Жизнь-явление временное

Я шла на работу, когда голова резко закружилась, сердце забилось где-то у горла и ... потеряла сознание. Доставили в ж.д кардиологию.
В шестиместной палате оказалась самой молодой. Хотя  перевалило за тридцать, выглядела совсем девчонкой: худенькая, белокожая, в глазах слезы. Мысли были тяжелые, невеселые. Две дочери, совсем еще подростки, муж, которого любила безоглядно. И что теперь? Дети останутся сиротами, а муж один долго не будет. Такого как он, охотницы за мужчинами, не упустят.
 Свернулась калачиком на, землистого цвета, пододеяльнике и заплакала.
После того как была сделана кардиограмма, врач отчеканила:
-Пред инфарктное состояние.
Сначала уколы, потом змеёй капельница впилась в вену, а под кроватью загремела принесенная санитаркой эмалированная "утка".
-Лежать и еще раз лежать. Строго повторила доктор.
Но как только головокружение немного приостановило свою бешеную пляску, я встала и направилась по длинному больничному коридору в общий туалет. Увидев это безобразие, врач взяла  под руку и развернула обратно, при этом жестко полушепотом пригрозила:-
-Сейчас, милочка, я тебя успокою, если слов не понимаешь. Мне за тебя в тюрьму садиться не хочется.
 А вскоре явилась медсестра. Укол в вену сначала унес  непонятно куда. Потом я пыталась открыть слипшиеся веки и бредила вслух сухими губами. Все тело, словно побывало под асфальтоукладчиком: болело, ныло, ломило, дергалось.
 Просила пить. Пришла опять докторша и недовольно буркнула :
-Надо же, наркотики не берут…Не спит…
На утреннем обходе я клятвенно заверила врача, что буду соблюдать постельный режим. Только не надо мучить меня этой гадостью, от которой болит все, что живо.
 Болезнь она всегда приходит без приглашения и не вовремя. А в девяностом  когда все исчезло не только с прилавков магазинов, но и в аптеках, медучреждениях, лечиться можно было только надеждой на выздоровление , если такова зародилась в душе больного и вдруг никуда не исчезнет, а будет только крепчать.
 В палате женщины были знакомы между собой. Слева от меня лежала Зоя, почтальон. Справа-Надя, буфетчица железнодорожного вокзала. Напротив—Альбина, заведующая магазином «Школьник», рядом кровать пустовала. А у окна -восьмидесятилетняя Наталья Павловна.
 Специализированного отделения не было, поэтому женщины с разным диагнозом оказались по соседству в своих печалях.
Надя-буфетчица являла собой пышную красавицу-брюнетку. Ее мучили «скачки» артериального давления. И по вечерам, когда больница оставалась с дежурными врачом и медсестрой, Надя, привыкшая к вокзальному шуму и грохоту поездов, и потому не выносившая тишину, включала маленький магнитофон- кассетник и вся палата слушала песни. Неважно какие, неважно о чем. Главное, это избавляло от необходимости вести беседы и к собственной болячке приплюсовывать соседскую.
Но…Для разговоров был день, после обхода. Зоя-почтальон рассказывала, что работа - доставщицей телеграмм ее угробила. Ночные смены. Мало того, что срочные поздравительные ночью не шлют, и телеграфное сообщение о том, чтобы встретили далекого гостя, может полежать до утра. Она ночами несла людям горе. Именно такого содержания телеграммы доставлялись без задержки, в любое время суток. Сообщения от которых стыла кровь, сердце сжималось, а в ушах стоял душераздирающий крик адресата…Бессонные ночи, страх, поселившийся в груди сделали свое дело. Сердце Зои едва работало. Мы вместе  часто гуляли по больничному парку и Зоя с спрашивала:
-Как думаешь, я выздоровлю?
--Конечно,- утешала я, хотя откуда мне было знать.
Альбина, красивая, ухоженная женщина лечила депрессию, которая не заставила долго ждать после того, как потеряла мужа. Она могла безостановочно рассказывать, нашелся бы слушатель;- какой прекрасный человек был ее Слава. И плакала, и улыбалась, когда вспоминала счастливые минуты с ним.
Ее утешали все. Мол, нельзя так переживать. Ведь есть же сын, а там и внуки пойдут.
Но она заученно твердила, что у сына своя жизнь, а она в пятьдесят лет никому не нужна…
Наталья Павловна ни с кем не разговаривала. Она страдала тяжелейшей гипертонией и после приема лекарств не успевала дойти до туалета. Лужи стояли там, где настигало ее недержание. Санитарки орали, делая внеплановую уборку. О памперсах в те времена слыхом не слыхали. И старухина дочь, чтобы умилостивить гнев нянечек, потихоньку давала им деньжат.
Лечение моё, как впрочем и других пациентов, было примитивным. Что имели, тем и лечили. И нулевой результат не позволял менять состав палаты.
 Надя по–прежнему вечерами включала музыку и мечтательно улыбалась, когда чувственно звучало «Молодой человек, пригласите танцевать..Пригласите, пригласите, пригласите…»
Наталья Павловна, хлебнув хорошо микстуры Равкина , спала, как убитая. Альбина, обхватив колени руками, раскачивалась, в такт мелодии и глаза были далеко-далеко..
У меня зарождалась надежда …А Зоя тихо умирала….Операцию делать было поздно….Она задыхалась, бледная, почти прозрачная кожа приобретала нехороший оттенок и все понимали, что совсем еще молодая женщина,уходит.
Всех навещали родные. К Альбине приходили только подруги и коллеги. Сын игнорировал болезнь матери.
Я расцеловывала своих дочек, давала наказы мужу, а он смотрел с тоской и все спрашивал, когда  выпишут. Мол, отпуск на работе не дают, у старшей каникулы, а у младшей детсад закрыли на ремонт, дети без присмотра.
Я сама бы рада покинуть это безрадостное место, но врач не выписывала.
-Как я тебя выпишу, если пульс невозможно до нормы довести. Можешь упасть и больше не подняться. Инфаркт рядом ходит.
По выходным Надя, с разрешения доктора уходила домой. Помыться, постираться. А наевшись дефицитной копченой колбасы, возвращалась на больничную койку с малиновым лицом, готовая к процедурам.
Наталью Павловну дочь протирала в палате, подстелив огромную клеенку. Я и Зоя были «невыездные» и плескались в больничном ржавом душе. А вот Альбина вслед за Надей убедила врача, что ей получше, хочет домой отмыться от больничного запаха.
 В понедельник все отпускники обязаны являться с утра пораньше, до врачебного обхода. А то следующего похода на выходные не будет.
Надя, хоть и запыхавшася, но вовремя промяла панцирную сетку завидным задом. Альбины все не было. Да и обход какой-то странный. Врачи угрюмые. Немногословные, будто для галочки обошли больных. К вечеру стало известно, медсестра проболталась, что красавица Альбина покончила с собой, оставив записку, что не хочет жить без мужа и просила упокоить ее тело рядом с ним.
Для всей палаты это был удар.Зоя плакала навзрыд:
-Мне совсем мало осталось. Я ж чувствую. Но все равно жить хочу…А она…Как могла…
Я ушла в себя и в позе эмбриона, словно ждала защиты от этого страшного известия. А Надя уже не включала музыку, понимая, что в доме, то бишь в палате покойник. Только старуха, Наталья Павловна впервые заговорила:
-Грех это. Большой грех. Но не судите. Когда душа болит, свет меркнет. Не справилась она. Слабая, видать, была. Горя-то большого не видела.
Альбинина кончина не могла быть никак утешительной терапией. Зоя уже не выходила гулять. Надя втихую, прямо в палате заедала стресс все той же копченой колбасой, после чего ее спасал медперсонал от грозящего инсульта. Наталья Павловна по-прежнему делала лужи, а меня… направили в региональный кардиологический центр. И я приняла это как приговор .
Машины в семье не было и я со слезами собирала сумку для переезда на поезде за двести километров от дома. Муж утешал:
-Все будет в порядке. Там все же профильный центр, врачи более компетентные. Может и с лекарствами получше.
Детей решили отвезти к родным: старшую в деревню родителям, младшую заберет сестра, которая живет в Воронеже, куда мне предстояло отправиться на лечение.
                --2---
Огромный, многоэтажный кардиологический центр принимал больных из нескольких областей. Те, кому предстояла операция на сердце, располагались в левом крыле, а все остальные –в правом.
Заведующий отделением, мужчина лет сорока, энергичный, улыбчивый Владимир Михайлович Устинов пригласил меня в свой кабинет. Посмотрел кардиограмму, снял с шеи стетоскоп, послушал.. И сразу на ты;
-И как ты дошла до жизни такой? Возраст еще не тот, чтобы со стариками здесь валяться. Рассказывай.
-О чем?
-Где работаешь, сколько спишь, какая физическая нагрузка.
-По профессии журналист. Но сейчас работаю в идеологическом отделе горкома партии.
-Так за идеологию переживаешь, что к нам умудрилась попасть?
-Все вместе. Я еще депутат городского Совета. И меня по- честному народ выбирал. Они все знают мой номер телефона. То среди ночи звонок: пъяный муж семью гоняет.Я вызываю милицию и сама туда бегу. То с утра пораньше с жалобой на начальство; мужа увольняют, а он единственный кормилец в семье. Еще на моем участке есть ребенок, больной лейкозом. Я половину своей зарплаты им отдаю и пытаюсь найти тех, кто поможет устроить его в хорошую клинику….
-Все с тобой ясно. Будем лечить. И еще посмотрим, что УЗИ покажет.А сейчас на ЭКГ Уложив на кушетку, смазал грудь, поставил присоски, на руки и ноги пристегнул холодные металлические прищепки. Бумажная лента с шелестом и скрипом свилась змейкой в его руках. Внимательно посмотрел.
-Зубец Т в прежнем состоянии, как и при поступлении. Далее тоже все без изменений. Завтра с утра на УЗИ. До трех инфарктов тебе далеко. А вот если будешь так переживать, то не знаю, не знаю…
Во время УЗИ доктор начал расспрашивать, часто ли болела гриппом, когда в последний раз. Была ли высокая температура, сильная слабость….
Слушал внимательно, всматривался в экран, который отображал мое не по возрасту изношенное сердце.
-Сходи на процедуры и через полчасика ко мне.
Когда зашла, доктор рукой показал на кресло. Я села.
-Разговор серъезный . Видимо когда-то грипп дал осложнение и ты переболела миокардитом .Если б я не знал сколько тебе лет, то вполне уверенно мог сказать, что смотрю сердце восьмидесятилетнего человека. Ты понимаешь, о чем я говорю? Разумеется, за время лечения у нас мы поставим тебя на ноги. Уйдет одышка, пульс будет в норме. А дальше ? Мое слово кардиолога, а решать тебе:меняй работу, никаких депутатских страданий, спать не меньше восьми часов. И еще-кардио больные хорошо восстанавливаются на положительных эмоциях. Смотри на жизнь не так серьезно и ответственно.
Все это мне предстояло осмыслить и принять.
Июль, в палате душно. Вышла погулять. Кардиоцентр располагался в сосновом лесу, прыгали белки, в сухом воздухе плавал запах хвои…. Долго бродила среди деревьев и не могла ни о чем думать. Ступор, отупение, безразличие….
Соседки в палате принялись жалеть;
-Такая молоденькая, а уже здесь
-Да не молоденькая я. У меня двое детей.
-Все равно молоденькая.
Пошли расспросы. Рассказы. Рядом со мной лежала онкобольная- Раиса Федоровна, которая после операции перенесла обширный инфаркт. И теперь ей не было покоя. Она охала и ахала по поводу сына, который после окончания института, по распределению попал в Грозный, хотя там войны еще не было. Но со слов сына она знала что-то такое, чего еще никто не знал. И все  лечение было бесполезным.
Напротив стояла кровать Веры, крупной, бесцветной женщины. Она постоянно находилась в состояния пережевывания. Ела и потела, потела и ела….
А в углу женщина с судьбой Альбины. Ирина тоже похоронила мужа. Ежедневно ходила к нему на могилу, хотя вряд ли он уже нуждался в доказательствах любви. Оплакивала до тех пор, пока настиг инфаркт. И в палате тоже пыталась иногда рыдать, но Вера рявкала на нее:
-Без тебя и твоего покойного Виталика тошно. Не заводи свою слезливую пластинку, чтоб мы вслед за твоим алкашом не последовали.
Ирина парировала:
-А ты от обжорства не умри. Лицо уже похоже на винегрет от сала да колбасы.
Я впервые с начала болезни стала улыбаться, ко мне возвращалось чувство юмора. Врач отметил, что я повеселела, а значит дело пошло на выздоровление.
-Помнишь, говорил, что сердечники хорошо восстанавливаются с помощью положительных эмоций. Главное их находить. Тетки в палате веселые? Вот и смейся…
                -3-
 …При выписке, доктор Устинов спросил:
-Повтори главную нашу с тобой заповедь.
-Положительные эмоции, сон не меньше восьми часов. Избегать тяжелых физических нагрузок.
-Молодец. Удачи.
 Поезд тащился часа четыре. Меня никто не встречал. Дети по-прежнему были у родных, муж в командировке.
-Вас отвезти? Ко мне подошел здоровый, молодой парень «бомбила».
-Да, на Алексеева, пожалуйста.
Парень через зеркало заднего вида взглянул ;
-А почему бледная такая, вроде жара все лето …
-Я из больницы..
-Если не секрет, из какой?
-Из кардиологического центра.
Водитель присвистнул.
-А муж есть?
--Да.
-Тогда найди любовника. И забудешь, где сердце находится.
«Это какая по счету заповедь», подумалось, пока водитель нес  сумки до лифта.
  Муж через день вернулся из командировки.
-Давай, Аленка, собирайся на дачу. Там дел тьма.
-Нельзя мне пока быть на солнце и тяжело работать.
-Ничего, с передышкой. А как другие женщины? Они что, здоровы?
И мне вспомнилась последняя заповедь. На мужа  взглянула с неприязнью. И холодок зарождающегося отчуждения неприятно поразил меня
Я всегда и во всем угождала ему. Вставала в половине шестого, чтобы завтрак приготовить, себя в порядок привести, детей младшую в детсад,- старшую в школу отправить. И помощи не ждала. Вечером готовила обед назавтра. Не было и минуты, чтобы отдохнуть.
Что ж, сказал муж на дачу, значит на дачу.
Вечером, перегревшись на солнце, с распухшими негнущимися руками, я рухнула на кровать. Сердце, словно играло со мной в догонялки, воздуха не хватало. Врач скорой помощи сделал кардиограмму, затем укол. Попросил показать выписку из кардиоцентра. Непонимающе взглянул на  мужа.
-У вас дети есть?
-Двое.
-Один будете растить? Если вы ее от дачной и прочей кабалы не освободите, подобная перспектива не за горами.
Все. Больше я не могла и не хотела быть рабыней этих отношений. Понимала, что сейчас он начнет возить с той дачи помидоры, огурцы, баклажаны и превращусь я в маленький консервный заводик.
-Я не хочу умирать. Я не буду больше консервировать, пахать на даче, спать по четыре часа. Если тебя это не устраивает, можешь искать другую.
Муж промолчал. Но недовольство его было очевидным. Двери не закрывались, а едва не слетали с петель, так хлопал, посуда в мойку не ставилась, а летела.
Он уехал в командировку, а я вышла на работу в горком. Как раз накануне своего дня рождения. Ребята из отдела об этом помнили и разбежались с проверкой наглядной агитации по вино -водочным магазинам.
 Загрузив УАЗик водкой и закуской, идеологический отдел поехал в березовую рощу, где стоял, можно сказать, их именной, крепко сколоченный стол. Из под крышки стола достали красный флаг. Прикрепили. Делалось это для упреждения любопытства со стороны тех, кто случайно заедет на поляну. Как оповещение о том, кто здесь гуляет.
Я лишь прикоснулась губами к большому, «рябому» стакану. И друзья не приставали, зная, что  еще слабенькая, не совсем здорова.
К моменту отъезда домой никто уже лыка не вязал.Третий секретарь горкома по идеологии, отплясывала на столе «цыганочку», распустив густую черную косу и напевая с надрывом на манер актрисы из театра «Ромэн». Заведующая идеологическим отделом целовалась с кем-то в кустах.
Мне было смешно. Про себя думала « Отдел к разврату готов».
 Гуляла среди берез,  присела на пенек в одиночестве. Знала, что точка на прошлой жизни поставлена. И никто, никогда не сможет меня переубедить. Счастье и здоровье не могут существовать по отдельности. Нет здоровья, нет и счастья…
…..Муж замкнулся. Вроде не упрекал ни в чем, но недовольство мной распирало изнутри. А мне хотелось, чтобы хоть капельку он пожалел .Хоть молча, взглядом сказал , что любит. Нет. Квартира превратилась в грустное, неуютное жилище, где двоим стало тесно.
С работы я позвонила в ж.д кардиологию,своему первому лечащему врачу.Спросила, что слышно о Зое—почтальоне, которая лежала  по соседству .
-После того, как тебя отправили в кардиоцентр, она еще недельку, может, чуть больше, пожила.
Эта информация переломила мое сознание и жизнь. Я поняла, что жизнь, явление временное и может оборваться в любую секунду.
.
         АЛЛА ГРИЦ