Васька Леший

ВАСЬКА ЛЕШИЙ (рассказ)

Запой продолжался уже долгое время... Серые отребья с улицы, маргинальные отбросы общества разводили свой бесконечный шабаш, подобно обезумевшим ведьмам на Лысой горе, мешая жить обычным людям. Большинство из них никогда нигде не работали, у многих были семьи, которые они давно позабыли, отдавшись власти хмеля. Да и вообще многие родственники попросту отвернулись от них, осознавая бессмысленность помощи падшим так низко людям.

Когда кто-то заходил в полуразрушенную квартиру, среди огромного количества стеклянных и пластиковых бутылок, раскиданных по всем комнатам, где сгинула не одна душа, в поисках бесконечного веселья, в нос входящему бросался резкий и отвратительный тягучий запах. Он уже настолько пропитал всю мебель и одежду, что казалось, будто грязные, местами отлетевшие, настенные обои отвалятся окончательно и повиснут, словно уставший от жизни покойник в беспощадной петле, забравшей его последний вздох.

Рвота, местами уже давно засохшая, перегар, вырывающийся из прогнивших ртов обитателей, дешевый алкоголь, разлитый повсюду, табачный дым, исходящий от дешёвых сигарет, тухлые остатки пищи в давно немытой посуде и собачьи, да и собственные испражнения, валяющиеся повсюду, составляли это сумасшедшее амбре. Примерно так пахнет бомж, живущий на теплотрассе и собирающий на бутылку у ближайших магазинов. Но бомжа можно прогнать, послав его подальше, или дав увесистого пинка, если он становится сильно назойливым. От стен же далеко не уйдёшь, ибо многие с ними просто-напросто сливаются в единое целое, что и произошло здесь.

Хозяин жилья Василий раньше работал водителем на междугородних автобусах, вёл обычный образ жизни, выпивал, конечно, но в меру и «по праздникам». С женой Галиной они вырастили двоих детей – сына Ивана и дочку Елену, дожили до внуков. Как говорится – «ничто не предвещало», но в его семье случилось горе: умерла жена.

Сперва он, как и многие, пытался забыться в работе, даже помогал материально детям. Но вскоре, окончательно потерял остатки разума от тоски, забросил работу и предался безудержному поглощению спиртного. Водитель и спиртное – это всё-таки вещи несовместимые. Если раньше к нему регулярно приезжали дети, на этот раз уже помогая отцу деньгами со своей стороны, то со временем они зажили своей жизнью, бросив отца на произвол судьбы, поскольку не видели у него стремления возвратиться к нормальной жизни.

В последний раз, когда Иван и Елена посещали его, он в очередной раз клянчил деньги, плакал, божился, что «всё будет хорошо», что он завяжет, закодируется и, чтоб они его не бросали. Но выбор был сделан.
- Живи, как считаешь нужным, как хочешь, я больше не хочу мотать с тобой нервы! Ты посмотри, в кого ты превратился? Мама наверное в гробу вертится, когда видит всё это! - сказал ему напоследок сын, захлопывая дверь, на что Василий ответил каким то тихим всхлипом, разочарованный, что он остался без опохмела.

Денежные подачки от детей исчезли, и вскоре из квартиры начали со страшной скоростью пропадать вещи, которые он сам и приобрёл в своё время. Но теперь ему уже ничего не было нужно, кроме спиртосодержащей жидкости, туманящей до непроглядности итак далеко не самый выдающийся разум.

Распухшее красно-сине-зелёное, давно небритое лицо с безумными, едва видящими сквозь пьяный туман, глазами, встречало частых гостей, которые круглосуточно бегали до близлежащих ларьков, или в частный сектор через пару улиц, где можно было задёшево приобрести различную сивуху или спирт. Входная дверь в квартире была сломана и никогда не запиралась. Хотя туда и заходил, кто хотел, но брать там уже было совершенно нечего кроме всякого хлама в виде бутылок и прочего мусора. Нормальные люди, с ужасом обходили эту дверь стороной и старались держаться подальше. Многие вообще зажимали носы, проходя мимо.

- Ну сходи, а! Слышь! Выручи! Видишь, как хреново! Помру же! – раздавались голоса, когда существа, напоминающие людей, начинали просыпаться и выползали с трясущимися руками из своих нор после очередного вечера, который даже не откладывался в памяти ни у кого из них. Такое безудержное веселье, которое давно перестало быть весёлым. Кто был посвежее, того и отправляли за новой дозой.

Слово «доза» вызывает у многих ассоциации с наркотиками. Спешу заметить, что обитатели этого притона и были наркоманами, а наркоман он и есть наркоман, не важно, на близость с каким веществом (алкоголь там, или героин и т.д.) он променял свою жизнь.

Где они только брали деньги? Думаю, что ответ очевиден – мелкое воровство, в том числе в магазинах, у родных, да и друг у друга, а также уличное попрошайничество, которое привлекало в компанию новых забулдыг. Могли также собирать на мусорках и сдавать всякий металлолом в точки приёма. Они встречались, напивались, просыпались, похмелялись и разбегались, чтобы затем собраться вновь.

Разговоры их были бессмысленны, как и их жизни. Пьяный бред перемешивался с какими-то, никому не нужными, слезливыми воспоминаниями, словно портвейн с водкой, запиваясь пьяной правдой, о которой и велись споры, в попытках решить мировые проблемы. Каждый ханырик, выпив, становился сразу и философом и политологом, а перебрав, мог стать кухонным боксёром или самураем в одном лице. 

Бывало, что собутыльники даже не знали имён друг друга, а придумывали прозвища, исходя из внешнего вида и ещё остававшихся человеческих качеств по типу: Шнырь, Безрукий, Бельмо, Плешивый и т.д. Порой, того выпивоху, бывавшего здесь несколько дней назад, забывали и давали ему новое прозвище.

Как видно по прозвищам, многие из них были бывшими заключёнными, из-за чего соседи боялись с ними связываться, поскольку самим соседям было, что терять, в отличие от обитателей притона. Регулярные драки происходили по всему подъезду, нарушая покой дома, но полиция ничего не могла сделать. Через час после того, как наряд уезжал, сходка начиналась по новой.

Так шли день за днём, год за годом, но на удивление всё это сборище потерянных и почти потерявших сил человекоподобных существ держалось довольно бодро. Хотя в своём безумном, казалось вечном, кураже несколько бойцов алкогольного фронта ушли в страну вечной пьянки, но всем на них было плевать. Сбегали за догоном, помянули, пока в сознании, а потом окончательно забыли.

Безрукий, например, замёрз ночью зимой в сугробе между гаражей, где его нашли на следующий день. А ведь у него когда-то имелись награды за участие в чеченской кампании. Его поэтому и звали Безрукий, потому что одном из боёв ему оторвало кисть одной руки. Он был одним из множества людей с травмированным сознанием, не приспособившихся к дальнейшей мирной жизни и топившим себя и свои воспоминания, о которых он никогда не рассказывал, в безумстве пьянства. Медали он скорее всего кому-то продал по дешёвке, а деньги пропил. Кто теперь узнает?

Ещё одного пьяницу, которого не то, что по имени, а даже в лицо теперь никто не помнит, до смерти запинала в парке какая-то толпа пьяной молодёжи, когда он шёл в круглосуточный ларёк. Убийц кстати так и не нашли.

Плешивый порезал одного соседа и уехал в свои родные места, где скорее всего и сгинул окончательно. Соседа же увезла скорая, где он вскоре оклемался и вернулся домой. Квартиру они с женой после этого случая быстро продали, опасаясь за свою жизнь.

Шнырь среди всей этой компашки был самый молодой, он вроде до сих пор где-то там обитает, говорят, что остепенился, где-то работает охранником, и даже нашёл себе женщину.

Много их там побывало за всё это время, но вскоре умер хозяин квартиры Васька Леший. Леший – потому что немытый, вонючий и с огромной запутавшейся бородой, с кусками рвоты и следами запёкшейся крови в ней. Он потерял сознание в процессе очередной попойки и свалился, скрючившись, словно каралька, около дивана, с которого в последнее время уже практически не вставал, справляя нужду и вываливая непереваренное содержимое желудка прямо на него.

Окружающие же подумали, что он просто в очередной раз уснул, не обратили внимания на падение Васьки и продолжили возлияния. Они привыкли к этому, так как Ваське можно было дать прозвище Половик, ибо, достигая нужной кондиции, он постоянно падал на месте, где сидел и вырубался, просыпаясь на следующий день. Но в этот раз он так и не поднялся. Вот так кривая дорожка становится прямой линией. Возле его руки лежал надкусанный пирожок с капустой, накануне принесённый кем-то из выпивох и позже съеденный собакой, когда компания уже была разогнана приехавшим по вызову нарядом полиции, и испуганная собака решилась выползти из разбитого шкафа, где у неё было убежище и её никто не трогал.

После того, как тело унесли, на его месте валялись, помимо старого, накопившегося за долгое время и никем не убираемого мусора, стёкла от разбитой рюмки, которая выпала из Васькиных рук при падении, и старая фотография, где Васька с женой и ещё маленькими детьми были изображены вместе. На мокрой фотографии виднелись следы грязных пальцев. Говорят, что он часто доставал её из альбома, лежавшего в тумбочке около дивана, смотрел на неё и плакал. Но теперь уже никто уже не узнает, о чём он думал в свой последний миг. Быть может, он напоследок что-то вспомнил…

После смерти Васьки пьяные компании больше здесь не появлялись, и в доме осталась лишь одна собака – небольшая дворняжка. Я слышал, что Ваське, когда у него случился проблеск трезвости, её притащил какой-то цыган. Он сначала не хотел брать домой животное, но решил, что «всё хоть не одному жить». Так она и жила у него забитая и не кормленная, перебивающаяся редкими костями с пьяного стола.

Её, еле живую и значительно отощавшую за последнее время, Елена забрала себе, где выкормила и привела в порядок. Зашуганное проходимцами животное долго привыкало к ним, и наконец-то обрело тепло и уют. Много им пришлось помотаться по ветеринарам, зато теперь её сын Егор души не чает в собаке и каждый день выводит на прогулки.

Как главный наследник, Иван не стал заниматься ремонтом отцовской квартиры и продал её за бесценок каким-то приезжим. Соседи наверняка в тот момент выдохнули с облегчением, когда поняли, что шумному притону пришёл конец. Половину денег брат честно отдал сестре. Так и живут они сейчас где-то в нашем огромном городе. Давно я их не видел.


(Основано на реальных событиях, имена героев вымышлены)