Родина

 Жарко. Липкий горячий воздух пахнет цветущими апельсиновыми деревьями, терпким людским потом и собачьим дерьмом.
 В кафе под тентом сидит "тёплая" компания мужиков с калёными рублеными лицами, в телогрейках и кирзовых сапогах.
 На чистом столе громоздится початая литровая бутылка "Арака", четыре запотевшие кружки пива "Маккаби" и разнообразные закуски:
широкое блюдо свежайшего хумуса, сдобренного ароматным оливковым маслом, жирные сардины, лениво развалившиеся в густом соусе "Провансаль" с обильными добавками пряностей и жгучего чилийского перца, глубокие тарелки доверху наполненные чипсами и жареными "кцицот", политыми кетчупом; блюдца с "хамуцим" и высокая стопка горячих пит.
 Над столом нервно шарахаются осы и воровато снуют наглые мухи.
Мужики слегка разморены жарой и алкоголем.
 Крупный носатый еврей в потертых "бананах" и шлёпанцах надетых на босые, немытые ноги, глубоко затянулся "Примой" , отхлебнул из выщербленной кружки мутноватого "Жигулёвского" и, утерев ладонью мокрый, раззявый рот, тяжело вздохнул.
- Ма иньяним, Иваныч, ма мацав? - обратился к нему с вопросом вислоухий Феклист.
- Тода, барух ашем; ве эйх ата, ахи? - в свою очередь спросил Иваныч.
- Я-то? Он достал из кармана смятый листок и помахал им в воздухе.
- Вот, в Чечню на днях отправляют...
 Феклист осёкся, налил себе полстакана анисовой и, судорожно дёргая кадыком, выпил водку до дна. Затем занюхал краюхой чёрного хлеба, кинул в рот кусок осклизлого, солёного огурца и, уронив голову на грудь, всхлипнул.
- Не дрейфь, Моти, ихье беседер бе эзрат ашем - хлопнул его по плечу вёрткий, маленький Никодим и добавил:
- Мне тоже "цав шмоне" прислали - завтра в семь ноль-ноль велели прибыть на КПП "Эрез".
- Аколь штуёт, мужики, ве кишкушим - отозвался чёрный как грач Трофимыч и отправил в широкую пасть добрый кусок питы с хумусом.
 Прожевав, он вдруг стукнул по столу кулаком и завопил:
- Я второй раз за последние четыре месяца в Хасавьюрте милуим делаю. Нааль рабкум, рабкум арс!
- Их бы самих в Дженин или в Грозный отправить - включился в разговор сутулый, лысый Сасон.
- Их пожалуй отправишь, как же - саркастически хмыкнул Никодим и продолжил:
- Вы только посмотрите кто в Думу пролез: всякие там щаранские-(х)уянские, браиловские-(х)уиловские - воры, взяточники, гои необрезанные!
Никодим зло сплюнул и закурил "Мальборо".
- (Х)уЕсоры они все и пидары; я с ними на одном дунаме срать не сяду! - с жаром произнёс Эли, а Нисим не торопясь налил гранёный стакан водки, сжал его грабастой пятернёй и, обведя собутыльников замутнённым взглядом, жадно осушил зелье. Вслед за этим, отломил кусок хлеба, обмакнул в серую крупную соль луковицу и смачно захрустел.
- Таамину ли, хевре, - подал голос Моти - пока в Кнессете будут заседать жириновские с абрамовскими и прочая ашкеназийская (п)издобратия, мы с вами в глубокой жопе (х)уй сосать будем!
Кусаахтак!
 После этой реплики все загалдели, перебивая и перекрикивая друг друга.
Когда шум немного стих, Сасон закурил "Беломор" и вклинился в разговор с новой темой:
- А "Спартак" опять просрал "Бейтару", вот мудаки! - в сердцах заключил он.
- Да им в этом году один (х)уй золото не светит: Баранова с Бен-Аюном в "Аякс" продали, Абуксис травмирован - так что в лучшем случае только на третье место рассчитывать могут - заключил Феклист.
- Ну, беэмет, ата беседер? Сравнил (х)уй с пальцем - твой затрюханный " Бейтар" "Спартаку" в подмётки не годится - заводясь выкрикнул Никодим.
- Жопа твой "Спартак" - коротко парировал Феклист и вскочил с места.
- Шток, шток! Ата меацбен оти, бен зона! Хельа!- резано завопил Трофимыч.
- Ма-ма-ма, ма амарта? Кто сука? - надрывно заорал Моти и, схватив Трофимыча за грудки, рывком притянул к себе.
- Ё(б) твою бога, душу, господа, водопроводчика мать, сука (б)лядская, прошмандовка забздёханная - визжал, брызгая слюной Эли, замахиваясь на Иваныча пивной кружкой.
 Никодим с перекошенным от злобы лицом, срывая голос, хрипел на Эли:
- Заткни (е)бло гад, недоносок вонючий! Кушила има шельха, я зевель, я эфес!
- Я тебе, гнида, матку наизнанку выверну и глаз на жопу натяну, подонок, пидарас (х)уев, (б)лядь ебучая! - трубно ревел Нисим, пытаясь достать кулаком Никодима, а Феклист, яростно топая сапогами, истерично голосил:
- Ма ата роце мимени, Сасон? Аль таасе ли беайот! Я хара! Я маньяк!
 Казалось ещё миг и пьяная стычка перерастёт в кровавое побоище, но этого не случилось. Мало-помалу крики утихли, мужики успокоились, разжали кулаки, уселись за стол и выпили на мировую.
 Иваныч обвёл всех укоризненным взглядом, шмыгнул носом и лихо заломив кипу на ухо неожиданно запел:
- Гевейну шаломалехем,
Гевейну шаломалехем
К нему присоединился Сасон:
- Вот кто-то с горочки спустился...
Вслед за Сасоном вступил Трофимыч:
- Аколь патуах од лё меухар
Мацав аруах иштапер махар...
Сасон, Моти, Нисим и Эли обнявшись и раскачиваясь подхватили песню:
- На нём защи-итна гимнастёрка - она с ума-а меня-я сведёт!
В унисон с ними продолжили петь Иваныч, Трофимыч, Никодим и Феклист:
-Кан ноладти,кан нола-адти,
Кан нольду ли еладай.
Кан банити эт бейти бе штей ядай...

 Моросил дождь. Чахлые кривые берёзки от холода съёжились и потемнели, а пальмы, напротив, - глянцево заблестели и растопырив мокрые ладони, требовательно просили милостыню.
 Сновали прохожие, кричали продавцы и зазывалы:
- Аколь ба шекель, аколь ба шекель эйзе йом айом - балабайт иштагеа!
Гражданин в плаще, вы крайний? Предупредите, чтобы за вами больше не занимали!

 Мужики грузно встали из-за стола и, меся сапогами вязкую осеннюю грязь, пошатываясь и горланя похабную песню, медленно растаяли в парном тумане палящего июльского солнца.

А по посёлку мы пройдём,
Чевой-нибудь состряпаем:
Аль поросёнка по(е)бём,
Аль козу полапаем!
А эхай, а ухай -
А на вот (х)уй понюхай.
А ты не врёшь?
Да хуль мне врать,
Да в рот меня подза(е)бать!
Ёлочки, сосёночки,
Зелёные, пахучие,
В Воронеже девчоночки
Весёлые, (е)бучие...
 
 Пахло смесью клевера, ромашки и чабреца; скошенным сеном и тхиной; прокисшим пивом и жареными миндальными орехами, маринованными маслятами и кебабами "аль аэш" и ещё чем-то пронзительно-родным и чужим одновременно.