1. 7. 14. Константин Коровин. Венок сонетов

ОСТАНОВЛЕННОЕ СОЛНЦЕ

............................ автор: Мария АБАЗИНКА

 

I.

Колосс бездушный смертью уязвив,
Спасая мир любовью непреложной,
Открыл Господь, что веруя, возможно
Всей жизнью спеть ликующий мотив.

Вплетая голос в хор великих дел,
Творением Создателя прославить
Кто в этой жизни страстно не хотел?
Талант пустить не в игры да забавы,
Познав, что дни ленивы и лукавы,
Вложить свой труд в дарованный удел…

Родиться здесь – удачное начало:
Московский климат к саду не суров.
Садовник, ожидающий плодов,
Какой клинок твоя рука держала?


II.

Какой клинок твоя рука держала,
Небесный страж, неоспоримый рок?
Отверз таланта трепетный исток,
Но скорбь налил до краешка бокала…

Красив, свободен, баловень судьбы,
Без меры обаяния, веселья,
За лёгкость нрава искренно любим,
Друзьями признан сразу, безраздельно,
Пока душа не ведает похмелья, –
Способен мир поставить на дыбы.

Коровин – первый экспрессионист.
Во свете слава перед ним бежала.
Пускай высокий путь порой тернист.
О, ада тьма, твое бессильно жало!


III

О, ада тьма, твое бессильно жало,
Но яд греха таинственно проник,
Вину и сожаление внушая,
Лишая сил искрящийся родник.

Возможно, без печали блага нет…
Вниманием учителей, хористок
Не обделён…  и первый есть портрет,
Неловких чувств дурман во взгляде мглистом –
Как воплощение беспечных лет
И ветра, что изменчив и неистов.   

Он будто сорван раннею женитьбой,
От всех её причины утаив…
В отъезде – под предлогом благовидным.
Рай – это берег, даль, морской прилив.


IV

Рай – это берег, даль, морской прилив…
Сердечный жар надеждой остужая,
В упрямых грёзах о семейном рае,
То спорит, то подчёркнуто учтив.

Так птица ищет правильных путей,
Чтоб до гнездовий в ураган добраться,
Так море холодеет от контрастов.
Тревожная душа, на холст излей
Тоску и боль в палитре ярких красок,
Дразнящий свет бумажных фонарей.

Дождливым дням в священной пустоте
Не удержать срывающихся листьев…
Горят густые чувства на холсте,
Открыта вечность взмахам легкой кисти.


V

Открыта вечность взмахам легкой кисти.
Не плачь, больное сердце, говори,
Пожалуйся в пустое небо, мистик,
О том, как тьма крадёт аквамарин,

Как затухают горестные свечи,
Играют в прятки блики на стекле,
На цыпочках идёт гурзуфский вечер
По хрусткой, развеваемой золе
Сожжённых, превращённых в серый тлен,
Мечтаний и надежд – ничто не вечно.

Ещё не всё… изобразить позволь
Любви незабываемой остатки…
Трепещет сердце ревностно и сладко –
Высоких чувств на холст излита боль.


VI

Высоких чувств на холст излита боль,
Казалось: чем дышать ещё осталось,
Любовь больная, если – не тобой?
Где глубже грусть, там трепетнее радость.

В театре ждут друзья: Серов, Шаляпин,
Близки Саврасов, Репин и Куприн…
Размах столичный празднично масштабен.
Ученики…  и подрастает сын,
Талантлив – жив пример и образ папин.
Да будет утешением седин!
 
Гостят на вилле дамы и артисты.
Ни грешником он не был, ни святым…
Рисует море, объезжая Крым –
Исток сомнений, скорби, сладких истин.


VII

Исток сомнений, скорби, сладких истин
Тех напоит, кто истинно близки;.
Беспечны и пленительно лучисты
Пейзажи из-под мастерской руки.

Земля – благословенный крымский сад,
Где солнечные зайчики играют
На лицах женщин…  воплощенье рая:
Друзья в тени деревьев, звон цикад,
Глаза любовь под шляпками таят,
По-детски радостно вокруг взирая.

О, простодушный мир идеалиста!
Штрихи полотен смелы и легки,
Как будто гений лечит от тоски,
Надеждой одарив душою чистых.


VIII

Надеждой одарив душою чистых,
Распахнут край восторга и цветов.
Отныне – утром, вечером и присно
Художник рисовать его готов.

Заглядывают в окна Адала;ры –
Облюбовали чайки эти скалы,
Как томный дух – прогретый солнцем дом.
В блаженном созерцанье идеала
Не думай, жадный зритель, лишь о том,
Что взгляд не напитать – ему всё мало!

Пока ещё беспечно-голубо
Над морем неразбуженное небо,
Смотри, доколе сердце не ослепло:
Ах, сколько роз в гурзуфской Саламбо;!


IX

Ах, сколько роз в гурзуфской Саламбо;
Отрезаны, но так и не увяли!
Не меркнет свет на ветреном причале,
Остановил как будто солнце Бог.

Букет лениво держит лепестки.
Не насладится песней моря ухо.
Испариной подёрнулся стакан…

От щедрой и заботливой руки,
Наверно, перед горестной разлукой,
Прекрасный миг и мне на память дан.

Ласкает кожу свежий бриз, и слышу:
Ворчит упрямо галька под пятой,
На блюдечке – блаженство спелых вишен
Любви навек подарено тобой!


X

Любви навек подарено тобой
Сияние, подобное брильянту.
Пытливый взгляд уже одобрил Ялту,
Где горы нависают над тропой.
Перенеслось движение пейзажа
На холст мазками, грубыми порой,
Сознание поэтов будоража
Непостижимой огненной игрой,
Как будто это и не масло даже…
Художник – человек, а не герой.
Когда невыносимо кисть сожмётся
Под тяжестью болезненных угроз,
В Париж уедет живописи Моцарт,
Успев запечатлеть мир ярких грёз.


XI

Успев запечатлеть мир ярких грёз,
Поверить в то, что он извечно светел,
И что не ты – солёный свежий ветер
Такую нежность на холсты нанёс…

Брести на пирс, рыбачить в Балаклаве,
Сомлевший мир любовно созерцать
Вдали от суеты, хулы и славы,
Не ведая начала и конца,
Творить вне моды – дареное право,
Святое наслаждение творца.

Кровавый цвет предчувствием прозренья
Распарывает голубой елей,
И оттого – тревожней и милей
Предгрозовые тихие мгновенья.


XII

Предгрозовые тихие мгновенья
Уходят, рассыпаются во прах.
В сознание грядущих поколений
Вселяется надолго липкий страх.
 
Тревожит душу гулкий конский топот,
В гостиной – запах пороха и пота,
Горчит в прозрачном воздухе беда.
Отель как будто дух военный копит.
Художник покидает Севастополь,
Чтоб не вернуться больше никогда.
 
Пускающим Россию под откос
Ораторам грядущих лихолетий
Заранее смирением ответив,
Какой тогда предвосхитил вопрос…


XIII

Какой тогда предвосхитил вопрос,
Летящий из небесного колодца?
Сжигает остановленное солнце
Палитру накалённо-ярких грёз.

Великому и тяжестей – по силе.
Чем жизнь темней, тем красочнее сны.
Чужой причал… а где-то там… в России…
Поля под снегом так же холодны,
Отвергнуто учение Мессии,
Пророки от земли отчуждены.

Пока в глазах не помутнели тени,
Господь, излей полуденную синь:
«Ты любишь ли Меня?» – ещё спроси –
Аз есмь ответ. Даруй мне дни мучений.


XIV

Аз есмь ответ. Даруй мне дни мучений
За буйный цвет бесчинствующих лет!
Дай заплатить за совершенный гений
Самим собой – богатства больше нет…

Седое небо нависает ниже,
Душа слезами заливает пыл,
Весь мир многозначительно застыл…
 
Совсем другое солнце над Парижем,
Завёрнутое в блеск иных светил.
Неведомо – чем дух блаженный движим.

Как по весне поток бежит в залив,
Чтоб кротко в нём до капли раствориться,
Так входит в Сущего любви частица,
Колосс бездушный смертью уязвив.


XV

К олосс бездушный смертью уязвив,
К акой клинок твоя рука держала?
О, ада тьма, твое бессильно жало.
Р ай – это берег, даль, морской прилив.
О ткрыта вечность взмахам легкой кисти,
В ысоких чувств на холст излита боль –
И сток сомнений, скорби, сладких истин;
Н адеждой одарив душою чистых.
А х, сколько роз в гурзуфской Саламбо;
Л юбви навек подарено тобой!
У спев запечатлеть мир ярких грёз,
П редгрозовые тихие мгновенья,
К акой тогда предвосхитил вопрос? –
А з есмь ответ. Даруй мне дни мучений.



«Моцарт живописи» — это образное определение закрепилось за блистательным русским живописцем Константином Алексеевичем Коровиным с лёгкой руки его коллеги, педагога Бориса Иогансона. Второе – Шаляпина: «Паганини в живописи».

Константин Алексеевич Коровин (1861 г., Москва – 1939 г., Париж) – живописец, театральный художник, педагог и писатель. Академик живописи (с 1905 г.). Главный декоратор и художник московских императорских театров (с 1910 г).

    Его оформление спектаклей произвело переворот в театрально-декорационном искусстве. Особенным успехом пользовались его работы по оформлению опер и балетов.
    Преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и в Строгановском училище. Его называли первым русским импрессионистом, его творчество потрясало современников: одних шокировала небрежность и аляповатость мазков, другие видели главное – новаторство колориста.
    Революция изменила его жизнь кардинально: увольнение, безденежье. В 1922 г. художник эммигрировал в Париж, но жизнь за границей стала шестнадцатилетней трагедией.
    Наряду с даром живописца, К. А. Коровин обладал и незаурядным литературным талантом.  Когда ухудшение зрения вынудило полностью отказаться от изобразительного искусства, художник продолжал писать рассказы. Написал более четырёхсот рассказов, которые публиковал в эмигрантских парижских изданиях.

    Саламбо – так назвал К. Коровин построенную для него по его проекту в Гурзуфе дачу. Вокруг виллы росло множество роз, из которых художник составлял букеты и рисовал их на множестве картин.