Лесной царь

Где вы, братья и сестры?
Стих кипёж у костра,
Люд бродячий
Присмирел на опушке,
Отшумев, откричав незнакомо…
Лагерь, шумный и пестрый,
Что дразнил нас вчера,
Сном охвачен:
Все наполнили кружки
Из лесного ручья
Темной дремой.

Наши гости-приблуды —
Неуемный народ,
Лицедеи.
Подойдем без опаски.
Не пугайте их зря
Сычьим криком.
Что напеть им, покуда
Чары дремлющих вод
Здесь довлеют?
Не забытую ль сказку
Про лесного царя —
Ольх Владыку?

Про чащоб властелина,
Что несется зимой
В час ненастный
В гон бессмысленно-вечный,
Увлекаем во тьму
Волчьей стаей.
Сани выблестил иней,
Мчит их вихрь ледяной
По-над настом,
Пышной мантией плечи
Облекают ему
Горностаи.

К долгонощному Йолю
Струи длинных волос
Поседеют.
В них рождаются вьюги,
И концы прядей всех
Ловят ветер —
Чтоб пустить через поле
С воем яростных гроз
И метелей
И окутать округу
В горностаевый мех,
Чист и светел.

После новая юность
Возвратит отблеск льна
Светлой гриве,
И задор сменит мудрость:
Он выходит к шестам
У селений,
В май, обманчиво-лунный,
Взбудоражен без сна,
В пляс игривый,
Чтоб исполнить под утро
Самым щедрым устам
Гимн весенний.

В заповедной дубраве
Он творит колдовство
Ночью Литы,
Слов магических звенья,
Что рожденье несут
Или лечат.
И полей разнотравье
Привечает его
С верной свитой
Белоснежных оленей,
И герольдом в лесу
Мчится кречет.

В сумрак осени скорбный
Он уходит один,
Игр и песен,
Что так любит Владыка,
Сторонясь до поры,
В край ольховый,
В непролазные корбы,
Через плеши трясин,
Лихолесьем,
Где в стволах чьи-то лики
Сквозь морщины коры
Зрят сурово.

Там, где ветер разносит
Аромат чабреца или тмина,
Грезит мертвая пустошь
О цветах луговых
На рассвете.
Там набросила осень
Хрусткий плащ багреца
На руины —
Целый город, уснувший
Под слоями листвы
За столетья.

Не увидит ни кречет,
Ни древесный народ,
Ни олени,
Как, вжимая ладони
В листья — к прошлому клич,
Дальше, глубже… —
Пред жильем человечьим
Их Владыка встает
На колени
В самом низком поклоне,
Будто тщится достичь
Век минувший…

* * *

Город встал у окраины древнего леса,
Он угрозам старух и волхвов вопреки
Вырос вдруг, мановением княжьей руки
У опушки священного леса.

Юный князь принужден был покинуть отчизну
И в пустынный тот край он народ свой привел,
Средь нечастых в округе разбросанных сел
Утвердился, покинув отчизну.

Мудрецы уверяли, что лес тот опасен,
С древних пор он привык к подношениям жертв
И каких за века он не видывал зверств? —
Для пришельцев он будет опасен!

Только князь их не слушал — крушил противленье
В деревнях, но не трогал лесных алтарей,
Не охотился праздно на диких зверей,
Хоть жестоко крушил противленье.

С той поры листья падали десятилетья,
Славный город знал только достаток и мир,
Лес был щедр к поселенцам, хранил и кормил
Вот уж долгие десятилетья.

Мудрый князь не велел с лесом городу спорить:
Если кто-то в чащобе сбивался с пути —
Забывали его, не пытались найти.
С лесом было не велено спорить.

Но с годами не стерлись былые обиды,
И однажды с далекой родной стороны
Давний недруг явился и встал у стены,
Не простивший былые обиды.

Он привел с собой неисчислимое войско
И осадою встал, седовлас и угрюм,
Не однажды бросал он в отчаянный штурм
То лихое несметное войско.

В час, когда разразилась свирепая буря,
По воротам нанес он последний удар
И пустил переулками меч и пожар
Под рычанье клокочущей бури.

Наверху же, в укрытии стен цитадели
Князь изранен лежал, слыша крик воронья
И не ведая, живы ль его сыновья,
Защищавшие высь цитадели.

В ночь глухую с усильем поднялся он с ложа,
Не прощаясь с охваченной дремой женой,
Проскользнул в одиночестве в ход потайной,
Он, поднявшись со смертного ложа.

Словно копьями, сучьями щерилась чаща,
Плащ парчи золотой раздирая в клочки
Над тропой, ускользавшею из-под ноги,
Грозно сучьями щерилась чаща.

Он шагал и за ним след струился кровавый,
Босиком — через топь и густой бурелом,
И полночные твари шептались о нем,
Привлеченные следом кровавым.

В сердце леса без сил опустился он наземь,
Рукотворных святилищ людских не ища,
Только кутаясь зябко в обрывки плаща,
Опустился в дубраве он наземь.

Здесь в глуши было тихо, покойно, как в храме,
Звуки битвы сюда долетали едва,
Только сонно вздыхала резная листва
Ароматным покоем, как в храме.

«Лес великий, к тебе я взываю с мольбою,
Мы соседями добрыми были всегда,
Брали мы только то, что велела нужда,» —
Так к дубраве воззвал он с мольбою.

«Если хочешь, с тобой рассчитаюсь я жизнью, —
Наших жизней и прежде платили мы дань, —
Но прошу — помоги нам, на выручку встань,
И с тобой рассчитаюсь я жизнью!»

Был ответ ему — шорохом, шелестом, скрипом,
Шагом тварей с латунным мерцанием глаз,
Что скрывались во тьме, — леса вкрадчивый глас
Внятен был меж шуршаньем и скрипом:

«Жизни нет у тебя, чтобы ей торговаться.
Недостанет ее, чтобы отсюда уйти.
Труп же твой, человек, мне не нужен, прости.
Жизнь кратка, чтобы ей торговаться.

Верю я, ты был добрый и мудрый правитель:
Твой народ на чужбину пошел за тобой,
И во имя твое ныне тянется бой.
Верно, ты был хороший правитель.

Те, кто в час полуночный на троп перекрестьях
Оказались — остались по воле своей,
Чтобы лесу служить до скончания дней,
Очутившись на троп перекрестьях…
 
Город твой, если нынешний день одолеет,
После в землю мою сгинет с ходом времен,
Под плетеньем корней и листвой погребен,
Если даже сей день одолеет…

Если хочешь обресть ты великую силу —
Мне не мертвое тело, а вечность отдай,
Будет царством твоим необъятный мой край,
Обретешь ты великую силу».

Что есть вечность — постигнет ли смертного разум,
Если холод последний синеет в губах,
А сознание жжет за возлюбленных страх?
Что есть вечность — постигнет ли разум?..

Солнце встало, и дело казалось решенным.
Неприятель готов был войти в цитадель.
Вкус победы был сладок, пьянил будто хмель, —
Право, дело казалось решенным.

Но внезапно зов рога раздался тревожный —
В изумленьи захватчики смотрят во вне,
Видя лес, подступающий к самой стене
На глазах их, под вызов тревожный.

Много песен сложили тогда менестрели —
Как Владыка лесной на захватчика встал,
Как древесная плоть сокрушала металл,
Много пели о том менестрели —

Как неслись на врага из-под полога леса
Росомаха и волк, и неистовый вепрь,
И безглазые чудища топей и недр
Приползли из-под полога леса,

Как из облака крон, из укрытий ветвистых
Слали меткую смерть тетива и праща —
Еле зримые люди в плащах из плюща
Слали смерть из укрытий ветвистых.

Многим в городе были знакомы их лица —
Тех, кто в чаще пропал, не вернулся домой,
Но повадка пугающе стала иной,
Хоть казались знакомы их лица.

После выехал он — на чудовищном древе,
Многоглавом, подобном дракону стволе,
Что ступал, будто зверь, по дрожащей земле,
Царь пришел на чудовищном древе.

Вызывая противника на поединок,
Он к воротам спустился под сотнями глаз
И застыл, сам могуч и недвижен, как вяз,
Предлагая врагу поединок.

Был в венце он из прутьев — без шлема, доспехов,
Облачен в одеянье из листьев и кож,
И ни меч при бедре не держал он, ни нож,
Он явился на бой без доспехов.

Драться враг не спешил, но его кондотьеры
Настояли, что должен он вызов принять,
И, кляня беспощадно наемную рать,
Вышел тот пред полком кондотьеров.

Замахнулся он с силою неодолимой,
Но Владыка наш голой рукою клинок
Охватил и… сломал, как сухой черенок,
Сталь, летящую с бешеной силой.

Взор его был спокоен и темен, как омут,
И взглянув в этот мрак, до бездонья отверст,
Пал внезапно противник к ногам его — мертв,
Встретив взор его, темен, как омут.

Город тяжко молчал. Ни салютов, ни криков,
Ни подброшенных шапок — одна тишина.
Княжьи дети к воротам сошли, и жена,
Без победных приветствий и криков.

Он щеки ее робко коснулся ладонью,
Но княгиня с испугом смотрела на шрам —
Меч как будто о камень ударился там,
След засечки оставив в ладони.

Только ныне он понял — и старшему сыну
Отдал княжеский перстень, вернулся на ствол,
Как на трон, и обратно в чащобу ушел,
Вверив город свой старшему сыну…

Годы минули, жизнь заструилась, как прежде,
Лес был городу верный, надежный сосед,
И каких в деревнях не бродило легенд…
Впрочем, их сочиняли и прежде.

После майских ночей — говорили — и Литы
Часто дети рождались, что ведали лес,
Был им речи ясней птичий свист, рыбий плеск,
В ночь Бельтейна зачатым, и Литы.

В должный срок уходили — ведь с лесом не спорят.
Отпускали их близкие, отгоревав,
Утешались: «На службу, к Владыке дубрав!»
С лесом было не принято спорить…

Так давно это было, что все позабыто.
Уступил город лесу с теченьем времен,
Под плетеньем корней и листвой погребен,
И преданья о нем позабыты.

Только лес вековечно хранит свои тайны —
Тайны беличьих складов и яростных битв,
А Владыка наш горд и не красноречив,
Как святыню хранит он те тайны.

* * *

Зазвенели пичуги,
Заалела заря,
Приготовясь
В новый путь, гонят гости
Подвижное жилье
В шаг кобылий.
Пусть несут без натуги
Беднякам и царям
Эту повесть,
В залах и на подмостьях,
Веря в то, что ее
И сложили.

Мы ж к отцу, что есть духу,
Пусть ему напоет
Наша стая
Песнь о таборе дивном,
Что прислала к нам в дом
Ныне осень.
О делах людских слухи
Для него наш народ
Собирает,
Чтобы ждать терпеливо
В древнем царстве лесном
Новых весен…


© Targhis 2021