Первый мороз

Как хорошо в детстве проснуться ранним-ранним утром в бабушкином доме. Стараясь тихо, почти не открывая глаз, чтобы не спугнуть сон и не растерять сладкую дрему, на ощупь пробраться в прихожую; накинуть прямо на футболку, в которой спал, огромный тяжелый серый бушлат и сунуть босые ноги в глубокие галоши, блестящие черной глянцевой резиной снаружи и тлеющие изнутри когда-то ярко малиновой тканью, открыть дверь и выйти во двор.
Белый тусклый свет и морозный туман. Свежо. Тихо. Еще все спят. Не слышно птиц. Еще собаки, забившись в свои будки, греют черные носы, свернувшись калачиком. Только где-то за домом, в конце переулка, за речкой, за прудом, тяжело и гулко, будто темно-бурый медведь, дышит большой металлургический завод, разлегшийся вдоль всего горизонта. Тонко и жалобно вскрикивает одинокий локомотив, не спеша толкающий впереди себя, похожие на глубокие чаши, вагоны с еще горячим шлаком. И небо вспыхивает нежно-розовым цветом, когда в отвал опрокидывается первый ковш. В воздухе чувствуется отчетливый, чуть кисловатый запах дыма из домашних печек, которые, как и большие доменные печи, топят углем. Но домашние печки топят не коксующимся углем, а стараются греться самым древним и лучшим из углей – красивым, блестящим антрацитом.
Конец осени. Еще не выпал снег, но ночью был первый мороз, и все покрылось белым искристым инеем. Все будто обсыпано сахаром: густые ветки яблонь и груш; тонкие прутики кустов малины; и всё еще зеленые зубчатые листья клубники, скрывающие края деревянных мостков по которым я бегу к нужному строению в дальний угол сада.
Туалет был строением основательным, высоким и просторным. Справа от входа вдоль боковой стенки тянулась полка, шириной не менее полуметра, а может и шире. В глубине на полке стоял объемный ящик, а на стенах висели какие-то дедушкины инструменты, почему-то изгнанные из сарая. Над полкой располагалось узкое, но высокое окно, пропускавшее много света и летом можно было спокойно читать. А читать было что. В ящике и просто на полке хранились старые журналы: «Работница», «Здоровье», «Крокодил», но я любил небольшие толстенькие «Человек и Закон». В них печатались детективы с продолжением. Большой удачей было откопать в ящике выпуски «Искателя» за 60-е годы, приложения к журналу «Вокруг света», на обложке которых имелись такие притягательные в детстве слова: «Фантастика. Приключения». Но сейчас не до чтения. Я стою и рассматриваю как красиво искрится иней, покрывший сплошь всю заднюю стенку уборной. Осторожно, будто боясь, что она меня укусит, царапаю ногтем указательного пальца белую пушистую поверхность, похожую на шерстку северного зверя. И тут же, мороз, который я не чувствовал до сих пор, будто через кончик пальца проникает во все тело, и я понимаю, что ноги у меня совсем голые.

Быстро. Бегом. Назад. Выбежав из сада к дому, я замечаю возле крана забытое на улице с вечера ведро. Черная вода затаилась на дне, отгородившись белым тонким узором из ледяных лучей, стрел, иголок. Так соблазнительно проломить пальцами хрупкую корку, поймать скользкий прозрачный осколок, откусить и слушать как лед хрустит на зубах. Очень хочется смело зачерпнуть обжигающее холодную воду вместе со льдинками и быстро-быстро умыться. Но не теперь. Утром.

А сейчас быстро вернуться в жарко натопленный дом. Пробежаться босиком по теплому деревянному полу, выкрашенному блестящей коричневой, почти красной, краской. Забраться под толстое пуховое одеяло. Закрыть глаза. Согреться. Дождаться, когда успокоятся мысли, спрячется сознание. И наблюдать как начинает возвращаться из темных глубин распуганная стайка ярких, разноцветных снов.