изумруды в двести карат

Изумруды в двести карат, в знобе золота – аквамарины.
Ничего не просила, но, бог! –  блеск и роскошь у трона Марины.
Пасти волн режут вглубь лучи, непогода боднула якорь.
В день Ионы Марина пришла в первый раз. Убийственно-ярко

Ослепив накренённый фрегат электрической мандрагорой.
Я цыганку в порту осмеял, но сейчас к чертям эту гордость:
Наползающий в пене обвал замедляется  выгибом волглым,
Трос рычал,  бил в ребра штурвал, выла палуба  дикой виолой.

Провожая, Мария, не жди, горяча, как печаль и суглинок,
Ты отчаялась и приняла: с той поры в каждой часть от  Марины
Я ищу. Время, праздность и пыль точат град,  здесь мы мнимая паства.
Я горюю, Мария, что строй моих струн жмёт тоски каподастр.

Суша тесна,  и  в слёзном:  Прости! – к морю, спячки срывая саван,
Отрезвлён, я на ветер встаю,  без раздумий, вернусь ли в гавань.
Чую фатум смертельной красы  леденящей, созвучный расправе,
Безжеланность — и тайна и рок: амбра, шёлк, жемчуга  и лавр, –

Всё ей тлен, что Марине мой скарб: бриллианты ли, власти  риза!?
Караваны казней и дум, мрачной раковины элизиум –
Трюм рабов. Но я главный средь них! Входим в тихий закат кровавый.
Долготе волн в волнении молюсь, воспалён, предвкушением  растравлен.

Я легенда, я пленник, я червь! Ропщет, в трепет повержен простор мной.
Дар мой нынче  по нраву богам,  жду мой Шторм в ликовании скорбном.
Шквал — саргассовый левиафан – флот сомнёт мой,  но бьётся о гравий
Дерзкий дар, тот что морю сродни, воспевая любви моей славу!