5-й фрагмент из романа Лины Костенко Маруся Чурай

 *Для достижения национальной принадлежности данного произведения и красоты украинской речи - переводчиком в тело перевода сознательно введены украинские слова. Толкование которых помещено в конце текста перевода в виде концевой сноски и помечены * и индивидуальной оцифровкой, заключённой в круглые скобки(х),где икс соответствует  порядковому номеру сноски.
ПРИМЕР: сноска *(9)жинка(транслитерация)/ жінка(укр.)- жена и 2-е значение - женщина.
 ПРОШУ ПРИСЫЛАТЬ ЗАМЕЧАНИЯ О ПРОЧИТАННОМ               


КАЗНЬ
Раздел V 


Светает, Господи, светает…
Трава в росе – парча точь-в-точь.
Мария, Дева Пресвятая,
не ты ли плакала всю ночь?

Цветы нежней небесной синьки –
то шустрый крученый паныч               
пьёт жадно утро по росинке,
вплетаясь в воздух и кирпич.

Тюремщик выполз на прогулку.
Проходит стража по двору.
И эта ночь, как в вечность булькнула!
Сегодня утром я умру.

Печаль осыплется, как маки.
Зароют тело копачи,*(1)*
И лишь на хуторе собаки
рискнут отпеть меня в ночи.

Когда душа неотвратимо
отправится в безвестный путь,
пускай хоть веточку калины
положит кто-то мне на грудь.

… Отмучилась и отгостила          
здесь на неправедной земле
всё пела… А найдётся ль сила
ещё и отхрипеть в петле? –      

И всё. И хватит. Засыпаешь.
Такой непамятью сквозит...
А что, теперь, Маруся, знаешь,
чем одиночество грозит?

Никто на зов не отзовётся.    
Позвать? А кто прийти б посмел?..
Лишь только эхом отобьётся      
тень голоса от голых стен. 
На совесть в кладку прут закован.
В последний раз в окно взглянуть,
услышать голос незнакомый!
Хотя б проститься с кем-нибудь!

Уже не вспомню времени весёлого,
подруг, с кем вместе пелось на селе…
Вдруг вижу – груша, деревце зелёное,
листвой затрепетало на стене.

Вцепились в деревце ручонки.    
Взошли над стенкою глазёнки!
Блакитные*(3)* и карие там были...                               
Я онемела от такого дива.
А дети грушу облепили,
как будто ими – уродила.

Сияют глазки, что оконца храмовые.
Трещит гилляка,*(3)* меркнет белый свет.
– Ты видишь?
 – Где?
– Не видно.
– Да вон там она!
Ты вправду ведьма? А чертей там нет?
– Послушай, ведьма, а, лови-ка грушу.
– А что ты ешь здесь? Кашу или щи?

– Всё, ведьма, прячься. Там пришли по душу!
Уже подходят, на порог взошли! 
               
Вот и прошло моё с людьми прощанье. 
Вас, детвора моих последних дней,
благодарю за дерево познания  –
единственное, где бессилен змей.

… Железа скрежет. В той гранитной яме
незнамо кто грохочет сапогами.
Заходит смерть. Она в людском подобье.
"Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе!
Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе..."

Вблизи ворот кучкуется орава.
Какой там только чуши не верзут?
Прошёл палач – аукнулась Полтава:.
– Везут Марусю, господи, везут! –

Везут Марусю аж за перегоны,
за золотое море ковыля.
Уже голов судейских макогоны
в степи ветрами медными гудят.

Пьянющий Дзизь, губа торчит капризно,
поводья натянув, орёт: – Гатья*! – (4)*
А там, в степи, а там, в степи, как призрак,
стоят врата в страну небытия.

Всё рвутся в степь. Кто воз запряг, кто дроги.
Гук-атаман орёт им:  – Стой, куда?!
Вам, люди, что? – со смертью по дороге,
коль прёте, как тупая череда?

Что их ведёт – и доброго, и злого?
И есть ли грань – где люди, где толпа?
У брамы собрались зеваки  снова.
Вот хорошо, что полк в пути пока.
Как видя произвол, не возмутиться? –
а то бы сабли выхватили все.
Тут самому бы лучше удавиться,
чем видеть эту дивчину в петле!

Лесько Черкес, бедняга, чуть не плачет. 
Есть конь и сабля казака крива.
Пушкарь сказал: – Останешься, казаче,
нам к сабле пригодится голова.

А что сообразишь той головою?               
Коль власти можно всё, а ты – терпи.
Сейчас бы вырвать девушку живою –
и мчать бы, мчать бы, мчать бы по степи!

Народ идёт от взрослого до малого.
О Господи, спаси нас от лукавого!
Смертельное желают видеть тут.
Зачем не знают, а таки идут.

Перед толпой с кадилом поп… Похоже
на крестный ход…               
                На виселицу?! Боже!
Везут одну из наших берегинь* (5)*
во Всех Скорбящих Радости. Аминь.

Евангелие поп гундявит постно.  
До горизонта разлеглась трава…
И так печально, так безотголосно
кричит над степью чайка то ль сова.

А тут ещё и ветер до небес,
земля к ногам пудами налипает.
А тут ещё всех за грудки хватает   
вот этот, правдой раненный, Черкес.

Он говорит: – Вот раньше был обычай –
когда на казнь приводят казака,
так бабонька, прикрыв от всех обличье,
могла сказать: – Я с ним на все века!

Отдайте мне. Вот с ним и оженюсь я!
И отпускали ж смертника в народ.
А что, когда я так спасу Марусю?
– Так ты ж не баба, тут – наоборот.
   
В каком же ты им явишься подобье?
И что им скажешь? Нет, не отдадут.               
   «…Настанет час, и  сущие во гробе   
   услышат глас Христа и изыдут…»               

Поп дочитал. Довольны, что дослушали.
Прошли версту, а может, полторы.
Уже за отмаячившими грушами
исчезли затрапезные дворы.

И тот погост, где над гробками,* (6)*
рекою небо в даль течёт,
кресты в обнимку с рушниками,* (7)*
как у сватов – через плечо.

Остановились. Свежей стружки
кудряшки разбрелись лужком…
Толкалась нагло молодушка
с неугомонным малышком.

Стоял помост. Овец отара
паслась лениво на горе.
Петля качалась мал-помалу.
И кто-то спрашивал в толпе:
– Люди! Кто привёл сюда ребятёнка?!
– Так он же ничего не понимает.

– Вот и баюкайте его дома,
зачем же вы привели его сюда?

– Пропустите мать, пусть станет поближе.
Кто-кто, а она заслужила.
Окститесь, какую мать?!
Да Грыцкову.
              А-а-а, Грыцькову
–  Марусину не выпускают из миста*. (8)*
–  Она ж такая там, полужива.
Осталась с нею жинка* (9)* Шибилиста,
там и Ящиха, там и Кошева.

И пронеслось над пёстрою толпою:       
«Ведут!» И вновь течёт людской поток.       
Сапожник, жук, выпрашивал такое… –
чтоб подарил палач петли кусок.

Умолкли все, никто не шевельнётся.
Лишь две кумы – соседки Вишняка:
– Смотри, кака; идеть и не споткёться.
– У петлю йдеть, а ты смотри кака!

– На мать похожа. Так же гордо ходит.    
Глаза такие ж. Славная коса.
– Скажите, люди, как же так выходит?
За что убивце, да така краса?
 
– Тут как кому. Определенье – шатко.    
Такую б встретил – и на век пропал.
Преступница, – а так и снял бы шапку.
На смерть идёт –  а в ноги б ей упал.

– Поскольку ты крутой мужчина, сроду,
взглянул – и  загорелось сердце сходу,
включился новый голос перед тем,–
увидел, загорелся, полетел…

– Снять шапку?! Только было б перед кем?
 Перед вот этой? То бишь вот такою,
что отравила собственной рукою?
Да чтобы на неё свалилась твердь!
– Побойся Бога, ведь идёт на смерть!

…Она же шла, как не касалась тверди.
Степь сизая текла рекой в росе.
И с каждым шагом, приближаясь к смерти,
была виднее каждому и всем.

Народ стоял насупленный, померкший.
Она же шла с мечтой достичь вершин.
Черты напоминали лик умершей,
и только ветер косы ворошил.

И здравый смысл вступал в противоречье,    
когда на фоне туч с петлёй была
точёная головонька, и плечи,       
и очертанье чистого чела.

И в смертной тишине, почти что дивной,               
когда она целует образок,–
на той высокой шее лебединой
мониста ослепительный снежок.

Тут и палач не утерпел, заёрзал,
занёс мешок, схвативши за края,
чтоб обогреть гордячку, чтоб не мёрзла,
хоть и изок*– дни зябкие стоят.  (10)*

Особняком стоит начальства рать.
Оно отчёт должно в бумагах дать,
что казнь прошла. Соблюдены законы.
Целуют в подтверждение иконы.

О Господи, прости позор уму!
И тут же всадник врезался в толпу.
Взметнулся конь. И на дыбы вдруг встал.  
Бумагой  всадник сотрясал что мочи.

– Остановитесь! Нас уполномочил
сам гетман вслух читать универсал!
– Иван-братан, как ты, Иван, успел?!
Кричал Лесько, тряся его безбожно.
Судья стоял и вдруг невольно сел. 
Кто – плакал, кто – молился осторожно.

Ещё рыданье слышалось кругом,
Кто думал о душе, кто – о невесте,
а Шибилист уж щёлкнул батогом:
– В Полтаву! Мать порадовать известьем!

Горбань детально осмотрел печать.
Отдал судье, тот передал бурмистру. 
Палач – растерян. Тут толпа – кричать.
Смотреть прискорбно на Ивана Искру.

  Гук, атаман, пройдя вперёд немного, 
  поверх голов ревнул, как он умел:               
  – Наш гетман властью, посланной от Бога,
  такой прикз читать нам повелел!

«Дошло до Нас, до гетмана, известье,
иже в Полтаве совершился грех,
который смертью б покарать на месте...
Мы ж сим указом  извещаем всех:

В нелёгкий час кровавых своеволий,
смертей и казней насмотревшись вдоволь,
высказываем и  вдовцам и вдовам,
что делим с ними горе и печаль.

С утратами, уверен, вместе сладим,
и будет погребений меньше свадеб.
Так есть ли прок, что сделанное махом
однажды может оказаться прахом?..

Вина Маруси, кто б ни говорил,
что сгоряча проступок совершила,–
предав любовь, не он ли изменил,
и в этом преступления причина?

Нельзя, карая, забывать о том,
что главное:
            заслуги иль ошибки?
Её душа – что россыпь жемчугов,
сокровищница, клад и голос скрипки.

Нужна нам песнь сегодня, завтра, здесь.
Тем паче, если в дом пришла разруха.
Что помогает воскрешенью духа,
как не певцами сложенная песнь?

О наших битвах – на бумаге голо.
Лишь только в песнях тот огонь пашит.
Певца такого покарать на горло, –
равно, что песню взять – и задушить!»               

Гук, атаман, запнулся (просто веко
задёргалось) и снова зачитал.
Да, дал Бог голосище человеку,
могло хватить бы и на пять Полтав.

– «За песни, что Маруся сочиняла,
за те страдания, что отстрадала,
за батька, что распятым был в Варшаве,
но пред врагом не преклонил чела, –
негоже было б городу Полтаве,
чтоб и она повешена была!

Взяв во вниманье сложность обстановки       
совет Наш: упраздните приговор.
Попутно судьям шлю я установку,
чтоб впредь без разрешенья Моего
не проводили казней самочинно.
Собрав улики, изучить сполна:
зачем казнят и по какой причине?
Смертей не счесть, а жизнь у всех – одна».

Универсал прочитан был публично.
Следить, чтоб дело не всплыло вторично.

А яко дело не дошло до казни
и смерть свою она пережила,
не стоит делать пересудов разных,
она за всё наказана была.

Петля болталась. Осерчали осы.
Толпились люди. Брюхо чухал поп.
Был рад и плотник сереброволосый,
поскольку не востребовали гроб.

Влетел Иван –
сажень с запасом роста.
Сшиб кулачищем лестницу с помоста.
И побежали женщины к Марусе.
Её же угнетала толчея.
Она всё размышляла об Исусе
с изнанки солнца, мира, бытия.
Она стояла. Шли с левады* гуси, *(11)
как будто из другого жития…

– Такого не увидят люди впредь:
Ёй волю дали, а она не йдеть!

– Что с нею? Может, помешалась, Ваня?
Пойди и, коли сможешь, – совладай!
Они стояли. И над головами
осенние всплывали холода.

И не было ни радости, ни чуда.
Отчаянье мерещилось вдали.
Какая ей причудилась причуда? 
И только мать впритык к ней подвели,
Она как бы опомнилась сначала
и отшатнулась от того столба,
и как-то очень трудно возвращалась,
вперёд руками, будто бы слепая,
к реалиям реально привыкая,
как монастырь повапненный* была,   (12)*       
как полотно, как горний мел бела.

– Смотрите, мама, всё и обошлось. 
И целовала шёлк её волос. 

УКРАИНА - ХАРЬКОВ - 2021
фРАНЦИЯ - СОЛИНЬЯК -2023

НЕ АВТОРИЗОВАННЫЙ ПЕРЕВОД С УКРАИНСКОГО

ПРИМЕЧАНИЕ (концевые сноски)

*(1)* Копачи(укр.)- могильщики
*(2)* Блакытни(транслит.)блакитні(укр.)- голубые
*(3)* Гиллякы/гилляка(транслитерация)гілляка/гілляки (укр.)- огромная ветка 
*(4)* Гатья (транслитерация)/гаття(укр.)- Вмесе! - команда, отдаваемая ездовым для упряжки лошадей
*(5)* Берегинь/ берегиня(укр.)в восточнославянской языческой мифологии богиня холмов и речных побережий
*(6)* Гробки (укр.)- Радоница - то же, что первый день после масленной недели
*(7)* Рушники - вышитые полотенца
*(8)* Мисто/миста(транслит.)/місто(укр.)- город 
*(9)* Жинка(транслитерация)/ жінка(укр.)- жена; 2 значение - женщина
*(10)* Изок -  славянское название месяца июнь, червень(укр.)-; в славян. мифол. - кузнечик, месяц кузнечиков
*(11)* Левады/левада (транслит.)/береговые леса, заливаемые в половодье; участок земли без дома с рощей или садом
*(12)* Повапненый (транслит.)/- церковно-славянское выражение, обозначающе гробы повапненные; покрашенный от слова вапь- краска или(укр.)- вапно-известь