Я был любим певичкою одной

Я был любим певичкою одной, 
она клялась мне в верности до гроба,
хоть, впрочем, в том мы сомневались оба,
целуясь под оплавленной луной.

Любовь цвела в заброшенном саду,
звуча средь арок критского базальта
лирическим сопрано и контральто,
не внемля ни упреку, ни стыду - 

казалось, мир подарен нам навек
и на века мгновение продлится,
и не придется с кем-нибудь делиться
прохладой мюнхенских пинакотек…


…Наш грех всегда начало всех начал
(не важно, верим мы или не верим!),
и в широко распахнутые двери
холерный год вдруг громко постучал,

в момент сведя к периметру ковра
вокал и смех, и даже щебет птичий,
и жить придется не преувеличив
параметры вселенского Добра.

И все ж по меркам злобным и больным
мы будем верить в буднях карантинных
(хоть мор небесный покарал невинных!),
что станет мир на этот раз иным,

что станет он добрее после нас!
И эта мысль спасительным плацебо
нам снимет боль и приоткроет небо 
(как будто так случалось, и не раз!)…


О, глупый мир, наивный и смешной,
мне выставь лот еще разок родиться,
чтоб в том саду весеннем  замутиться
с певичкою  -  влюбленной и хмельной!

Когда закружит майский карнавал
и к старым гнездам воротятся птахи,
(не важно – при Христе или Аллахе!),
я вновь услышу в певчем альманахе
певички той чарующий вокал!...
----