе интересная, мы уселись на какие-то пенёчки, а снедь расставили на могилке. Вокруг была тишина, только иногда каркала пролетающая случайная ворона. Вокруг был бурьян, какие-то немыслимые заросли рябин, репейника и лебеды, всё это было покрыто желтыми осенними листочками. Наш разговор был жарким, мы спорили и что-то доказывали, вдруг Миха говорит: «Глянь, здесь Чаадаев лежит». Надо же, выбрали могилку! Вообще-то, она была полностью заброшена, и низенькая какая-то, думаю, когда её приводили в порядок, слегка приподняли. Об окружающих памятниках – в другой раз. Мы представили себе разговор с Чаадаевым, наверное, он ничего бы не понял, ну да бог с ним, через какое-то время закончили фуршет и разъехались по домам, я в Измайлово, он в Очаково.
     И ещё об обелиске в Александровском саду, это был обелиск моего детства и юности, на нем были фамилии различных деятелей социалистического движения, типа, Маркс, Энгельс, Прудон, Кампанелла, Чернышевский и т.д. Потом, уже после 91 года, состоялся любимый наш фарс борьбы с памятниками, и на обелиске восстановили фамилии Романовых. Ну сделали бы еще один обелиск, а то ведь придется опять переделывать. Но это не важно, недавно я встретил у кого-то в Ютюб, что на Обелиске с основателями социалистического учения и утопий не было фамилии Чаадаева. Но ведь это первый оппозиционер в России! Ведь это он первым бросил перчатку проклятому царизму, и не было его фамилии на обелиске, никогда не было. И так.
Пётр Яковлевич Чаадаев (27 мая 1794, Москва — 14 апреля 1856, там же) — русский философ и публицист. В 1829 -1831 годах создал своё главное произведение — «Философические письма». Публикация первого из них в журнале «Телескоп» в 1836 году вызвала резкое недовольство властей, что закончилось объявлением его психически ненормальным и ссылкой в Москву.
     Происходил он из известного рода князей Щербатовых, по матери, и воспитывала его известная в Москве княжна Щербатова. Начало было точное же, как у Евгения Онегина. Рос он как денди (в полку его звали «красавец Чаадаев»). Ну и далее, оканчивает Московский университет и поступил в лейб-гвардии Семёновский полк (поскольку все его предки служили там), далее, война 12-го года, битва при Бородино, он получает крест за храбрость, потом Париж, потом возвращение с победой в Россию. Всю войну он прошёл бок о бок со своим университетским другом Якушкиным. Потом он переходит в Ахтырский полк, если верить его современнику, просто из-за красоты мундира, т.е., чисто как денди. И вот тогда же в Царском селе он познакомился с Пушкиным. На портрете Чаадаева Пушкин и сделал свою надпись, часть из которой я вынес в качестве эпиграфа к посту. У этого повесы уже тогда была тайна, в Москве он собирал книги, и его знали все букинисты, и начинается иная жизнь Чаадаева: воспитание души. В принципе, это было отчасти банально: вернувшиеся из Европы офицеры всегда задумывались о судьбах собственной родины. Разговаривали Пушкин с Чаадаевым тогда в Царском селе о странном: об удивительном терпении этого народа.
   К 1820 году наступил пик в карьере Петра Чаадаева (ему 24 года): он накоротке с Великим князем Константином, братом императора Александра, в хороших отношениях с Великим князем Николаем, будущим императором. Самый блестящий молодой человек в Петербурге, в это время он становится адъютантом командира всего гвардейского корпуса, и все знают, что следующий шаг в его карьеры – адъютант императора. Естественно, в масонской ложе, это тогда было модно и разрешено. Все было так замечательно!
   Но именно тогда, в 1820 году, последовала отставка, и не просто отставка, отставка без следующего чина, это означало опалу. Сплетни я приводить не буду, но сам он сказал тогда: «Стало быть, так надо было», а все эти россказни про гонку курьеров историки не подтвердили. Так что стал наш Чаадаев просто ротмистром в отставке.
   А далее, Сперанского отправили в ссылку, а безумный Аракчеев занялся крестьянством, возомнив, что крестьяне лучше будут работать под боевые марши. Но царь-то знал и о настроениях в масонских лоджиях, и о других знаках, так что он тоже был готов. А Чаадаев вступает в тайное общество, но Чаадаев решил «уехать навсегда». Это было в 1823 году. И это очень древняя такая идея на Руси: крестьяне бежали в казаки, Курбский уехал навсегда, Годунов отправил молодых людей учиться в Европу, никто не вернулся. Уехать навсегда, когда не согласен с властью!) Очень актуально.
Чаадаев уезжает навсегда. Об этом говорит своему близкому другу Якушкину. 6 июля 1823 года в связи с ухудшением здоровья он уехал путешествовать по Англии, Франции, Швейцарии, Италии, Германии. Перед отъездом, в мае 1822 года, Чаадаев разделил имущество со своим братом, не намереваясь возвращаться в Россию. Отплыв на корабле из Кронштадта, он высадился близ Ярмута, откуда поехал в Лондон. Из Англии он перебирается в Париж, оттуда в Швейцарию. В конце марта встречается с Великим Князем Константином Павловичем. Несмотря на то, что всё время занимается лечением, здоровье его только ухудшается. В июне 1826 года Чаадаев выезжает на родину.
    В 1826 году он был арестован при возвращении в Россию в Брест-Литовске по подозрению в причастности к декабристам. Вмешался  Николай I, с Чаадаева была взята подписка о неучастии его в любых тайных обществах, причём он категорически отрицал своё участие в Северном обществе. Через 40 дней отпущен. 
     В 1826 году после возвращения в Россию был арестован по подозрению в причастности к декабристам — в июле, в пограничном Брест-Литовске. «Чаадаев в письмах к близким говорил, что уезжает навсегда, и близкий друг Якушкин был до такой степени уверен в этом, что на допросе после разгрома восставших спокойнейшим образом назвал Чаадаева в числе лиц, завербованных им в нелегальную организацию». 26 августа с Чаадаева по повелению Николая I был снят подробный допрос. С Чаадаева была взята подписка о неучастии его в любых тайных обществах, причём он категорически отрицал своё участие в Северном обществе. Через 40 дней отпущен.
     В начале сентября приезжает в Москву. 4 октября Чаадаев переезжает на постоянное жительство в подмосковную деревню своей тётки в Дмитровском уезде. Чаадаев живёт уединённо, необщительно, много читает. За ним здесь устанавливается постоянный тайный полицейский надзор. В это время в него влюбилась Авдотья Сергеевна Норова, соседка по имению, у которой «возник культ Чаадаева, близкий к своеобразной религиозной экзальтации». Далее он переезжает в городская усадьба Е. Г. Левашевой на Новой Басманной, где он прожил в 1833—1856 жил. В Москве и в деревенском имении (у тётки Щербатовой в Дмитриевском уезде, затем в доме Левашевых на Новой Басманной), Чаадаев пишет в 1829—1831 годах свои знаменитые «Философические письма» («Письма о философии истории», адресованные госпоже Е. Д. Пановой). Начиная с весны 1830 года в русском образованном обществе их списки стали ходить по рукам. В мае или июне 1831 года Чаадаев вновь стал появляться в обществе. Облик его, чисто внешний, стал совсем иным, никаких каштановых кудрей, лысый череп и знаменитый чаадаевский взгляд.
      Первое письмо, которое иногда он называл «Отходное России), самое сильное с моей точки зрения. «Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара. Но не такова роль, определенная нам провидением. Больше того: оно как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. Исключив нас из своего благодетельного действия на человеческий разум, оно всецело предоставило нас самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.»
Вот именно, одинокие в мире! Но тут главное в том, каково было тогда российское общество, речь о периоде с 1829 года. Тогда говорили о неминуемом крахе загнивающей Европы, которую может спасти только она, Россия, своей свежей кровью. Писали даже о том, что период, который начал Петр Великий и который закончился взятием Парижа, закончился, а сейчас начался новый, святой, национальный, период. Писали о могучем кулаке России по сравнению с хилым кулаке Европы, и о нашей великой армии, которая без сомнений первая армия в мире. Всё это экзальтированное сумасшедствие закончилось лет через двадцать Крымской войной и катастрофой. И вот именно в этот момент Чаадаев опубликовал свое Первое письмо. Результат был похож на взрыв. Было всеобщее негодование!
Журнал «Телескоп», где опубликонали письмо, был закрыт, редактор Н. И. Надеждин сослан, цензор А. В. Болдырев (ректор Московского университета) уволен со службы. Чаадаева вызвали к московскому полицмейстеру и объявили, что по распоряжению правительства (лично Николая I) он считается душевнобольным.
        Современники говорят, что обсуждение, точнее, осуждение, было в каждой семье, где в течении месяца было это осуждение писем. Студенты московского университета бросились к попечителю, графу Строганову, и просили оружие, чтобы расправиться с этим человеком, вступиться за честь и гордость России, поэты писали осуждающие поэмы, Денис Давыдов, герой войны и поэт, писал о маленьком аббатике, который в гостиной бьёт свой маленький набатик, и т.д. Маркиз Кюстин писал, что люди не находили места в Сибири, куда бы можно было засунуть этого предателя своего бога.
Ну и т.д. и т.д и т.д.

    Чаадаев не отрицает христианство, но считает, что его основная идея заключается в «водворении царства божьего на Земле», причём Царство Божье — это метафора справедливого общества, которое уже осуществляется на Западе (на этом позже делали основной упор западники). Что касается национальной идентичности, то Чаадаев лишь обозначает идею самобытности России. «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, — пишет он, — мы — народ исключительный». Смысл России — быть уроком всему человечеству. Однако Чаадаев был далёк от шовинизма и веры в исключительность России. Для него цивилизация едина, а все дальнейшие попытки поиска самобытности — суть «национальные предрассудки».

Как и обещано в начале поста, очень старый студенческий стих

В Донском после лекций мы пили Шартрез,
Сидели на скромной могилке,
Вдруг между рябинками призрак пролез,
И сайра повисла на вилке

Дрожит Чаадаева скошенный лик,
Про польский вопрос нам вещает,
Шартреза попробовал рюмку и сник,
Его наше пойло смущает

Советский Шартрез – он не с гуся вода,
Но не было даже Агдама,
Ты выпей, браток, и расскажешь тогда,
Смущаясь как светская дама

Он после второй как-то сразу ожил
И рюмку опять подставляет,
Дрожит мелкой дрожью до кончиков жил
И жидкость нутром обоняет

Отречься от призраков легче всего
Но, жаль Чаадаева стало
За что сумасшедшим признали его
И тихо сгноили в опале?

Сидели втроем, уплетали паштет,
Болтали за жизнь и смеялись,
Нам всем очень нравился этот фуршет,
В конце даже дружно обнялись

Листочки срывались и падали вниз,
Осеннее солнце светило,
Наш призрак вздохнул и попятился ниц,
Его ожидала могила

1974

П.Я.Чаадаев

7.6.2023