О том, что не сбылось

      Над пропастью

Пока не выжег души нам разлад,
попробуем, давай, остановиться...
Ещё мерцают крылья синей птицы
над пропастью, в которой тонет взгляд.

Сегодня неба призрачная высь
распахнута, как церковь для моленья,
а здесь внизу печали и сомненья
в колосья ржи причудливо вплелись.

Бесхитростным и хрупким васильком,   
/а, может быть, пером той синей птицы/
ниспослано нам счастье убедиться,
что сложное отыщется в простом...

Тем, кто стоит над пропастью во ржи,
негоже прятать суть под маской лжи. 


           Шкатулочка

Вот она, шкатулочка заветная...
Время не истёрло красок палеха:
чудище в траве, укрывшись ветками,
всё баюкает цветочек аленький.

А внутри – коллекция дождей моих.
Зарекалась ведь... и тем не менее...
Ну, к чему опять тревожить демонов?
Пусть бы мирно спали в заточении.

Собраны дожди такие разные:
вот наш первый – самый неожиданный,
весь расшитый солнечными стразами,
как фата у девицы на выданье.

Здесь ещё один – насквозь сиреневый,
майский. Чуть коснусь его опасливо...
оттого, что съехал набекрень, увы,
ссорой обернувшись – слово за слово.

Август нам дарил дожди счастливые.
Даже есть особенные – звёздные...
Их переберу неторопливо я,
грустно усмехнувшись: а не поздно ли?

А вот тут прощальные, осенние.
К этим не притронусь. Слишком жгучие.
Кто придумал притчу во спасение:
«время лечит»?  Да не лечит – мучает...
               
               
                Простая история.

Под осенним дождём неприкрытое счастье поникло...
Вот и лето ушло, не оставив записки «прости!».
Но смешно быть в обиде на прихоть сезонного цикла
и пытаться тепло удержать неумело в горсти               

Что осталось на память от этого щедрого лета –
только фоток вагон да уже потускневший загар... 
...А беспечное море по-прежнему плещется где-то,
вспоминая, наверное, наш неуёмный азарт.

Но однажды, когда город станет по-зимнему белым 
и заявит права беспросветная власть холодов,
закажу южный сон – отогреться. Но, странное дело:
там остывший песок. Ни тебя, ни меня, ни следов.


               
       Напоследок

Августа рябиновая грусть
теплится несмело, вполнакала.
Вот возьму, и птицей обернусь –
просто слишком долго не летала.
В сумраке безрадостно скользя,
знаю, нашей встрече не случиться:
сотня обезумевших «нельзя»
держит в ста ежовых рукавицах.
...В этой роще помню наизусть
каждую звезду в просвете веток. 
Только вот рябиновая грусть –
тлеет... Так бывает напоследок.

               
        Всё возможно

Вокзал, перрон... По-прежнему не верю,
спасаясь за беспомощной улыбкой…
Чуть позже осознание потери
на дне души осядет мутью липкой.

Чуть позже. А пока горит зелёный –
вагон качнулся, мышцы напрягая...
Ещё мы рядом, но определённо
уже не вместе – хуже не бывает.

Тут – пан или пропал... Всего минута
/пока судьба туда-сюда кренится/ 
на то, чтоб разом карты перепутав,
шагнуть обратно мимо проводницы.
 
Твой поезд тает в сумерках белёсых
замедленно, как будто понарошку.
«А пан – пропал...» – куражатся колёса
и только ветер прыгает с подножки.
               
...Ну да, не нов сюжет стихотворенья.
Но, я ведь автор – это что-то значит!
Прибавлю в стих катрен про возвращенье
И... может быть, судьбу переиначу.


       Тридцать восьмая осень

Романс почти допет. Певунья-осень
вот-вот уйдёт, шагнув со сцены в тень,
где я за дверью с цифрой «тридцать восемь»
пытаюсь встать на новую ступень...

Ещё вчера кружились в танце листья,
а нынче ветер смёл их насовсем.
Ещё вчера надеждой грелись мысли,
ещё вчера мне было тридцать семь.

Не юная, не сказочная фея,
быть может неумело, но любя...
Скажи, как приспособиться сумею
я к этой новой «жизни без тебя»?

Не будет ни вопросов, ни ответов,
не будет ни «потом», ни «вопреки»,
а будет – цепь несбывшихся рассветов
возможным искупленьем за грехи.

Остались сны... И надо умудриться
использовать отпущенный мне шанс –
сомкнуть назло бессоннице ресницы
и...  осень не закончит свой романс.


                Можешь...

Можешь печалью искренней лёд согревать в ладонях,
можешь вспомнить при случае главы красивой повести...
Можешь молиться истово новой своей мадонне,
можешь примерить лучшее, выдержав пытки совестью.

Можешь, забыв нечаянно в наших рассветах душу,
следовать на заклание в суд вселенского времени...
Можешь кричать отчаянно – вряд ли там станут слушать.
Видно, твои метания стали для Бога бременем.          

Можешь сорить причинами в сумрак ночей бессонных
или, назло кому-нибудь, гордо впасть в одиночество...
Можешь играть с дельфинами в тёплых морях бездонных...
Можешь катиться к лешему, если тебе так хочется!
               


          Костёр      
               
Был ослепителен костёр ночной,
когда его душа, от жара маясь,
взлетала над заснувшею землёй          
и влажных звёзд неистово касалась.

Огонь, в надежде ночь переиграть, 
стать солнцем и каноны все разрушить,
так жарко верил – можно всё отдать
за это, даже собственную душу.

...Пленялся мир, наверное, не раз
сиянием его фантомной веры... 
Но миг прошёл. Увы, костёр погас,               
оставив за собой лишь пепел. Серый.


         Последний кадр

Последний кадр. На снимке моментальном
от осени осталось слишком мало,
а будущей зимы монументальность
уже реально-выпуклой предстала.

Ещё чуть-чуть, и сны анабиоза
начнут впотьмах завьюженно клубиться
и воздух, фаршированный морозом,
коснётся губ, осядет на ресницах.

...А Вы, мой друг, с решимостью завидной
предзимье проверяете на прочность –
возводите в квадрат свои обиды.
Надеетесь, они согреют ночью?

Над Вашим эго трепетно-ранимым
вздохнуть не смею – всё без меры тонко...   
Но мне наскучил блеск чужого нимба.
Последний кадр...
                Засвечиваю плёнку.