Миги истории

Миги истории

/Заметки на полях/

Смутьян

Не сидит ворон на ветке,
А сидит Пугачёв в клетке.
Народ лезет, суёт пальцы,
Как на медведя пялится.

Готовы палач и плаха.
Дымится в крови рубаха;
Обрубок на доски валится.

Царица Вольтеру хвалится.

Морозова

Едут сани, снег скрипит,
И юродивый бежит.

Яма смертная разрыта –
В ней боярыня забыта,
Двоеперстием славна...

Свечка смутная одна,
И дьячок замёрз, читает –

И душа над ним витает.

Отрепьев

Что, Григорий, приуныл?
Что с Мариной? Матка Боска!
Божий свет тебе не мил:
Уложила смерть на доски.

Положила на кровать;
Лужа алая дымится...
Хорошо ли воевать? –
Королевич, сладко ль спится?

Ляхи кажут языки,
Точат лезвия в дорогу.
Боже правый, помоги! –
До Москвы ещё немного...

Басманов

Дыба, кол, котлы и крюк...

Вурдалак или бирюк
Там за вьюгой стонет?..

Рыщет волк во тьме ночной,
А Басманов молодой
Стаю уток гонит.

Гонит стаю лебедей
Дробью да картечью...

Иоан в ночи светлей
Зажигает свечи.

Гаснут свечи. Снег в глаза.
Расступились небеса –
Кровушкою каплют.

Княже, больше не могу!
Помело моё в снегу

И в земельке грабли.

Царь Борис

Поздний постриг на одре.

По берёзовой коре
Сок ли, кровь струится? –

Красный Углич, серый дым;
Шрам на горле золотым
Мёдом золотится.

Ой ты, бранная пора!
Загрустила детвора;
Воины в доспехи

Облачились, как в пургу...
Странно, страшно, не могу:
Тяжелы огрехи!

Ой вы, смертные тела!
Шапка, шапка тяжела!

            25 февр. 2015

Русь Владимирова

Днепр на пузе несёт Перуна;
Боги-идолы сожжены.
На колки накрутили струны
     Гусли – льдины весны.

«Лада, ладушка», – гусли стонут,
Улыбаются... В первый раз
Небеса разожгли иконы,
      Алый иконостас.

Княжит князь и не тужит очень;
Красный угол – лампада, лик...
Богородица кажет очи,
      Скоморохи – язык...

            27 февр. 2015

* * *

Вниз по Малой по Юшуньской,
Через гулкие пути
Семенит боярин Шуйский
Царство царево спасти.

Обступили церковь ляхи,
Щурят хитрые глаза.
Серафим в одной рубахе
Улетает в небеса.

Шарят жадными очами
Поезда, гудят гудки.
Годунов не спит ночами,
Строит сонные полки.

На стене палаты – латы,
Латы в латаных церквах.
И горят, темны и святы,
Лики,
Лики в – образах.

2018

Миги истории

* * *      

Москва гостей не принимает.
Блестит луна в морозной мгле.
По переулку проезжает
Басманов в выстланном седле.
Уж он с полудня не при деле,
Уже во льду усов концы:
«Почто к ночи оледенели,
На кольях скорчась, мертвецы?
Костей – колёса дыб не ломят,
Топор не ляскает? во мгле
Смола тяжёлая не бродит,
В топлёном хлюпая котле?»

«Дитятя, – вопрошает скорбно, –
Опричник Федька, как ты мог
Окрасить кровушкою чёрмной
Отцеубийственный клинок?!.»
И дровни тащат гроб по снегу;
Хрип колокольцев сквозь пургу…
«Где притулиться человеку?
Царю мой, больше не могу!..»

Уж чуя ночь, мороз трескучий
В свой скомороший бубен бьёт.
Луна недвижная сквозь тучи
Уныло свет на камни льёт.
Пустынно в улице туманной,
Лишь вдоль оград, навроде древ,
По стекленеющей Басманной
Стоят стрельцы, оледенев.

2022

Богдан Хмельницкий

Средь хмельного и шумного пира
Обносили гостей ендовой,
И гудела колёсная лира.
Позабывши бунчук с булавой,
Старый гетман сидел, веселея,
В подкафтанье и вислых усах;
Зажигался, болезненно тлея,
Огонёк в атаманских глазах.
Извивалась османка змеёю,
Бросив в танце две чёрных косы.
И у гетмана, вдруг, чередою
Покатились две тёплых слезы.
«Вспоминайте хоть, братцы казаки,
Как в сраженьях дрожал басурман!
Не от нас ли бежали поляки,
В верной крови запачкав жупан?..
В стойле старится конь мой буланый;
В руки, ноги налили свинец…
Где жена моя верная, Анна?
Где сынок, удалой молодец?
Позовите скорей!.. Обманула
Меня вольная распря-война!..»
И на плиты с дубового стула
Он упал, не допивши вина.

2022

Старец Филипп

Оставив Клин в углях и корчах,
До Головни и до Твери
Царёвы псы мочили морды
В снегу и родственной крови.
Ждала их Тверь, затмясь метелью,
Дурным предчувствием горя.
А старец в Отрочевой келье
Молил за грозного царя:
За умягченье сердца – свЯтой
Просил молитвой у Христа.
Икона теплилась, проста,
Зелёно-масляной лампадой.

Весь скит не спал. Луна блестела.
Привратник, истощён постом,
Крестясь и охая, несмело
Ворота отпирал ключом.
Пред ним кромешники предстали:
В руках тяжёлые пищали;
Блистали бердыши, в луне.
Из них Скуратов выступает:
«Доподлинно известно мне,
Здесь старец грешных нас спасает
Молитвой долгой и постом.
Веди нас к келье, да скорее!»
Робеет служка, чует шею,
Как вор пред острым топором.

Филипп сидел над книгой ветхой,
Губами молча шевеля,
Светильник восковой и бледный
Горел, сиянье распыля.
Вдруг, дверка скрипнула соснова,
Чернец чуть вскинулся – и снова
В Писанье взоры погрузил.
Но незнакомец дверь раскрыл:

«Привет тебе, отшельник строгий!
Смиренно просит Иоанн:
Благослови его дороги!
Лукавым враг наш обуян.
Благослови нас, старче: люто
Отмстим коварному врагу!» –
С тем подступил к нему Малюта.
И ждёт. Но старец: «Не могу».

И, зная наперёд благое,
И казни видя наперёд,
На зло кровавое, лихое
Благословенья не даёт.

"Пришёл ты в мирну келью, знаю,
По душу грешную мою:
Её я Господу вверяю,
Тебе – лишь старость отдаю».

Оторопел Малюта бедный,
И горло дряхлое схватил,
И так держал что было сил
Минуту-две, при свечке бледной.

Никола Салос

Уж полночь. Свечка угасает.
Кивая острой бородой,
Царь, зелья принявши, зевает.
Звенит, гудит и повисает
Над Псковом благовест святой.
И дрогнул грозный повелитель:
Ему представилось: народ
В Христову скорбную обитель
С мольбой последнею бредёт;
О царской милости крушится:
Глазами тупятся мужи,
И мать к Пречистой приложиться,
С младенцем на руках, спешит.
И умилился князь Великий,
Кошмар злодейства позабыл,
И, целовав святые лики,
Во град испуганный прибыл.
Его встречал народ покорный:
Хлеб-соль, колена преклоня.
Князь Токмаков, умом проворный,
Пред ним осаживал коня:
Прими дары: царю единый!
Мы все рабы твои вовек!
И стлали под ноги холстины
И сукна, белые как снег.
Столы вдоль улицы ломились:
Кувшины с квасом и вином,
Тут блюда пышные явились,
Скупым умерены постом…
Смягчился царь, в глазах погасло
Гневливо пламя в этот раз.

Монахи возжигают масло:
Он у икон – за часом час.
Тих монастырь; бежит веселья
Игумен, сухонький старик,
И даже в праздник, в тёмной келье,
Чернец печалиться привык.
Ведёт по коридорам голым
Царя, в подряснике простом,
Пред ним жилище, где Никола
В веригах, в шлеме и с крестом.

Он князя мясом угощает:
Сырым: "Отведай, царь!" – «Зачем?!
Я православный, – отвечает, –
И в пост скоромного не ем…»
«Ты хуже делаешь, – он рече, –
Питаясь мясом человечьим!»

Кн. Владимир Старицкий

Пожары смут припоминая,
Железом выжигая зло,
С опричников опасной стаей
Царь едет в ближнее село.
Уже он в Слотино явился,
Где княже за него молился,
И с ним – жена и сыновья:
Брат брата ожидал – царя.

Тот прискакал с полком отменным,
В седле над потным чепраком;
Уже танцуя, фыркал пеной
Конь под порфирным седоком;
Уже бежали, с сёдел спрыгнув,
К избе, Скуратов и Грязной,
Звеня клинками… Князь с женой,
Два сына, головой поникнув,
Тревожно ждали упыря.
Их из избы ведут и ставят
Пред очи грозные царя:
«Тобой, я вижу, зависть правит!
Почто отравой отравить
Меня задумал ты – сгубить?!»
«Мой княже, повар твой лукавит,
Се чернь измыслила навет.
На нас вины сей тяжкой нет!»

Семьёю на колени пали,
И в очи царские глядят.

«Коль отравить меня желали –
Так пейте сами этот яд!»

Подносят чашу. Пьют, скрепившись.
И ждут, и молятся, простившись.

Сон Бориса Годунова
 
Вселенский старец-патриарх
Кремль на осляти объезжает.
Иов, с «святынею» в руках,
Из врат церковных выступает.
Толпой народа окружён,
Царевич маленький, в кафтане,
Стоит, за ручку, с мамкой он.
Вдруг, исчезает всё в тумане…

Борис ворочается: грёзы –
Одна сменяется другой:
Чернец какой-то, бабьи слёзы,
Юрод с двуперстною рукой…
Вдруг, площадь светом озарилась,
Ударил гром – и небеса
Стальная рассекла коса,
И вновь удар, – и всё затмилось:
Исчезла площадь, стены, храм,
Народа толпы. Пополам
Рассекли небо херувимы,
Подлетки в ризах золотых,
И голос тоненький средь них
Борису слышится… Из дыма –
Чернеет, громом поражён,
Дьяк с окровавленным ножом.

Архиепископ Пимен

 1

Дана царям от века воля,
Что б честно править на Земле.
За смрадным Новгородом – поле…
Сам город – в прахе и золе.
Везде Ивановы владенья:
Детинец, торжища, посад…
И стар, и млад во рву скудельни,
Землёй засыпаны, лежат.
Над ними пели и кадили,
И малых деток хоронили;
Мать билась пойманной плотвой;
Простоволосой головой,
Крича, мотала… Тыщи, тыщи
Здесь обрели земной покой
В костьми заваленном жилище.

Дыбился Волхов, запружён
Уже распухшими телами.
Софии Новгородской звон
Их не тревожил временами,
А только – длинные крюки
Тянули на берег реки...

Гуляли вороны везде
И мясо жертвенное рвали.
И старец, в древней бороде,
Сей сон записывал в скрижли.

2

Монарх на выдумку хитёр:
Стрельцы, ограбивши собор,
Архиепископа схватили
И на кобылу посадили,
В измене ложно обвинив,
Мол, тот предаться, вместе с градом,
Хотел Литве. И вот награда:
С волынкой, словно скоморох,
Он с бубном на кобыле белой;
Её ведут – и то и дело
Он в бубен дряхлой дланью бьёт –
И кляча улицей бредёт…

Давно ли дед твой, Иоанн,
Упрямой вольностью смущённый,
Взял только град, не тронув храм:
Казну и кубки, и иконы? –
Лишь, голос знати вечевой,
Снял с башни колокол литой.

2022