Том 7 Годы. Книга 4 Часть 1 Двадцатый

ДВАДЦАТЫЙ

Генрих Зорингер


У местного падишаха

Твой дом на холме
Срублен из сосен,
Сухих корабельных.
Ряж, ствол к стволу.
Ты, в белой чалме,
Зол и несносен,
В рисунках нательных,
Зовёшь к столу.

Я голоден, гол,
Стул придвигая,
Тянусь за бутылкой.
Я — званый гость.
Но вдруг твой глагол —
Правда нагая.
Стою' с рюмкой, вилкой.
В воздухе злость.

Какая из жён
Норов не кроткий
Наслала с натуры
В твой пылкий ум?
Ты, царь — напряжён.
Тост твой — короткий.
Зачем звал, понурый?
Затеял шум?

Твой холм под дворцом
В спешке покину.
Терпеть самодура
Певцу невмочь.
Не буду льстецом.
Сделаю мину
Глупца-балагура,
И в холод, в ночь...


Спираль

Благодушно притихли —
Те, кто с рослым давленьем.
Не посмотришь с презреньем
На магнитные вихри.

Шаг за шагом, назад,
До скончания спеси,
Не поют голоса
Еле слышимых песен,

О тоске не поют
В зеленеющих кронах,
Создавая уют
Возле шаткого трона
Судьбы'.

Юность, детство, восходы,
Затуманены взоры,
Подошли пароходы,
Чудом выросли горы,

''Дрожки'' шатки и валки
Фараонши заправской,
Вот и лыжные палки,
Как снаряд скандинавской
Ходьбы...

А на солнце пятно,
Как на лбу Михаила,
Омерзительно мило.
Хорошо, что одно!


Опять вопросы

Кто мы?

Кто мы, сидящие в ночи'
Под лампою, с пером за ухом?
Души' врачи? Иль палачи?
Иль психи с мутным, тёмным духом?

Что нам доступно? В чём права?
Летят в неистовом напоре
Слова, как летняя трава
Сгорая, та'я в вечном споре.

Не видеть дом издалека,
Судить по слухам и поспешно,
Не ведать, что творит рука —
Нам уготовано, конечно.

Наш пафос, юмор, баловство,
Все откровения и враки —
То словно божье волшебство,
То словно вой кривой собаки.

В плену сердечной кутерьмы,
В цепях больного сумасбродства,
С луной на ты — так кто же мы?
Адепты света и уродства...

Кто они?

Их убило пространство за то, что они жили вечно.
Время мимо прошло, чертыхаясь, грозя кулаком.
Но когда в небесах появилось летящее нечто,
Превратились они в угольки, унеслись с ветерком...

Кто спит?

Руководил движеньем сна
Талантливый диспетчер.
Как солнце, жёлтая луна
Смущала зимний вечер.

Мелькали в ды'мке фонари,
Статичные по сути.
В последнем отблеске зари
Краснели глазки жути.

Дремала мудрая страна,
Забывшая оковы.
Смотрелась жёлтая луна
В бесснежные просторы...

Кто?..

Пять
Пробуждений
До утра'.
Мигает свечка.
Ах!
Как волнующ
Скрип пера.
Стучит сердечко...

Все страхи наизусть
Я знаю.
Не мне твердить войне
О шансе.
Достойных много. Пусть
Дерзают.
Вся боль моя, во мне
Останься
Навсегда...


Прохожий

Ветер. Ночь. Прохожий.
Сел, а встать — никак.
Плакал он, похоже.
Снег летел во мрак.

В шубе, в шапке пышной
Город спал без сил.
Ночь смотрела хищно.
Спрашивал чуть слышно,
Ей перстом грозил

Странный тот, пропащий
В дымке тёмных фраз,
В белый мир смотрящий
Блеском мокрых глаз:

''Как же так случалось:
Вечным счётом — ноль,
Вместо сна — усталость,
Вместо неги — боль,

Призрачных свершений
Скучная игра,
Личных отношений
Чёрная дыра?

Еле-еле живы
Дряхлые тела.
Вот и лбы плешивы.
Вот и цель мала.

Как же это, братцы,
Стала волчьей сыть?
Некуда податься.
Некого просить...''

Ночь. Прохожий. Ворот
Поднял. Робко встал.
Спал притихший город.
Мир огромный спал.

Он молчал, недвижный,
Прямо под окном.
Столб высокий, ближний,
Словно лирик книжный,
Слабым грел огнём.

Чувствами богатый
Грустных мыслей плед.
Он побрёл в закаты,
Вслед за ним рассвет...


Улитка

Светлый дух наготу не закутывал в плед.
Всё вокруг замело в январе, феврале.
Ты ушла в темноту, но вернулась на свет.
Ты оставила зло, поселилась в добре.

Мне б коричневый фрак, но не грубый бушлат.
То бегом, то ползком, то в ручей, то в поток.
Ты покинула мрак, ты в сиянье вошла,
Утекала песком, превращалась в цветок.

Мне бы жить не любя, наслаждаться тоской.
Незаметная нить, непослушная прядь.
Как узнать мне тебя? Ты теперь высоко.
Не смогу я забыть, не устану искать.

Полечу за тобой в синеву, в пустоту.
Обещал — обещай, ведал — знай, верил — верь.
Выбор значим любой. Дух избрал наготу.
Только ''всё'' и ''прощай'' — не теперь, не теперь...


За полярной чертой

Я родился в краю суровом,
За полярной чертой, зимой.
Заметённым по крышу кровом
Стал приют двухэтажный мой.

Светлый шкаф, тройка стульев ''ретро'',
Два окна на незримый юг.
А прохожих сносило ветром
В ''колыбели'' морозных вьюг.

Кот соседский дремал в подъезде.
На шахтёрском столе вино.
Жаркий спор о двадцатом съезде.
Счастье в детской — на всех одно.

У сестры, словно уголь, очи.
Мать с отцом замыкают круг.
Улыбаться хотелось очень
От надёжных родных порук.

Счастье длилось. Господь рассудит —
Кто забылся, а кто был прав.
Под землёй умирали люди,
Век за ''длинность'' рубля отдав...

Я попал в неизменно дивный,
Чернозёмный, блаженный рай,
Лет за тридцать до царства гривны,
В мир синичьих певучих стай.

Но мой север, невзрачный, дикий,
Стал манить, зазывать, велеть,
И зелёных сияний лики
Продолжали во снах гореть.

Мы вернулись (чуть-чуть южнее)
В край таёжный, в суровый быт.
Быт суровый — народ нежнее,
Тот не злой — кто погодой бит...

Я полвека люблю морозы,
Я полвека жалею мир —
Эти сладкие маски, позы,
Этот приторный лже-эфир.

Слышу — демоны шепчут в ухо:
''Вы — наивный слепой чудак!''
Проверяют здоровье духа.
Я молчу (словеса — вода)

И иду созерцать туманы —
Минус сорок, скрипит ''земля''.
Уважаю другие страны,
Только родина здесь(!) моя.

Город спит под седым покровом.
Возвращаюсь на свет — домой.
Я родился в краю суровом,
За полярной чертой, зимой...


Ступени

... Мы — камни,
Лежащие на дороге.
Нас объезжают повозки,
Обходят ноги.
Нас разбросали Боги,
Оставили знаки, полоски.

(Встать мы не смели)

Мы — травы,
Растущие в чистом поле.
Нас заливают дождями,
Лишают воли.
Боги играют роли,
Плывут в небе ладьями.

(Наметились цели)

Мы — струны
Под запертой чёрной дверцей.
По нам стучат молоточки,
Рождают скерцо.
Слышите — бьётся сердце?
Мелькают с ключами листочки.

(Очнулись, запели)

Мы — звёзды,
Живущие тьмой кромешной.
Светим, греем пусто'ты.
Несёмся спешно
Тёмной дорогой грешной.
Надеемся встретить высо'ты.

(Снова сгорели)

Мы — пепел,
Побывший недолго птицей,
Сказочной дивной цесаркой.
Нам ветер снится.
Короткая, в виде блица,
Судьба наша, но... Было жарко.

(Мы полетели... )


Небольшое музыкальное сочинение

Эмоций, мыслей стре'лы бы'стры —
Давно в тебя влюблён пиит.
В твоих глазах мелькают искры,
В твоих глазах мелькают искры,
В твоих глазах весь мир стоит.

Рождая лиры переборы,
Златых волос струится свет.
Страстей, желаний стрелы скоры,
Страстей, желаний стрелы скоры —
Давно в тебя влюблён поэт.

И на признания любые
Готов восторженный чудак.
Ты смотришь в дали голубые,
Ты смотришь в дали голубые,
С небес не спустишься никак.

Любовь не терпит остановок.
Что горы ей, крутой обрыв?
Достойна жизнь, а миг неловок,
Достойна жизнь, а миг неловок.
Молчит пиит, глаза прикрыв...


Коронавирус

Я не знаю, когда мы решили, что мир занемог,
Стали громко кричать, бить посуду, баклуши, в набат,
Подошли к эпилогу, забыв про канву и пролог,
И выдавливать начали мысли, прыщи и раба.

А потом мы увидели небо, а в небе луну —
Белый месяц, серебряный, острый, смотрящий в окно,
И объелись — наткнувшись на сладости, власть, белену,
Развели кипятком сбор весенний, царя, толокно.

Мир чихнул пару раз и прогнал чужеземную хворь.
Долго спали мы — там, на печи — тридцать лет, три зимы.
Мы увидели цели, следы, мы узнали пароль,
Возлюбили друг друга и скинули крест горемык.

Кто-то в маске, халате, бахилах стоит у дверей.
Он трезвонит, стучит, напирает, трясёт кулачком,
Говорит о законе, правах, трудоднях и добре,
Но мы знаем теперь — ни о чём он твердит, ни о чём..


Поздравление от хранителя

(Повальсируем?)

С лиственниц иглы упали —
Время теплеть изразцу.
Белые пышные шали
Шиферным крышам к лицу.

Снег снизошёл необычный
Пухом от ангельских крыл.
Маленький город, кирпичный,
Форточки томно прикрыл...

И взлетел выше тучных стад
В тихий мир неземных рулад,
От клаксонов и автострад —
В звездопад!

Город кружил над планетой.
Звёзды блуждали окрест.
Многие быстрые лета
Прочили Чаша и Крест.

В кружке янтарилось пиво,
В рюмке светился коньяк,
Город летел горделиво,
Ангел хихикал в кулак...

Я не спал, я смотрел вокруг.
Хлопал я, не жалея рук,
И стучался в паркет каблук.
Браво, друг!..
И спасибо, друг!..


Дедушка со звезды Ёкарн

Ругают Вас, и в прошлом, и в будущем,
Рисуя возбуждённо кресты,
Мол, вы — инопланетное чудище
Нездешней, неземной красоты.

Стращают Вами деток стеснительных,
Пугают, вызывая мандраж,
И сколько слов, обидных, сомнительных,
Несётся в стан развёрнутый Ваш.

Никто не зазывает в объятия,
Никто не предлагает бразды,
А может все они без понятия,
Что Вы с далёкой синей звезды...


Единственной

Идёт она по миру, словно дива,
Сошедшая с искрящихся небес,
Смела' в своих сужденьях и правдива,
В глазах покой, в ресницах крошка-бес.

Поклонники несут цветов охапки,
Целуют шлейф, рыдают на плечах.
Открывши рты, цари снимают шапки,
Юнцы смолкают, путаясь в речах.

Стою', влюблённый, согнуто колено,
Проходишь мимо — слепну от красы.
Толпа застыла в позах манекенов,
Топорщатся надежды и усы.

Припал к перстам, плыву, от неги та'я.
Оркестр проснулся, выдул пыль и медь.
Любимая — она всегда такая,
Когда умеешь правильно смотреть...


Не радость

Мы были — то забавны, то смешны (поверь)
И в сказках радужных, и в яркой сочной были.
Того, чем обладали, лишены теперь,
И нам осталось повторять-твердить: ''Мы были...''


Мартовская ''фенечка''

На запястьях весны кандалы ручейков
Возбуждённо звенят, и земля, оживая,
Начинает концерт, но порядок таков —
Первый гимн исполняет братва полевая...


Было ль, не было?..

Жизни дальние, сказки Каина.
Было ль, не было? Кто ж поделится?
В светлом тереме у окна она —
Лебедь белая, красна-девица.

Долго смотрит вдаль. Ждать — как мучиться!
Где же любый, где? Яхонт аленький!
За тревогой вслед чёрна-тучица,
Из углов тоской бесов хареньки.

Вдалеке густой непролазный лес,
Силой грязной в полночь разбуженный.
Как заснуть красе, страхи разные —
Разлюбил, погиб кречет суженый?

Та пора была чудных див полна —
Вурдалаки, феи, сказатели.
Тут моря чисты', здесь земля вольна,
Там разгул разбойничьей братии.

И драконы сплошь говорящие,
И друг друга люди не жалуют.
Преходящи сны приходящие.
Кто припомнит басенку шалую?

Ох, терпеть печаль нету моченьки!
Обернись-ка дева орлицею.
Сколько их в плену тёмной ноченьки —
Чудо-птиц с девичьими лицами?

А орлица — впрямь птичка хищная,
Распустила когти кинжальныя —
В ближней схватке сила нелишняя,
Для нечистых — вовсе фатальная.

Нет, не будет так. Грусть безмерная
Красной де'вицы у окошечка.
Тихо молится нянька верная,
На руках мурлыкает кошечка.

Не волшебница — дева юная.
От фантазий легче становится.
На воде покой, тропка лунная.
Прогуляйся, дщерь, для здоровьица.

Незавидна доля невестина,
То вдруг жар, то лёд — сердце нежное.
Неизвестность — шоры, навес, стена,
И ползёт змеёй неизбежное...

Вехи крайние, правда Авеля.
Было ль, не было? Кто ж похвалится?
Под окном в латке листья щавеля.
Долго смотрит вдаль дева-старица...


Александру Носкову, с любовью

(Високосный март, пятница, 13-е)

От про'шлого — осколок к оско'лку,
На ли'цах заалели поре'зы,
От ма'сок поубавилось то'лку,
И мы'сли — сплошь одни антите'зы,

И дру'г, что сочинял чудо-пе'сни,
Ушёл в свои мечты, не вернётся.
Когда' уходит в вечность куде'сник,
Нет звёзд на чёрной глади коло'дца.

Я пла'чу, мир кончается, пра'во.
Прибу'дет тьма, и что с нею де'лать?
Оста'лась только капелька нра'ва
Внутри' несовершенного те'ла.

Кому'-то в двадцать это знако'мо,
А кто'-то в шестьдесят видит фи'гу.
Впада'ю я в духовную ко'му —
Нью-э'йджевую, цвета инди'го.

Мне сня'тся пальцы левой на стру'нах
И но'гти-медиаторы пра'вой.
Ну, что' ж ты всё томила, Форту'на,
Ни ра'зу не воскликнула — бра'во?

Я слы'шу голос, сердце разя'щий,
Я по'мню все мелодии чётко.
Восхо'д сегодня кровоточа'щий.
Порва'лись и рассыпались чётки.

Вскипа'ет мозг — взрывается бо'мба,
Летя'т куски разбитого до'ма,
А в се'рдце сто иголок, сто тро'мбов,
И всю'ду — мерный стук метроно'ма.

Тук!.. Тук!.. Не сбы'лось то, что хоте'лось.
Тук!.. Тук!.. Чужая жизнь утоми'ла.
Тук!.. Тук!.. Почили юность и зре'лость.
Тук!.. Тук!.. Забвенье вновь победи'ло.

У чёрных дней конкретные сро'ки.
Приду'т, конечно, белые но'чи.
Дожде'й прольются слёзы-пото'ки.
Распу'стятся цветы новых стро'чек.

И я'ркие взрастут виртуо'зы,
Косну'тся струн красивые ру'ки,
Изба'вят жизнь от скуки и про'зы,
Изба'вят мир от прозы и ску'ки.

В Аме'рике — согнутся коле'ни,
Скривя'тся лица — в скорби Евро'па...
Поко'йся, друг — непризнанный ге'ний,
Никто' тебе, прощаясь, не хло'пал.

Я пла'чу........... ((((


Женские страсти

Сколь огромна луна — словно око циклопа.
Прямо в сердце она смотрит взглядом холопа.

Боже, чёрт моего сделал с фигу росточком.
Небо — чёрное мо'ре в светящихся точках.

Счастье, где ты? Ау! Мы с луною подруги.
Паутиной паук чертит лучики, дуги.

Наливаю вина в паутинную кружку.
В сердце светит луна, привечает подружку.

Мой ворчит мужичок, обожаю Карлушу —
Из гранита плечо, клятвы век не нарушит...


Незваные

На холме мудрец скорбящий —
Седовласый, вдаль смотрящий,

Видит торную дорогу,
Что ведёт в объятья к Богу.

Но пуста дорога эта,
Ни злодея, ни собрата,
И в конце не видно света.
Он бродил по ней когда-то.

Ни души' — увязли люди
В злате, зависти и блуде.

Всякий болен, каждый лишний.
Их не хочет знать Всевышний,

Скрыл ступени до порога,
Скрыл подъём до пьедестала.
Мудрый знает очень много —
Всё про то, что знает мало...


Перья

Солнце встало, но не светит!
В центре зала плачут дети.

Склад, где краски, с толстой дверью.
Люди в масках, люди в перьях!

Коршун быстрый, коршун хищный!
В воздух выстрел. Груши, вишни —

Ствол манерный, плод незрелый.
Лебедь верный, лебедь белый!

Дьявол лживый, дьявол хитрый!
Смолкли дивы. Буквы, титры.

Дождь обильный косит травы.
Боже сильный, Боже правый!..


Курносая

Во'роны, низко-низко,
Летают по' три —
Палачи неба чистого,
Обряд свершить спешат.
В боку' колет легонько.
Я — по-толстовски —
Над пропастью подвешен.
Нашла!

Вот' она. Совсем близко.
Стоит' и смотрит.
То хохочет неистово,
Беззубым ртом страша,
То бормочет тихонько,
По-стариковски.
''Да! Грешен я, смерть, грешен!''
Ушла.......


Дело тонкое

Кричит, бранясь:
''Эй! Полегче ты!
А то запру в мокрой камере!
В ней дверь — броня,
О'кна — клетчаты,
И бомба в кейсе на таймере!''

''Ты кто, мужик?'' —
Говорю ему:
''Уйди, я болен похмелием.''
Хоть кол чеши,
Не унять фому,
Трясёт ижевским изделием.

Налил. Чёрт с ним.
''На вот — пей, не киснь.''
Мы выпили, съели луковку.
Теперь сидим,
Говорим за жизнь,
Мусолим с точками буковку...


Край света — дом мой...

Что ж, край света — окраина мира,
По-другому — земля осияна,
А по мне — небольшая квартира,
Где умаялась за' день Светлана...
- - -
На закате дубравушка
Засмущалась — румянится.
Гнётся, кланяясь, травушка —
Осерчал ветер-пьяница,

Вре'зал улицам города,
Погулял, где не велено,
Распоясался молодо,
Распотешился зелено.

Я, до спящей красавицы,
Пробираюсь задворками.
Ночь апрельская славится
О ручьях поговорками.

Разошлись воды вешние
В хороводах, журчаниях.
Птички, сызнова здешние,
Пьют-поют обещания.

Мне обнять город хочется!
Мне б объять необъятное!
Шепчет ночка-пророчица
Что-то спящим понятное.

Я ж, травинкой некошеной,
Гнусь под ветром грядущего,
Собираю, что брошено,
Добираюсь до сущего.

Как же славно и весело
Слиться ду'шами с травкою!
Под ногой гря'зи месиво,
За углом шавки гавкают.

От любви прыгать хочется!
Спящим, ночка — провидица,
Мне — на счастье наводчица —
Знаки яркие видятся.
- - -
Что ж, край света — чудесная местность!
Вот и дом мой — заглавие к тексту.
Честь имеется — будет и честность,
Вера есть — и доверие к месту...


Перекаты

Стишата мои потешные,
Глупостью грешные,

Но искренние и честные —
Тем интересные!

Ещё! Они очень скромные,
Цельные, ровные,

То правильные, то классные —
Разнообразные.

Кто мудрый, тот видит — лучшие,
В небе заблудшие,

А кто прочитал и хмурится —
Слепая курица.


Катер пометил
Свою акваторию.
Пена — следы.
Северный ветер
Подправил историю
Майской среды.

В парке речушка.
На катер прогулочный
(Смайликов нить)
Села старушка,
Транзитом из булочной —
Уток кормить.


Безгранитная, вдаль текущая
Речка вольная — как здесь дышится!
Песня чистая с речки слышится —
Заунывная, сердце рвущая.


По просторам старинного города
Я бродил, забывая о времени,
И запомнить старался, что дорого
И касаемо древнего племени.

Я бродил по проспектам запруженным,
По дворам, переулкам и скверикам.
Небо чахло, казалось простуженным,
И у ветра случалась истерика.

Я бродил под отвесными струями.
Извивались огни в отражениях.
Дождь на город напал с поцелуями.
Ветры взвыли в лирических рвениях.

Я бродил и сливался с историей,
И она оживала, нетленная.
Бес плевался на родину — горе ей!
Ангел жаловал — благословенная!


Мешанина забот и усердий,
Только зря — многорук мегаспрут.
Как бы ты не любил эти тверди,
Всё равно подползут и убьют.

Бесконечность багровых присосок.
Нескончаем изысканный квест.
И итог ''лошадиного'' кросса —
Покосившийся липовый крест.


''Открыл'' я глаза и понял,
Что стал состоять из гипса.
Мной можно писать, как мелом,
И взгляд мой направлен в дали.
Весло у мены в ладонях,
А в ухе белеет клипса.
Я занят важнейшим делом —
Считаю свои медали.

Кто я? Я не помню, право.
Как будто бежали круг вы
И встали. Стою', мне скучно,
Похож на Фиделя Кастро.
То бомж, то детей орава
Подходят, рисуют буквы.
Кричу на весь мир беззвучно —
Как страшно быть алебастром!!!


Баба Катя

Как учила меня бабушка родимая —
Отнесись ко мне с почтеньем, пониманием,
Расскажу, что знаю, похвали меня,
Мне скажи — спасибо, бабушка, за новости,
Я до жалости охоча, до любезности,

Ты пройдись под подбородком троеперстием,
Хворь при этом прогоняй тревожным шёпотом,
Затверди слова простые, но волшебные,
Пробуждай нехитрым сказом силы тайные:

''Жаба-жаби'ща! У тебя двенадцать сестёр!
С двенадцати одиннадцать, с одиннадцати десять,
С десяти девять, с девяти восемь,
С восьми семь, с семи шесть,
С шести пять, с пяти четыре,
С четырёх три, с трёх две,
С двух одна, с одной ни одной
От крещёного, поражённого,
Молитвенного раба Божия вон!'',

Причитай чуть слышно, плавно и с усердием,
А в уме держи святой лик Богородицы,
А из сердца не пускай красу кубанскую
Нашей вольницы — станицу Вознесенскую,

Хворь исчезнет, упадёт, в земле окажется,
А душа опять, в который раз, очистится,
Ничего полезней нету дела доброго,
Всё, беги к своей малине со сметаною...


Туманы

Мне снятся сны из мечты.
Там ты в меня влюблена.
Какая славная ты в пределах каждого сна.

И ты бежишь по траве,
Сверкает солнцем роса,
Ты прячешь смех в рукаве, а василёк в волосах.

И песня наша слышна,
Давно забытый мотив,
Былая шутка смешна, и конь крылатый ретив.

Бездонна синяя высь.
Летают парой стрижи.
Ты завтра снова приснись, о чувствах мне расскажи.

А я к руке прикоснусь,
А я к руке припаду.
Счастливым завтра проснусь в счастливом новом году.

Но в яви нет волшебства.
Рыдает дождь за окном.
И стала жёлтой листва, и стало кислым вино.

И я стою' у окна,
Как истукан, недвижим'.
За кромкой каждого сна живу в туманах, один...


Боль

То дрянь расписная, то серая моль —
Какая ж ты разная, боль...

Забежал в твой чертог
Луч.
Засверкал на столе
Шар.
Поверни-ка, дружок,
Ключ,
И впусти, не жалей
Жар.

Да, я беден, и пусть
Гол.
Сделай шаг, вижу — спит
Спесь.
Я войду, поклонюсь
В пол.
Помоги, я открыт
Весь...

Размышляем о жизни — то с толком, то всуе.
И итог размышлений всё чаще суров.
Кто бы что не кричал, светлый мир существует.
Знаю я, что он лучший из всех, нам известных, миров...

Ходили по краю, боялись упасть,
Но преданность пуще испуга.
Когда бы мы знали — какая напасть
Придёт под личиною друга.

Мы верили фразам, смотрели в глаза
(Доверие с глупостью схожи).
Товарищ коварный о зле не сказал,
Меняя цветастые кожи.

И ликом размытым казалась петля —
Сиял над ''челом'' символ веры.
Когда начиналось, гудели поля,
Темнели небесные сферы.

Невзгоды пришли — с неба ложь пролилась
(От молний секунды до взрывов).
Ходили по краю, боялись упасть.
Летим, и не видим обрыва...

Ветер резкий, холодный по мыслям гуляет.
Смысл понятен. И нет, в этот раз, дураков.
Кто бы что не твердил, возвращаюсь я к раю.
Знаю я, что он лучший из всех неизвестных миров...

Догадаетесь, кто это?
Как тень, скользит в разряде калашном.
Смотрит в очи бездонные встреченных кобылиц.
Старый дед, только имя одно, без отчества.
Знает он, каково это —
Жить в городе огромном и страшном,
Видеть каждый день тысячи новых холодных лиц
И сдыхать, разлагаться от одиночества...

В полёте, за птицей птица,
Лет моих вереница.

Чёрные птицы, крупные.
На небе-судьбе пятна трупные.

Темнота, пустота, холод.
Северный свирепый ветер.
Ржавые прутья клети.
Голод, духовный голод.

И ты — солнце яркое
Над вереницей.
Птицы яростно каркают —
Птица за птицей, птица за птицей...


В скитаниях по веку

Дракон стоглавый — в сердце тлеет пламень —
Лежит на злате, в небо не спешит.
Он сладко спит, укутанный мечтами,
От сонных грёз разнежился в тиши.

Дракон — мой город — змей, давно бескрылый.
Тебя оставил я купаться в снах.
Мне стал несносен твой уют постылый —
Твоих объятий вечная весна.

Ушёл дорогой пыльной в мир бескрайний,
Сбежал в тревоги буден, в страхи дня,
Побрёл на свет, на тьму к зовущей тайне,
Забыв свой кров, былое не храня.

Спешил в огонь, входил, бросался в реку,
Взлетал, купался, падал и вставал.
Темнела жизнь в скитаниях по веку.
Молчало солнце, ливень грохотал.

Дракон уснувший даже не заметил
Улёт чешуйки с крепкого хвоста,
Сомлел на злате — лик румяный светел,
Глава в истоме — каждая из ста.

Менялись виды, страны, время, мода.
Менялись мысли, призраки идей.
Я видел храмы, полные народа,
И видел храмы, вовсе без людей.

Встречали молча, скудными дарами,
По платью, взгляду, редко — по уму,
Бывало даже — били батогами,
И нежно лгали Богу своему.

Я слышал голос, вкрадчивый, достойный,
И дружный стон до первого хлопка.
Был мир — тревожный, хрупкий, неспокойный.
Была война — тревожна и хрупка...

И вот бреду домой, от бед уставший,
Но всё же, днями пройденными, горд.
Ещё не знаю, мудрый, жизнь познавший,
Что город мой — дракон стоглавый — мёртв...


Несчастный случай

Ночь улиткой ползёт. Бесконечно. Без гама и шума.
Наступление нового дня — долгожданная милость.
Он убил. Слепо, глупо, случайно. Совсем не подумав.
Нет — не так. Умер сам. Навалилась, беда, навалилась.

Рвётся ночь на кусочки, клочки — извращается тонко.
У старушки с косой сто смертей — не сойтись в рукопашной.
И теперь он не может уснуть. Слышит голос ребёнка,
Что зовёт хоть кого-то — так крохе несчастному страшно.

Стыд — роман без конца. В продолжение — многие точки.
Ночью мрачной неправильно всё, предстаёт в странном виде.
Девять сумрачных суток с зеркал не снимают платочки.
Взгляды — быстрые тени. А сам он себя ненавидит...

Овердрайвовой скрипкой заплачет электрогитара.
Этот звук — тонкий нерв. Не забудутся скорбные речи.
На года станут летние ночи ареной кошмара.
Детский голос шептать не устанет: ''Нет... время не лечит...

Не лечиТ... не леЧИТ... не ЛЕЧИТ... НЕ ЛЕЧИТ... ''


С шара на куб

Стоит' добродетель напротив порока
В преддверии новой войны.
Прикрылось слепящее жаркое око
Чернеющим веком луны.

Слетели перчатки, сверкнули эфесы,
Огнём заалела щека.
Поэты притихли, ушли поэтессы,
Провидец позвал ямщика.

От красного к чёрному ринулись фишки,
Сукно заразилось тоской.
Заспорили громы, повздорили вспышки
Над бурной рекою людской.

К больным и убогим пришли крокодилы,
Приятный у них аппетит.
Порок, добродетель — две главные силы.
И кто же из них победит?

Упала восьмёрка, родив бесконечность.
На куб пересел Пикассо'.
И только Фортуна смеялась беспечно,
Крутила своё колесо...


На краешке зоны молчания

Там, где Япония —
Дом солнца — золото и стать.
Стоят' предтечи.
Молчат. У них тузы в запасе.
Утро. Озарение.
Земля в цветах. Уснувшая юдоль.
Свет неба. Понял я,
Что ''душу дьяволу продать'' —
Фигура речи,
А у любви три ипостаси —
Жалость, страх, почтение.
Мозг встрепенулся, снова видя ноль.

Да, поздно стать разумным, други, поздно!
Но о серьёзном говорить нельзя серьёзно...


Хип-хип! Юра-а-й!

Знать — судьба,
Лету
Стать для нас
Раем.
Мы идём
Вместе
В самый центр
Грёз.
И преград
Нету.
Мы про мир
Знаем
Без обид,
Мести,
Без дождей,
Гроз...

Ла-ла-лай
Ла-ла,
Ла-ла-лай
Ла-ла,
Ла-ла-лай
Ла-ла,
Ла-ла-лай
Ла...


Последний кантри

Демон юный, черноглазый —
Крепость плеч, немалый рост,
Мёд во рту, в руках алмазы,
Твёрдый рог, упругий хвост,

Свеж, верхом на кобылице
(Чудо-грива из огня) —
Едет в гости к дьяволице,
Под крылом цветок храня...

Молода, стройна, прекрасна
От копыт до пятака,
Неприступна, беспристрастна,
Хлад в груди, в глазах тоска.

За такую грех не драться.
Плоть весною голодна.
Дивной деве скоро двадцать,
На крыльце стоит одна...

Демон юный к ней подъедет,
К нежной ручке припадёт,
Скажет пылко: ''Здравствуй, леди!
В сердце тает чёрный лёд!''

Он, свободный, ждёт неволи,
Долгом ангелу сродни,
Рабской долею доволен,
По ночам считает дни...

Воет лошадь под луною,
Красный цвет горящих глаз.
Вот и встреча. Что за тьмою?
Новый мрак... и трубный глас...

(продолжение не следует)


Вечер понедельника

Дождь идёт за порогом.
Под крышей притихли голу'бки.
По стеклянным дорогам
Плывут разноцветные шлюпки.

Капитаны в очках.
На носах белоснежные шашки.
В остановках-сачках
Не в обиде скопились букашки.

Ограничен в движеньях
Прохожий — поник, поднял ворот.
Многолик в отраженьях
Намокший сверкающий город.

Два глотка толокна
Истекают со дна ''тетра пака''.
Я сижу у окна.
Под столом расплясалась собака.

Ма'нит свет от проспектов.
Мой город — умытый красавец,
Полон верных адептов,
Немного уставший от здравиц.

Ловко вертит хвостом
Обладатель холодного носа.
Дом. В окне холостом
Красным глазом горит папироса...


Зола

Сумерками вечер
Стал похож на город —
Также глух, загадочен и строг.
Вечер — вечный встречный —
Свой поправил ворот,
Вышел, чуть помедлив, за порог.

Ты желала счастья,
Ты хотела встряски,
Выпорхнула в уличную муть —
В яркой пошлой маске,
В розовой раскраске,
Скучный мир посмела обмануть.

Ты хотел веселья,
Ты желал напиться,
Шёл в ближайший маленький трактир —
Там звучала скрипка —
Там мелькали лица —
Там лежал в обмане скучный мир.

Вы нашли друг друга,
Разного желая.
Вычурность рогов, гнедая прядь.
Страсть, порой смешная,
Только чаще злая,
Вышла за порогом погулять.

Как в порывах ветра,
Вы, в порывах танца,
Жгли паркет и жизни до золы.
Меж столов летали
Брызги декаданса,
Падали под белые столы...

Вы уснули утром —
Кротко, безразлично.
Солнце проплывало стороной.
Счастье и веселье
Встали, как обычно,
Жить пошли с проснувшейся страной...


Двустишие

Кто круче, спор — былое, сущее?
Смеётся смерть — она грядущее!..


От футбола до снукера

Индульгенция — это не так хорошо, как слышится.
Трудно дышится, пишется, тощей выходит книжица.

Много в золоте блеска,
Но огонь настоящий — в аду.
Плачет древняя фреска.
Я по скользким каменьям иду.

В этот миг вспоминаю зачем-то про Бышовца...

Профанация — это не очень красиво видится.
Всяк обидится, коли обманется. Стоп, провидица!

Много лишнего в слове.
Ты не будешь сейчас говорить.
Суть видна Иегове.
Я хватаюсь за тонкую нить.

А потом вспоминаю зачем-то про Хиггинса...


Раздвинутые шторы

В моём окне луна висит, белеет.
Сменилась тьмой вечерняя заря.
В моём окне по листьям скачут феи,
В фонарном свете жемчугом горя.

В моём окне прикрыло веки время
Под тёплым пледом полной тишины.
В моём окне цветных историй племя
Парит' над миром, дарит спящим сны.

В моём окне звезда плывёт, мерцает —
Большая одинокая звезда.
В моём окне летят по небу стаи,
Беззвучно едут в дали поезда.

В моём окне доро'га змейкой вьётся.
Платочком машет страх, чёрт лысый с ним.
В моём окне у старого колодца
Пьёт жизнь до дна усталый пилигрим.

В моём окне, в былом, грядущем  присно
Надежда — путеводная струна.
В окне моём великая отчизна —
Безмерная счастливая страна...


Великан

Он вчера обо всём рассказал —
Как проснётся, пойдёт по аллее.
Великан открывает глаза,
Видит мир, восхищается, млеет.

Люди, ростом с подкованных блох,
Объявляют себя мудрецами.
Великан на минутку оглох,
Угодил в хоровод с деревцами.

Люди-гномы в домах-сундуках
Прячут глазки в невидимых щёлках.
Великан держит розу в руках,
Гладит небо из синего шёлка.

Люди-крохи ворчат и хрипят,
Кулаками третируют груди.
Великан, от макушки до пят,
Тонет в росах, купается в чуде.

Чу, малявки! Вам слы'шится дух?
Жги сердца, меркантильная плесень!
Великану мечтается вслух
О союзах прозрений и песен.

Люди-мошки летят на зарю.
Им ли знать — что такое свобода?
Великаны идут к алтарю.
Столько свежести, столько народа...


Купаж

На севере, на востоке
Наша земля не имеет границ —
Там океанов потоки,
Там множество белых птиц.

На западе и на юге
Наши соседи-когда-то друзья.
В этом растянутом круге
Живём — мой народ и я.

И лучшего нет места —
Тёмное лоно надежд и грёз,
Сдержанный смысл жеста,
Трепет нагих берёз.

И пусть рваный ветер стонет,
Пусть резкий холод скользит по плечам,
Честь восседает на троне
И гордость дарует нам...


Семена
Прорастают, с землёю сроднившись,
Залётные.
Времена
Наступают, на мир разозлившись,
Заботные.
Старина,
Я плутаю, пишу эти вирши
Дремотные,
Лей вина' —
Умоляю. Смеются, напившись,
Животные.
Белена.
Нам кивают кикиморы, видишь,
Болотные.
Пелена.
Песни тают на русском и идиш
Добротные...


...А душа, как и сердце, ранима.
Ты идёшь мне навстречу и мимо.

Наши мысли и действия схожи —
Я ведь тоже случайный прохожий.

Детство светлое, в рваных колготках.
Безмятежна, игрива походка...


Капли падают с неба, стучат по карнизу, поют.
Наслаждаюсь дождём, помещённый в тепло и уют.

На окне тюль небесный, из форточки ласковый ''бриз''.
Взгляд на мирных прохожих с зонтами — приятный каприз.

Ты хлопочешь на кухне, у запахов есть высота.
Вслед за словом ''томление'' скоро придёт ''красота''.

Пёс на страже покоя, лежит под столом, недвижим.
Мы с котом с боем взяли диванные ''земли'', лежим.

У берёз пожелтевшие лица, задумчивый взор.
Мысли-чувства сплелись, засветились, собрались в узор.

Было важно попробовать счастье узреть, передать.
Есть в ажурности слов, настроений, надежд благодать.

Миги бегают, прыгают, ножками дерзко сучат.
Капли падают с неба — дивизии дерзких сучат...


Сплавится, преставится
В огне пиит.
Травушка-муравушка
В огне кипит.

Догмы престарелые
Метле в укор.
Что же Вы, незрелые,
Спустились с гор...


Раскаянье и плаха
Вслед брожению —
Поражение,
От жалости и страха
К уважению
Продвижение.

Проспект сегодня шумный.
К представлению
Два мгновения.
Нет, ты совсем не умный.
Откровению
Нет забвения.

Услышь свой дух нетленный,
К подношению
Приглашение.
Пойми, дурак почтенный:
Путь к прощению —
Утешение...


Сколь хрупок мир,
У скорлупы рисунок пёстрый.
Не спите, сир.
Щит за спиной, меч в ножнах острый.

Не ждите, друг.
Ломайте копья, стрелы шлите,
Сгибайте лук
И, если нужно, рвите нити.

Спешите, брат.
Никто добро не вспомнит всуе.
Кто ждёт наград? —
Лишь тот, кто знамя не целует...


Зелёная чакра

В огромном, очень высоком, мега-селении
Живут выше облака скромные супер-гении,

Играют на скрипках, пишут стихотворения,
Бегают стёжкой-дорожкой, едят корения,

Здоровый образ ведут, чтут обливания,
Под каждой маской печать — страсть любования.

И я рядом с ними живу — местный урод-чужак,
С именем странным — Руссо', погонялом — Жан-Жак.

Не люблю мёртвых монстров — бледных детищ ума,
Люблю всё, что дышит, что есть природа сама.

Говорят мне гении: ''Умерь-ка чувства, Руссо!''
Я смеюсь и иду за ними — вращать колесо...


Притча

''Старый чероки учит своего внука:
- В каждом из нас идет борьба. Это ужасный бой между двумя волками. Один — чёрный, другой — белый.
- Какой же волк победит? - спрашивает внук.
- Тот, которого ты кормишь! - отвечает старый чероки...''

У белой вороны моей вся душа нараспашку,
Горячее сердце и разум доверчивой пташки.

А во'рон мой чёрный с душою беззвёздного неба.
В нём разум — застенки, а сердце из чёрствого хлеба.

Кормлю я обоих, а надо бы с кем-то расстаться,
Но оба живые и смотрят. Как трудно мне, братцы!

Как доброе дело теперь отличить от порока?
А что, если пищу делить с чёрно-белой  сорокой?..


Начало

Падшая женщина Ночь посмеялась над Вечером — томным подростком.
Тот покраснел набежавшей зарёй и сконфуженно, тихо затух.
Ливень напал на блудницу, в напоре зайдясь неожиданно хлёстком,
И надругался над девкой. А вскоре запел мудрый третий петух.

Так и случилось то утро, когда я, не спавший, уверовал в чудо —
Я вдруг увидел, что солнце встаёт, и что ты мне навстречу идёшь.
Справа Христос улыбался, кивая, а слева задумчивый Будда
Что-то шептал. День вокруг разливался, и таяла мокрая ложь.

День — полубог лучезарный — пошёл по окрестностям шумного мира.
Мир, птичьим гамом, прохожих встречал и веселье за так раздавал.
Я за тобою — прошедшей — спешил, соблюдая устав конвоира.
Ты обернулась! Мы встали! Смотрели! Молчали! Забыли слова...


Заколдованный век

1
К нам приставлены условности.
Нас склоняют к словоблудию.
В полной маемся готовности,
Позабыли про прелюдию,

Спим бессовестно восходами,
В рюмку смотримся закатами.
Мы расходимся с доходами,
Но мечтаем стать богатыми.

В грёзах-снах — мы птицы вольные,
В райских кущах ''пьём'' амброзии.
Видим мы дороги стольные,
Позабыли тропки козии.

Богом в темя не целованы.
На крюке, но пальцы цепкие.
Ноги, руки цепью скованны.
Бьёмся лбом о стены крепкие...

2
В заколдованном веке наветы и всюду не чисто —
Забавляется ангел упавший, смеётся над светом,
Бродит в розовом фраке, на голое тело надетом,
Называя себя патриотом, слывя нигилистом.

Ходят толпы за ним зачарованных страждущих зомби,
Перепутавших пол, тон сегмента и при-О-ритеты.
Перечёркнута рабская ''С'' в зацелованном ромбе.
Пляшут зомби, в манишках, на голое тело надетых.

В заколдованном веке не знают, где спит справедливость.
У оболганных, кроме брезгливости, чувств не осталось.
Что ж за век, где на первое место выходит брезгливость?
Бедный старенький свет — накопилась в тщедушном усталость...

3
Иду по бордюру, кидаю монетку.
По серому белым — двух линий тату.
Диодный фонарь освещает разметку,
Смеётся над ночью, гнобит темноту.

Иду по бордюру. Беснуются тени.
На левых — кудлатых — не стоит смотреть,
У правых — плешивых — не лбы, но колени,
А тем, что ползут, полагается плеть.

Фантомы тревожны, кричат что-то сдуру.
Нет жизни окрест, и не светит луна.
То реверс, то аверс. Иду по бордюру.
И с глаз не спадает никак пелена...

( 2020 г. )