Подборка стихотворений первая

(данная подборка напечатана в "Антологии современной
новеллистики и лирики Украины" за 2005 год, Канев)


            * * *
 

Подскажите, как милой шепнуть покороче
связку звуков, ведущую в легкость оков?
От нахлынувших чувств сотрясается почва…
Из заоблачья лучик развязку пророчит,
регистрируя свадьбы на крышах домов.

Пригревает конкретно. Взрываются почки.
Зацветает адонис на склонах холмов.
Жизнь вскипает под каждой обыденной кочкой.
Перелётные прут. Уменьшаются ночки.
В парках – вспышки влюблённо-хмельных голосов.

И среди – на весь мир! – прогремевших звоночков,
мимо мёртвых фонтанов и гордых дубов,
обходя – по безденежью – злачные точки,
мы скользим в высоту локоток к локоточку
и встречаем весны запоздавших послов.

Как тягучи они, мелодично-проточны
очертания млечных мучительных слов!
Свечерело. Беседа журчит неумолчно.
Звёздный клир озирает земли худосочье.
Постовых будоражит экспромт каблучков.


           * * *
 

Начало воскресного дня ничем
не отличалось от других, плавнотекущих.
Я блуждал в лабиринте мирских проблем,
и флаг настроения был приспущен.

В городе дождило, и в отдалённых
сёлах капли вЕрхом наполняли кадки,
чтоб к сроку вызревали паслёновые,
когда солнечный ливень массирует грядки.

В городе господствовало несуразное
вИдение величин больших и малых.
А в сирых сёлах половодье красок
вечное навевало.

В городе бездушно-бездарно-бесплодном
лёгочная ткань мутировала от смрада.
А в древних сёлах кислородом свободы
грудь распирало.

В сёлах – окна, ворота, веранды
праздничной зеленью пышно украшены.
А в хмуром городе безотрадно
мокли здания падшие.

В утробе одного я грезил. Она
рядом витала с вьющимися волосами…
На майские ликовала весна,
которую мы придумали сами.

Рассвет тюльпанов застиг нас врасплох
близ любовно-магнитного полюса.
Пройти мимо робких ресниц я не смог –
глаза познакомились.

Когда удивлённый девичий взгляд
скрестился с моим – озарилась Вселенная
мерцанием ясных слов, невпопад
выплеснув сокровенное.

Улыбка зажгла – свежа и нежна –
жизни светило над нами.
Из сонма подруг лишь Ты одна
могла слушать стихи часами...

От рокота памяти стало тепло
в убогом центре прогресса.
На Павловом Поле почти рассвело.
день начинался воскресный.

Я встал с постели. Косой хлестал
в мутные стёкла. Птицы не пели.
В комнате хАос. Ваза пуста.
Я цветов не дарил Тебе с прошлой недели.

Дождь не преграда. Базар только рад.
Мир бесновался беспомощно-дикий.
Ты спала. Ещё не бомбили Белград.
В руке вспыхнули три гвоздики.

Троица чинно входила в жильё,
и, хотя в чудеса я не верил, -
близилось пробуждение Твоё,
перезвон сердец, поцелуев время.


         АРИЯ


Дождь дошептал вдохновенную арию,
и – врассыпную ошметия туч.
Глазки у девочки солнечно-карие
брызжут весельем в июньское парево.
Воздух подвижен, озонист, шипуч.

Сказочно в городе! Глянь: на обочине
(жаль, маскхалаты промокли до пят)
выстроил взвод тополей озабоченно-
бравый сержантик, нерях пропесочив,
а опоздавших назначил в наряд.

Лобную площадь заполнили зрители:
будущий маршал, толпу разметав,
важно прошлёндал в адамовом кителе
к лужице, где головаш уморительный
плещется, фыркая, как бронтозавр.

Сэр Небоскреб с воробьями сражается
(шустрый их вождь оседлал водосток).
Свистнула грозно гераклова палица…
Нехотя птичья снялась авиация,
дружной армадой порхнув наутёк.

На остановке автобусной паника:
цепь разорвав лукоморную, кот
мчит на свиданье к невесте чернявенькой…
(Как вам, ребятки, моя отсебятинка?)
Сказочно в городе! Время плывёт.

…Полдень. Зенитное право используя,
лучик–проказник напорист и жгуч.
Дёрнул у бочки обшарпанной морсу я,
чтоб подскочила активность глюкозная
и потелёмкал в участок на взбуч.

Мимо пронёсся трамвай переполненный
(душно молодкам фигню щебетать).
Вновь – надвигаются тучи холёные,
небо пленили лазутчики молнии…
Арию дождь замурлыкал опять.


                * * *


Безусловно, мне б хотелось, разогнав забот ораву,
полежать, как на перине,на пушистых облаках,
с высоты обозревая городскую панораму
и парящих над Госпромом эскадрильи мирных птах.

Безусловно, мне б мечталось ярче на вершинах гулких.
Присмотревшись хорошенько и маленько осмелев,
можно было б изумиться чистоте небесных звуков
и послушать на приволье ветра мыслящий напев.

Безусловно, мне б желалось (я из той еще породы,
для которой в кассе держат романтический билет)
снять замшелую одежду, растянуться поудобней
и, пока гарцует солнце, хапнуть ультрафиолет.

Безусловно, мне б досталось испытанье не из лёгких.
Кожа мигом покраснела б, и орнул бы мне, шутя,
флагман облачной эскадры: «Уноси на землю ноги…»
И я зыркал бы в тревоге: где ж Зеркальная струя?

(Безусловно, мне известно, что меж ив запрятан прудик
в толстых стенах из бетона,где прохладная среда.
Летом дети в водоёме коротают время чудно,
ибо с влагой напряженка в центре Харькова всегда.)

Безусловно, люди в ризах мне б грешочек отпустили,
что я щучкой бухнул в воду, остудив свои бока…
По брусчатке громыхают близ меня автомобили,
а над Оперным театром проплывают облака.
 


          * * *
 

Бывалым рыбакам какой резон
съезжать с прикормленной макухой сижи?
Пораньше встать, чтоб солнце горизонт
с востока обожгло полоской рыжей.

Брести чрез лес довольным, словно слон,
и знать: садок к обеду взвоет грыжей.
Но разве рыба рыболовом движет?
Я музыкой пруда заворожён!

Но всё ж люблю ленивых карасей
на удочку тягать. Навеселе
цедить из фляги мутную бодягу.

Вот вздрогнул задремавший поплавок,
и "лапоть" потихоньку поволок
наживку под злорадную корягу.


            * * *
 

Простыми словами про лес предосенний
не скажешь, как глотку свою ни дери.
Уж запах распадных витает явлений,
на ветках цветные зажглись фонари.

Здесь бархатно-жёлтый, там яростно-красный,
зелёный же, в общем, пока фаворит.
Лес, вроде бы, летний, но что-то угасло,
былой, безмятежный утратило ритм.

Долбит еще дятел, но треск оптимиста
замедлен прощальной волшбой бытия.
Здесь листик упал, там орешек скатился,
и птицы собрАлись в чужие края.

Поёт родничок баловливым бельчатам
про длинную зиму студёной водой:
«Чините дублёнки, сапожки, перчатки,
припасы припрячьте в лабаз дупляной».

Дожди обложные готовят вторженье,
в чащобах кряхтят умудрённые пни.
Простыми словами восславим Успенье
в последние тёплые летние дни!


            * * *


Полгода назад Ты к другому ушла,
забыв попрощаться.
Теперь я крещусь на плывущие облака,
читаю Горация.

Бегаю по утрам на школьном стадионе,
гоняю бомжей, опухших от голода,
не женюсь на порядочной девушке заради воли,
ёжусь, когда сырая погода,
нахально ухмыляясь каркающей вороне.

Плохой приметой меня не взять на испуг,
не сказать, чтоб я изменился очень.
С той встречи Осеней мелькнуло не больше двух,
пару раз ловил на волне завывание вьюг,
дважды лопались почки
и не было отбоя от летних мух.

В памятную годовщину хочу запечатлеть
заплаканные глаза октября
и белые хризантемы,
которыми Лель осЫпал Тебя.
Я решил бросить, наконец, якоря…

Помню серый пасмурный день:
облачный кран позабыли закрыть,
и влага переполнила лужи;
желеобразной массой вливался в метро
народец тележечно-кожаный;
я шагал с поднятым воротником, простуженный,
размышляя над репликой из «Ревизора»
про тупые рожи
и какое впечатление она произвела
на туземцев, ищущих женьшень.

(С точностью, к сожалению, я не в ладах.)
Вдруг окно в Институте искусств распахнулось,
и «Голубой Дунай» запАх
в разреженном воздухе улиц.

Аккорды мажора неслись
в антенно-туманную высь,
сбив с панталыку прохожих.
И в радиусе семи миль –
хоть слышимость город гасил –
мне не было звуков дороже.

Правдами и неправдами я пробрался в класс.
Слепили волосы-протуберанцы.
Колдовали быстрые пальцы.
Венский вальс! Венский вальс!
…Тишина рискнула вмешаться.
Композиторы с портретов смотрели на нас.
Успенский буркнул двенадцать.

Из моего ограниченного лексикона
разве выудишь стоящий комплимент?
Ты дышала сплошным озоном,
я поверил в душевный свет
галактического костра,
приютившего неандертальца…

Полгода назад Ты к другому ушла,
забыв попрощаться.

Теперь плетусь по Сумской парка Горького около.
Клумба, скамейка до боли знакомые.
Ветер шаманит нервное соло.
Я вышел из жизненной комы
голый.

Синоптики на завтра предрекают
переменную облачность.

Солнце проглянет картинно,
жестом неуловимым
щедро разгладит морщины
любящим и любимым.

Мифы мои о семье не развенчаны,
расставанья мукА перемелется.
Я безжалостно нежен с женщинами
и безгранично доверчив,
звонко смеюсь, неся околесицу
первой встречной.

Ты ли Штрауса шпарила на рояле?
Время летит безмятежно-стремительно.
Листья с кленов дружно опали.
Близок сезон отопительный.



                * * *
 

Как-то раз по делам я поехал в седые Карпаты.
И когда в выходные накал напряжения стих,
на случайном лотке приглянулся мне том бородатых,
погружённых в раздумья о счастье, светил мировых.

Книгу я приобрёл – и рассветы сменяли закаты.
После долгих дебатов отрёкся от мыслей сырых.
Из философов мне Эпикур полюбился крылатый,
и теперь не ныряю в глубины гигантов иных…

Я живу на земле, где мелькнули сарматы и анты;
где в ХХ – раздолье для своры шутов и шутих…
А в афинском «Саду» мне предложат обед небогатый
с безмятежной беседой об истинах, вечно живых.


             * * *
 

Кроме периодов перепада температуры
и с взбалмошным бабьём разрывов бурных,
мне претит дряхление мускулатуры
у царя зверей, прозябающего в зоопарке,
на пайке готовой под лампой яркой,
тоскующего украдкой о знойной самке.

Льва гнетёт чувство нехватки кислорода,
особенно, когда он «голодный» подолгу,
ведь древний инстинкт продолжения рода
вынуждает гонады вырабатывать гормоны:
венценосец мечется из угла в угол, неугомонный,
и ярость пленника в рамках закона.

Лёгкие-помпы часто качают воздух:
любимец публики не в духе и предельно грозен.
Посетителей просят удалиться, пока не поздно.
Телефон докрасна раскалила пресса.
Директор распекает смотрителя словом нелестным.
А лёва задумался о невесте…

Безгривая вовсе не требовательна к мужу:
ей прогресс совершенно не нужен;
была бы голяшка антилопы на ужин,
звёздной ночью чтоб стрекотали цикады,
с моря дул ветерок прохладный
да милый умиротворённо мурлыкал рядом.

Львица обитает в африканской саване,
не ведая, что люди умны и коварны;
на симпозиумах они обсуждают обширные планы
размножения в неволе диких животных;
численность хищников общественность беспокоит –
в клетке молодожёнам будет вольготно.

Ниспошли им, Всевышний, счастливо плодиться!
Прогоните зевак, невзирая на лица.
А как львята пойдут – вспыхнут бойкие блицы.
От идиллии сей, прихожу в восхищенье.
Для певца облаков узы брака священны…
Есть на свете Она или поиски тщетны?

Я задыхаюсь, несу понос словесный.
Без любимой не нахожу себе места.
Одиночество в малых дозах полезно.
Бесчисленные миры. Слепящие Солнца.
Космический шторм. Рык богоборца.
И мне ничего, кроме искренности, не остаётся.


        * * *
 

Вам хихоньки да хахоньки,
а никуда не денешься,
когда листочек махонький
к земле крылит на бреющем.

Жизнь звёздная закончена,
и прелью пахнет приторно.
Остались горько-сочные
нам ягоды не считаны.

В них первыми морозами
бобыль ноябрик втюрился.
Под небесами грозными
всё веселей на улицах.

А дедушка задумчивый
разводит антимонию,
внучку шепча по случаю,
что дни пошли холодные.

Но тот его не слушает,
вовсю смакуя сладости, –
не знающий бездушия,
взволнованный и радостный.

Доест малец пирожное,
зацепит ветки с крашенью
глазёнками тревожными,
чудес не открывавшими.

Пылает без оскомины,
теплом людей одаривая,
как снадобье любовное,
рябиновое зарево.


         * * *

         Наташе Зимовец

В звонком воздухе светлая тайна
звуков чистых, магических, плавных.
За гроши не распродали мы
чувство чуда морозного рая
в час, когда напряжённо мерцает
зодиак слобожанской зимы.

Ощутимо прибавил морозец.
Закружились снежинки-стрекозы,
зазывая на джигу меня.
Разве скрип первозданного снега
не наводит на мысль о побеге
от бездарных картин бытия?

Молодецки взметнулись сугробы.
Месяц выскользнул грозно дозорить
над позором державной реки.
Затрещат ледяные доспехи
репетицией сдвига эпохи,
и прохожий сожмёт кулаки.

Но высокой лирической прозой
стужу сердца излечит берёза,
и любовь заструится в домах.
В ожидании зоркого солнца
бесконечная музыка льётся
о лучистых славянских глазах.

В зимнем воздухе тихая тайна
звуков тёплых, волшебных, кристальных.      
На груди замирает Она.
Озарения гаснут мгновенья,
и над зыбким алмазным забвеньем
благодарная звёзд тишина.