Вечер в кино

...Был снова вечер алый, леденцовый,
мы шли с тобой по площади дворцовой,
все так цветут герани на окне,
Варшава, ты не помнишь обо мне?

В разбитой чашке ночь через края,
садится день за черные таможни.
Не ты ль, не ты ль прабабушка моя,
паненка, можно ль быть ясновельможней?
Плела мазурки, платьями шуршала
коленопреклоненная Варшава.
Меня поила черным молоком,
вычесывая вшей под париком,
искала пьяной улицей расстрельной
мелодию для песни колыбельной,
шептала мне, завернутой в платке,
слова любви на мертвом языке:
         "А под Варшавой,а под Варшавой
          мчится на санках сумрак шершавый,
          в чем же Вы, Пани, кожа да кости,
          к доброму Богу едете в гости?"
А ты, с кем не друзья и не враги,
на ёлку вешал сердце из фольги,
пока тянулись гости зеркалами,
и месяц нес лицо в тяжелой раме,
стучали по брусчатке сапоги.
"Рахиль, лица не прячь под покрывалом..."
уже сюда веселый штык спешит,
 в растерзанных картонках ворошит
белье, что шито бисером и алым,
флакон, пропахший памятью фиалок,
еще лежит - пускай себе лежит;
чтоб сходу не попасться на ножи,
сворачивай манатки и корзины,
вдыхая пепел с привкусом резины,
пока толпа шурует этажи.

...пока еще стрекочет кинопленка,
и сердце снова рвется там, где тонко,
 и воздух над проектором дрожит...
Что век?его слова темны и лживы,
поверь, на этот раз все будут живы.

Покуда из-за моря нет вестей,
позволь, я приберу после гостей,
посплю, поглажу скатерть с бахромою,
пол подмету, посуду перемою,
оплавленную свечку запалю...
Мне кажется, что я тебя люблю.
А ты, мой свет, хлебнув своей отравы,
на левый лег, а надо бы на правый,
чтоб не держать на сердце тесноты;
мне кажется, что я тебя...
 А ты?

О, город мой, упавший вниз лицом,
ты не был мне ни другом, ни отцом,
игрушка, ложной памяти примета.
На том конце расстрелянного гетто
мне виделось, как рушится броня,
взлетает мост драконом трехголовым;
звезда на елке повисает словом,
предвосхищая в будущем меня.

Гори твоя звезда, моя Варшава.
Каких кровей во мне ты намешала?
Фарфор щеки, слеза из серебра,
отметинка Адамова ребра,
чужая, незнакомая держава,
не ты ль стальной иглой меня навек
к серебряному сердцу приколола?
Дворы и плечи заметает снег,
и для меня нет лучшего улова.
Давай уже прощаться навсегда.
У гавани, где черная вода
свыкаться возле статуи Свободы,
и ждать, когда расплавленные воды
сомкнутся, заполняя города.